Подлинная история Варасты и не только…

[Лукач]

             Несколько слов о том, что называется историей Талига
                    Или Свет Истины да ниспровергнет тьму лжи.

  Внемлите мне! Волей Создателя обязан я сделать некоторые дополнения к сказанному нашим коллегой и братом в Ожидании Варталамеосом Жаватнасом. В своей работе, высокоучёный Варталамеос не в полной мере осветил один из эпизодов истории Варасты. Чем немедленно воспользовались те, кто, идя на поводу у собственной корысти, гордыни и невежества,  стремятся подменить подлинную историю угодными им измышлениями. Но Создатель в Милосердии своём, уходя заповедовал нам, нести Свет Истины заблудшим и ниспровергать ложь упорствующих в грехах. 
  Немало сказано о событиях, развернувшихся на варастийской земле в начале круга Скал. Немало, но недостаточно. В 4-ом году к.С. богомерзкий еретик Франциск Оллар совершил очередное, но не последнее из своих злодеяний,  нарушив запрет эсператистской церкви на заселение Варасты, он открыл границу. И каким бы ужасным не показалось это преступление, в действительности оно было ещё ужаснее. Ибо Оллар своим приказом попрал не только светские и церковные законы, но даже человеческие и божьи.
  Подчиняясь его преступному повелению, по варастийским просторам потекли бесчисленные людские потоки. Вот только откуда самозваный король смог изыскать столько людей, покорных его греховной власти, что бросили они свои очаги и со всеми своими чадами и домочадцами устремились в путь на земли, кои уже вторую сотню лет почитались гибельными?  Ошибкой было бы думать, что Оллар принудил талигойцев оставить родные места. Ведь шёл всего лишь четвёртый год его беззаконного правления. Олларианство, эта еретическая зараза, ещё не успела погубить души и отравить умы жителей королевства. Страх перед узурпатором и сворой его приспешников ещё не пронизал жизнь талигойцев и не сломил их волю. Да и сам безбожник ещё не до конца уверовал в свою безнаказанность, ещё страшился он гнева Создателя. Ведь известно, что Он полон Любви и Милосердия, но беспощадно карает тех, кто своими злодеяниями переполнил безмерную чашу терпения Его. Непросто далось Оллару решение преступить церковный запрет. Лишь боязнь потерять то, обладание чем и было смыслом его безбожной жизни, то есть власть, принудило самозванца окончательно отвергнуть путь Света и Истины и предаться под покровительство Врага.
  Так что же угрожало правлению Оллара? Как это не удивительно, но на край гибели богопродавца поставили успехи его же подручных. В 3-ем году круга Скал Роберт Рокслей, предавший Веру и Честь ради сохранения фамильных привилегий, призвав на помощь Гвидо Ларака, жившего войной и разбоем, а потому не имевшего Чести вовсе, и отринув все рыцарские законы ведения военных действий, принудил отступить войска герцога Гаунау. Результатом этого стал захват сообщниками, исконных земель гаунау. Земли эти были обширны и густо заселены.
  Сейчас, те, кто тщатся скрыть былые преступления, распространяют абсурдные домыслы, будто бы на захваченных землях жителей было мало, а то и не было вовсе. Но людям, не опускающимся до лжи и посвятившим себя служению Истине, известно, что проживало там великое множество добрых людей, и все они были верны эсператисткой церкви и  своему государю.
  Страх овладел Олларом и его подручными, ибо понимали они, что  не удержать им в покорности великое множество людей, кои не желают безропотно подчиняться захватчикам, и к которым очень скоро придёт на выручку их законный сюзерен. И ждёт захватчиков кара, суровая, заслуженная и неизбежная. Ибо не было у Оллара сил воспрепятствовать торжеству справедливости, так как помощь герцогу Гаунау, с благословления Церкви, обязательно оказали бы другие монархи. 
  И тогда богопротивный гоган, скрывающийся под именем Эммануила Манрика, который даже среди подручных Оллара выделялся изощрённым вероломством, своим извращённым умом придумал невероятное по дерзости и отвратительности ухищрение.   




           

[Лукач]

  Манрик предложил всех гаунау, что попали под гнёт Оллара, заставить переселиться в Варасту! Это было неслыханное злодеяние, но чёрное сердце того, кто отверг Создателя ради обладания властью, добытой преступным путём, лишь возликовало!
  На Север были немедленно направлены тысячи наёмников. Тех, кто привёл Оллара к власти, кто не ведал жалости к страданиям людским, зато был охвачен жажды наживы. Эти твари закатные в образе человеческом охотно выполняли любой приказ своего хозяина, ведь тот щедро платил им золотом. Золотом, отобранным у тех, кто, следуя заповедям божьим, добывал его, честным и тяжким трудом.
  Многие тысячи мирных жителей были согнаны со своих мест и принуждены лишь с малой поклажей направиться в дальний, а для многих и гибельный путь. Только жестокая сила и угроза неминуемой смерти для них, но в первую очередь для их близких, вынуждала людей подчиниться. Сколько из них не дошли, сколько умерло в пути, устилая своими телами обочины дорог, не поддаётся исчислению!   
  Но бесчеловечный приказ  был исполнен. Обезлюдевшие земли, превращённые в пустыню, стали непреодолимым препятствием на пути войск северных государей, объединившихся для возмездия вероотступникам.
  А тысячи тысяч несчастных были загнаны в Варасту и там столкнулись с теми, кто сумел пережить мор. Не будем осуждать переселенцев. Их разум был помрачён обрушившимся на них горем, их души были ожесточены бесчисленными потерями, а беспощадные наёмники Оллара, лишь разжигали людской гнев и направляли его на исконных варастийцев. Именно наёмники начали убивать и грабить и их первыми жертвами стали варастийские послы, пришедшие заявить о своём миролюбии и готовности помочь.
  И началась война, которая тут же превратилась в бойню. Ибо, как не велики были доблесть и воинское умение варастийцев-барсов, пришельцы брали верх благодаря численному преобладанию и отчаянию, так как не было им куда отступать. Барсы спасая свои жизни, но прежде всего свой род ушли в Сагранну. А гаунау осели в Варасте.
  Когда же схлынула кровавая марь застилавшая взоры переселенцев, то увидели и поняли они что сотворили руками своими. И ужаснулись несчастные. Преисполнившись стыда за содеянное, их души возжаждали раскаяния. Но не было у них духовных пастырей, кои бы провели невольных грешников, путём истинной веры к искуплению и прощению. Вот тут и устремились к ним по приказу Оллара надоумленного Манриком, еретики олларианские. И своими лживыми проповедями убедили они людей, что за свершённое отвергла и прокляла их Церковь эсператистская, но Оллар может даровать им прощение. Ибо Оллар воссоздаёт саму первоначальную суть Церкви Ожидания и благословлен он на это Святым Адрианом. И растерянные и напуганные люди, лишённые возможности услышать Слово Истины, поверили. Стёрлось из памяти людской, что Адриан и был первым еретиком и отцом ереси всякой, а Святым он стал токмо благодаря недостойному попустительству некоторых членов конклава.
  Забыли люди, что они гаунау, нарекли себя варастийцами и придали забвению историю своего появления на землях этих. А все свои достоинства немалые, трудолюбие, усердие, умения мастеровые, обратили на службу своему же угнетателю.

  Однако на этом не закончилась эта история. Гнусный замысел нечестивого Манрика, претворённый в жизнь кровавым Олларом в скором времени дал новые плоды. Случившееся с несчастными гаунау наполнило страхом нового Повелителя Волн, наследовавшего верному и доблестному Эктору Придду. Беспокойство за судьбу своих подданных, кои в случае неудачи могли разделить участь гаунау, подточило решимость Повелителя Волн, и не поддержал он своего вассала Рутгерта Гонта, когда тот дабы отстоять Веру и Честь восстал против узурпатора, чем и обрёк героя на гибель.   
  Но то, чего избежали жители Придды, постигло обитателей герцогства Рафиано. В 52-ом году круга Скал, нечестивые морисские пираты по сговору с кэнналийцами, кои всегда были язычниками и демонопоклонниками, а потому легко находили общий язык с душегубами всех мастей, напали на прибрежное государство. Герцог пал в бою защищая своих подданных, а его семью обратив в рабов увезли в Багряные земли. Всем известно, что племянник убитого герцога Марк Рафиано, коего заманили в Талиг обманом, в это время томился в самом мрачном узилище страны, в Багерлее. Там его и принудили подписать собственное отречение от титула и согласие на присоединение Рафиано к Талигу. В обмен на свою уступчивость Марк был переведён под домашний арест. Он до конца своих дней проживал в особняке прозванного Вешателем Рамиро Алвы-младшего. И хотя считался Марк гостем смертного врага всех верных эсператистов, но ему было запрещено покидать дом, а окна его покоев выходили на Багерлее.
  Все жители Рафиано, от мала до велика, сразу же после утраты герцогством суверенитета, повторили судьбу тех, кто некогда были гаунау. Те же, кто нашёл в себе силы и смелость воспротивиться приказам завоевателей, были загнаны на корабли. И корабли те, при большом скоплении народа выведены в море, где им пробили днища. Казнь эта изуверская сломила волю рафианцев и они покорно покинули Родину. И вновь, дороги Талига наполнились людьми, словно стадо гонимыми в необжитые земли. 
  Если же найдутся те, кому рассказанное мною покажется недостаточным, для того что бы понять, что история Талига в действительности является фальшивкой. То напомню две самые распространённые в нынешней Варасте фамилии – Коннер и Шеманталь. Первая вне всяких сомнений происходит из Гаунау, и убедительно свидетельствует, что её обладатели когда-то были силой принуждены оставить родные места. Вторая же своим рафианским происхождением неопровержимо доказывает насильственное заселение Варасты жителями других земель.
  Но коль и после этого отыщутся предпочитающие ложь Правде, я признаю своё бессилие  и умолкаю.

               Смиренная свеча Его, скромный служитель Истины, брат Аурелианиус.

[Уленшпигель]

Великолепно! +

[Лукач]

                                                       Записки замурованного.


  Я пишу эти строки не для того, что бы оправдаться. Создатель свидетель, моя совесть чиста. Все мои помыслы и поступки преследовали лишь одну цель – благо Талига. День и ночь, как и несколько поколений моих предков, я трудился ради того, что бы преумножить величие и мощь Отчизны. И моя ли вина в том, что те, кого числил если не друзьями, то единомышленниками, дождавшись, когда я стану жертвой гнусного, наиковарнейшего предательств, нанесли свой вероломный и губительный удар.
  Теперь я сознаю, что всё это время я был предметом зависти. Достигнутые мною успехи на поприще служения своей стране, как бы этого не хотелось некоторым радетелям Талига, невозможно отрицать. И эти успехи застили глаза моим тайным недоброжелателям. Потому я и стал объектом интриги, которую, занятый государственными делами, не смог вовремя разглядеть.
  Ныне мне ясно, что участь моя предрешена. Меня сделают ответственным за все неудачи и поражения, и нет никаких оснований сомневаться в том, каков будет приговор. Что же, я приму это так, как и полагается принимать удары судьбы тому, кто твёрдо знает, что за ним нет вины, кто неукоснительно исполнял свой Долг, хранил свою Честь, но не сберёг своё Имя. Несомненно, меня ославят, но я тешу себя надеждой, что придёт время, и вся та ложь, которую нагородят во всём, что связано со мной, будет опровергнута. И дабы облегчить труд тем, кто будет бороться за торжество истины, я и пишу эти строки.
  Здесь я напишу то, что сказал бы в ответ на предъявленные мне на суде обвинения. Вот только это будет не суд, а судилище, я даже не уверен, станут ли те, кто желает мне смерти и позора, соблюдать формальности. Не исключено, что меня просто убьют, а потом это убийство назовут приведением в исполнение приговора суда. Пусть так, тем горше придётся потомкам тех, кто сейчас преследую свои сиюминутные цели, лишает Талиг, одного из самых его верных слуг. Тем больший стыд испытают наследники моих палачей, тем труднее им будет искупить преступления своих предков.

  Так вот что я скажу по поводу того, в чём, как думают мои недруги, меня обвиняют. Никакие это не обвинения! Это набор вздорных, откровенно надуманных претензий неопровержимо доказывающих предвзятость тех, кто их предъявляет.
  Да, я хотел, как мне сейчас заявляют, прибрать к рукам Надор. Хотел, и не вижу ничего дурного в этом желании. Потому что это было нормальное стремление разумного человека, доказавшего делом, что знает толк в том, как управлять хозяйством, как распоряжаться деньгами, как, наконец, заботиться о земле и людях проживающих на ней. Герцогиня Мирабелла Окделл исполняла свои обязанности хозяйки Надора из рук вон плохо. Я бы даже сказал, что преступно плохо и, на мой взгляд,  следовало разобраться, не делали это Мирабелла умышленно. Ведь подобное ведение дел является преступлением ничуть не меньшим, чем поднятый её мужем мятеж, и может расцениваться как измена короне. Если чьё-либо владение не даёт дохода, который оно способно приносить, это означает, что налогов собирается меньше, чем могло бы. А это, в свою очередь, сказывается на наполняемости государственной казны, которая недополучает средства. Следствием чего является недостаточное финансирование, а то и закрытие, важнейших статей расходов. Что ведёт к ослаблению позиций государства во внешней политике и нарастанию напряжения внутри страны. Вот и судите сами, так ли наивна была Мирабелла Окделл, не позволяя в полной мере использовать все возможности заложенные в Надоре? И что преступного в том, если я стремился исправить эти упущения? В том, как я добивался передачи Надора в моё владение? Но в своё время Франциск Оллар захватил Талигойю и создал из неё Талиг. Почему мне ставят в вину намерение сделать то же самое с Надором? Мне говорят, что я пёкся о своём кармане! И главное кто говорит! Ноймаринен, чьё герцогство уже четыре сотни лет живёт за счёт дотаций из талигойской казны! Да для того что бы просто устранить последствия управленческой деятельности вдовы Эгмонта, потребовались значительные вложения. И это стало бы лишь началом оздоровления! Да что деньги, а сколько собственных сил, а главное, времени, пришлось бы затратить мне. А это значит, что был бы принуждён отрываться от исполнения моих прямых служебных обязанностей. И ведь другого выхода не было, потому что Надор это не та забота, которую можно переложить на кого-то. Только моё личное участие, с применением моих знаний, моего опыта и фамильных дарований, позволили бы справиться с решением надорских проблем. Не буду скрывать, что в конце концов, когда бы мои старания дали ожидаемые плоды, затраты окупились и наше семейное состояние преумножилось. Но скажите по совести, я разве я этого всего не заслужил? Разве Алва отвергал ордена, которыми его награждали, разве Савиньяк отказывался от званий, которые ему присваивали и разве Ноймаринен отнекивался от вручаемых ему полномочий? Так в чём моя вина?
  Может быть в том, что я беспощадно искоренял крамолу, мечтая извести всех тех, кто исподтишка подтачивает могущество Талига? Я не буду утверждать, что  делая эту нелёгкую, а нередко и откровенно грязную работу, не испачкал своих рук. Испачкал, одно моё сотрудничество с Колиньяром чего стоило. Но что мне оставалось? Алва, Савиньяки, Ноймаринены и прочие Валмоны самоустранились, а сделать предстояло столько, что справиться в одиночку не представлялось возможным. Да и держать Колиньяра рядом, стоило, хотя ради того, что бы сдерживать его стяжательские устремления. Вот уж кто думал прежде всего о наполнении своего кармана, так это Колиньяр. Достаточно вспомнить то, как он подошёл к раскрытию заговора 387 года. Представив Дораку совершенно реальные доказательства сговора Генри Рокслея-старшего и его офицеров с гаунау, Колиньяр обставил дело так, что подлинные предатели оказались неразрывно связанными с теми, на чьё имущество претендовал глава расследования и его подручные. Причём распутать эти хитросплетения не представлялось возможным, да делать это предстояло подчинённым Придда, а им нельзя было верить. Сильвестр тогда предпочёл похоронить результаты следствия, и я его понял и поддержал. В тот момент ещё не созрели условия для того, что бы владения изменников можно было с пользой для государства передать в руки умных и знающих людей. Колиньяр же и его родня в число этих людей не входили.
  Если бы не крайняя нужда, если бы я имел возможность выбирать себе союзников, ни за что бы не стал иметь дело с этой семейкой. Отпрыск Колиньяра-старшего Эстебан подрядился устранить Ричарда Окделла. Перед этим мои люди не преуспели в этом предприятии, и идея решить вопрос в ходе поединка представлялась перспективной. Но опять-таки, кто взялся за исполнение! Казалось дело верное, и нет никаких оснований сомневаться в успехе. Молодым людям свойственно сориться и выяснять свои отношения на дуэлях. Эстебан превосходил своего будущего противника в умении владеть шпагой, а добиться, что бы юный Окделл бросил или принял вызов, не составляло труда. Едва я озвучил то, что от него требуется, Эстебан тут же согласился, но и цену за свою услугу он назначил откровенно чрезмерную. Чем лишний раз подтвердил, что отличительной чертой Колиньяров является жадность. Я был вынужден согласиться на условия наглого юнца, более того, мне пришлось выплатить ему аванс. Он настоял на этом, утверждая, что жизнь в столице сопряжена с невиданными расходами, а тех денег, что выделяет ему отец – недостаточно. Что ж, зная, что Окделл находится под негласным наблюдением кэналлийцев, я подсказал Эстебану, повод для ссоры. Я поведал щенку историю с картиной изображавшей Марка и Лакония. Мой замысел был прост и изящен. Кэналлийцы донесут своему соберано о дуэли и, главное, о её причинах. И тогда после того как Эстебан разберётся с Окделлом, его ждёт встреча с разъярённым Вороном, которому конечно же не понравится, что именно треплет о нём отпрыск Колиньяров. Но Эстебан вдобавок к своей фамильной жадности оказался ещё и глуп, что впрочем, относится ко всей его родне. Он проглядел, что двое его прихвостней оплачивают свои долги кэналлийскими деньгами. В результате, в нужный момент эта парочка напала на уже дерущегося с Эстебаном Окделла, чем дала Ворону возможность вмешаться. Итог известен, Окделл жив, Эстебан мёртв, да и Леворукий бы с ним, но кто мне вернёт уже выплаченный аванс!
   А сестрица Колиньяра Амалия! Вот яркий пример беспредельной алчности и бесконечной глупости. Столько лет жить в Эпинэ, иметь брата губернатора, спать и видеть, как она заграбастает владения старика Анри-Гийома и так и не смочь этого сделать! Впрочем, я понимаю Сильвестра, который препятствовал тому, что бы имения поменяли владельца. Колиньярам нельзя было позволять лишнего. А Старое Эпинэ было для них как раз тем самым лишним. Поэтому я добился, что Эр-При достался моему сыну. Маркизат был слишком хорош, что бы отдавать его в руки тех, кто не сможет ни оценить его по достоинству, ни распорядиться им по уму.
  Да и сам глава семейства отличился, так и не смог добиться от Приддов правды о тайниках с ценностями, а тайники были, их просто не могло не быть. Не удосужился, организовать вывоз имущества из столичного особняка Спрутов.

[Уленшпигель]

Восхитительно!+

[Лукач]

                                                      Не так всё было
                          Или трагически красивая смерть Повелителя Скал.


  Приёмная Эрнани встретила Повелителя Скал ярким светом и многоголосьем. Переступив порог, Окделл оказался фактически в окружении. Его тут же заметили. 
  - Вот он!
  К Окделлу направился какой-то рыжий крепыш, нос которого был похож на огурец. Он на ходу вытаскивал меч и при этом знаком приказал своим людям присоединиться к нему. В этот миг Алан понял, каким безумием был его поступок. Что может он один против всех?! Сейчас его лишат свободы, а может и жизни.   
  -Оставьте. - Одного слова оказалось достаточно, что бы крепыш отступил. Алан увидел Рамиро и понял, что спасён. Всплеск благодарности пригасил полыхавшую в Повелителе Скал решимость.
  - Откуда вы выскочили Алан? Надо заметить время и место весьма неудачные. Не будь тут меня, и у вас были бы крупные неприятности.
  В словах кэналлийца было слишком много правды, что бы от них можно было отмахнуться. Алва, уже в который раз, спас его. Повелитель Скал всегда платил по своим долгам, но у него оставался ещё и Долг, Долг перед Эрнани. Чувствуя как решимость, которую он так старательно наращивал пока бежал в Цитадель, убывает, Окделл сказал:
  - Но вы тут, так что я оказался там и тогда, где хотел.
  - Я рад. – Кэналлиец ослепительно улыбнулся. Алан невольно вспомнил эту улыбку и то, что с ней связано, стену, отбитый благодаря вмешательству Алвы штурм. А ещё задушевную беседу и то, что Окделл понял,  размышляя над тем, что тогда сказал его собеседник. – Не думаю, что вам хочется видеть Оллара. Ступайте к герцогине, я дам вам провожатых, а вечером всё обсудим.
  Долг Алана перед кэналлийцем в очередной раз возрос. Алва помнил о том, о чём сам Окделл непростительно забыл, о Женевьев и детях. Да, необходимо всё обсудить. Но вечером он примет любое объяснение Алвы. Нет, нужно здесь и сейчас, необходимо выяснить самое главное. Из последних сил, цепляясь за остатки стремительно убывающей решимости, Окделл сказал:
  - Ответьте только на один вопрос. Я знаю, Эрнани мёртв. Его убили вы?
  - Не здесь, -  точёное лицо словно укоряло Повелителя Скал, - его убил я, но…
  Дальше Алан не слышал, не мог слышать. На него словно рухнула скала, все скалы Надора разом. Значит Эрнани, бедный, доверчивый Эрнани всё же убит… Убит Алвой, тем самым Алвой, которому он стольким обязан и прежде всего тем, что герцог Окделл понял – его место в Талигойе! Алан видел перед собой предателя и убийцу, он знал, что его долг покарать преступника, но он не мог. Алан почему-то увидел, что его отец проводит ритуал Завещания души Скалам. Только на этот раз к камню прикован Ричард, его, Алана, сын. Отец приставил к груди мальчика фамильный меч, задаёт вопросы, а мальчик сбивается, не может ответить. Долг, традиция, все, что Алан знал и всё, что составляло его жизнь, велело – мальчик должен умереть! Но сын это будущее. Сын это будущее, и только от Алана зависит, каким будет это будущее. И ради будущего порой, как это не страшно звучит, приходится предавать. Предавать то, что должно остаться в прошлом. Алан уже понял, что возможно до конца своих дней будет ненавидеть себя за это, но Эрнани выбрал «вчера», а он, герцог Окделл обязан выбрать «завтра». Никаких «сегодня», потому что «сегодня» это выбор труса, который даже самому себе боится признаться, что выбирает «вчера». В своём видении, Алан ударил отца и отвёл меч от сына.
  Плохо понимая или даже вовсе не понимая, что он говорит, Окделл сказал:
  - Я буду ждать вас вечером…
  Алва враз посерьёзнел, Окделл увидел, что перед ним уставший человек, который не может позволить себе такой роскоши, как немедленно уйти и встретиться с семьёй.
  - Я рад Алан, - сказал Рамиро, - рад, что вы с нами. Я знал, что вы поймёте.
  Это «я знал», неожиданно царапнуло Алана. Царапнуло ту часть его натуры, которую он сам считал уже изжитой. И от того, было ещё больнее. Рамиро всё знал, знал даже то, что Окделл «поймёт». А сам он не знал, не понимал, не видел, ничего не видел. Теперь ясно, Алва отказался от плана прорыва на Гальтары сразу после выборов регента. От плана, разработать который мог только он, потому что все остальные в это время могли только готовиться к достойной смерти. Сам разработал и сам же легко отбросил его, так же легко, как срубил голову безвестному наёмнику. А герцог Окделл продолжал уповать на продолжение борьбы и не понимал, что план уже мёртв. Он будто угорелый носился по столице в поисках Алвы, ведь без него Талигойю не спасти, лишь кэналлиец смог бы довести их до Гальтар. Но как он мог отказаться от надежды возродить Талигойю, наполнить её реальной мощью? Это чужаку было просто, для него Великое Прошлое и Былое Величие – всего лишь пустые звуки. Алва никогда не были истинными Повелителями Ветра. Их род вознёсся лишь благодаря стечению обстоятельств. А подлинным Людям Чести, ведущим свой род от начала времён, было что защищать и ради чего жертвовать жизнью. 
  Пока он, Повелитель Скал, словно слепой тапон продолжал гнаться за тем, что представлялось ему последней надеждой, а на деле уже стало призраком, полукровка договаривался с Бездомным Королём. Ещё бы им не договориться, один – кэналлийский выскочка, другой – марагонский бастард. Они быстро нашли общий язык. Выродок сдавал город, ублюдок делал его маршалом. Повелителю Скал ничего подобного даже в голову не могло придти. Как бы он ворвался в покои своего сюзерена и заявил: «Ваше Величество, Вы как хотите, а я открываю ворота и впускаю Марагонца потому что, только без обид, тот лучше». Наверное, так всё и было и бедный Эрнани увидел, что всё это время доверял отродью, известных своим коварством, морисских шадов. Увидел, и за своё прозрение заплатил жизнью.
  Густая ненависть наполнила Повелителя Скал, он вдруг заново увидел остальных. Именно остальных! Его окружали довольные собой хамы. Они расхаживали по королевской приёмной, разговаривали  в полный голос, примеряли к своим грязным ручищам старинные мечи. Три месяца эти проходимцы осаждали столицу, три месяца Повелитель Скал защищал последнюю частичку своей страны, а сейчас прибежал сюда, зачем? А затем, что он не станет жить в изгнании, его место в Талигойе, на Родине Вечности! И никакой другой Родины он не признает. Те, кто сейчас празднует победу – всего лишь безродные псы, ими и останутся. А он Повелитель Скал!
  - Алан, - сказал предатель, - я обещал вас доставить к герцогине, но…
  «Лживая тварь обманывал, тянул время что бы…!»
  Кинжал Повелителя Скал не дал убийце закончить. И в этот момент он услышал голос жены:
  - Ты что наделал урод!!!

[Уленшпигель]

Восхитительно!+

[Colombo]

Да уж... "Как ни болела, а все ж таки померла". "Утес" шарахается из стороны в сторону, то собирается остановить "королевство подлости", то прикидывает, как сам мог бы присоединиться к его основателям. Ведь он и сам был "почти готов" открыть ворота Франциску, чтобы остановить Придда, но Рамиро успел раньше - из корыстных побуждений, естественно. И скрыл свои планы! От Алана! Сам Алан никогда не скрывал свои планы ни от кого - как можно скрывать то, чего нет?

И вот он задал Вопрос, получил Ответ, а Честь указала Решение всех проблем. Где-то я уже это видел... Юный удав, который раздумывает над вопросом, донести или не донести, и еще не знает, что донесет обязательно - потому что всякая мысль стремится к завершению заложенных в ней возможностей. Так и здесь. Либо Поступок, либо быть на вторых ролях, среди ничего не понимающих хамов. Выбрать между мудростью и смелостью трудно, между трусостью и глупостью - легко, хотя это один и тот же выбор. Скалы никогда не выберут трусость!

История Манрика тоже замечательная - как и сама личность. Надо почитать повнимательнее.  

[Convollar]

Трагическая смерть Повелителя Скал очень хороша, но последняя фраза - особенно! Это очень здравая оценка Святого Алана! 
А Манрик в своём репертуаре. Однако управлять Надором ему придётся - правда, под надзором, но мечты -  они всегда так странно сбываются....

[Лукач]

                                                   Бей, но прежде выслушай,
                                                                   Или
                                                      Куда смотрело Море?

  Так что же всё-таки произошло на борту «Хитрого селезня» утром 16-го числа месяца Осенних Молний 399 года к.С.? Ответить на этот вопрос несложно. Юхан Клюгкатер и лейтенант Лёффер предложили господину премьер-интенданту продать находящийся на борту корабля груз, а так как груз этот был казённым имуществом, а господин премьер-интендант нёс ответственность за его сохранность, то по возвращению в кесарию, необходимо было представить доклад, о том, что имущество пришло в негодность. Господин премьер-интендант отказался и был убит, а груз, как и планировалось с самого начала, продали. Итого – убийство группой лиц по предварительному сговору, с целью завладения казённым имуществом.
  Эти двое, вместо того, чтобы исполнять свой долг, совершили преступление. Но почему? Если о лейтенанте Лёффере мы почти ничего не знаем, то с Добряком Юханом мы имеем возможность познакомиться более подробно.
  Итак, Юхан Клюгкатер по прозвищу Добряк, коренной дрикс, чем и гордится, владелец «Хитрого селезня», реквизированного от имени кесаря Готфрида для участия во взятии Хексберга. Данный «госзаказ» не привёл Добряка в восторг, и его за это трудно винить, Клюгкатер живёт по принципу «что потопаешь, то и полопаешь», а осенний фрахт загублен, весенний под вопросом, так что основания для недовольства у судовладельца были. Тем не менее, подчинился, ясно что не столько из верноподданнических чувств, сколько из-за неизбежных последствий отказа, а последствия эти – сплошь неприятные. Юхан вообще человек очень осторожный, и хотя жизнь требует от него оценивать свои действия по достигнутой выгоде, но никогда не был охотником за наживой. Так как всегда помнил и даже знал, полученные барыши неединственные мерила успеха, а безоглядная погоня за прибылью обязательно приведёт к убыткам, а то и к гибели. Так нежели, надежда скрыть преступление и возможность восполнить понесённые из-за упущенного фрахта потери, затмили Клюгкатеру глаза? Оставим пока этот вопрос без ответа и рассмотрим другие варианты действий Добряка.
  Он мог, сразу после того как выбрался из Хексбергского залива направиться на север, чтобы достигнув родных берегов сдать там груз. Мог, но вэтом случае он попал бы шторм погубивший всех кто уцелел в сражении. Правда о том, что будет шторм, Юхан не знал, да и знать не мог, зато он понимал, что талигойцы обязательно организуют преследование ушедших. А как человек опытный, Клюгкатер трезво оценивал шансы «Хитрого селезня» ускользнуть от талигойцев и по его мнению эти шансы были нулевыми. А быть настигнутым, означало быть потопленным.
Он мог выждать, пока погоня вернётся в Хексберг и попытаться проскользнуть домой. Однако учитывая, что в Устричном море теперь безраздельно хозяйничал талигойский флот, а путь был не близкий и мимо вражеских берегов, то вероятность добраться до дома становилась  пугающе мала, а встреча с талигойскими кораблями фактически неизбежной.
  Он мог подождать ещё, когда страсти улягутся, и всё же предпринять попытку добраться домой. Но ожидание наверняка затянулось бы до зимы, а судя по тому, что Юхан упоминает осенний и весенний фрахты, но ни слова не говорит о зимнем, напрашивается вывод – зима несудоходный сезон. И это погубит ещё вернее, чем весь талигойский флот.   
  Он мог, что, кстати, и сделал, дождаться весны в каком-нибудь нейтральном порту. Юхан выбрал ардорскую Традуску. Во-первых, она ближе всего, а для дрикса, находиться в Устричном море, которое теперь по праву можно называть Талигойским, лишний не то что день, а хотя бы час, это искушать судьбу. Во-вторых, в Ардоре не будут рады врагам Талига, со всеми вытекающими отсюда последствиями, но именно с начальником Традуского порта Добряк предусмотрительно наладил особые отношения. Благодаря чему появлялась возможность представиться обычным мирным торговцев. Конечно, своё присутствие в Хексберском заливе не скроешь, но одно дело, если ты командуешь уцелевшим кораблём Западного флота Дриксен, а другое, если ты всего лишь случайный свидетель морского сражения. Однако торговец не ведущий торговли вызывает подозрения, и начальник порта здесь ничем не поможет. Да и пребывание в порту, да ещё на протяжении столь длительного времени связано с тратами. Здесь и расходы на проживание немалого числа людейИ портовые сборы и, не будем скрывать, взятки. А судовая касса пуста, и таким образом у Клюгкатера оставался только один выход – пустить в оборот корабельный груз, то есть казённое имущество, за сохранность которого отвечал господин премьер-интендант.
  Всё вышеизложенное, позволяет сделать вывод, что У Юхана Клюгкатера было пять вариантов действий. Четыре из них, заканчивались гарантированной утратой корабля и груза, а также гибелью или пленом всех, кто находился на борту. И лишь один вариант позволял ценой утраты груза сохранить корабль, жизни и свободу людей. Я не могу сказать, почему для господина премьер-интенданта этот вариант оказался неприемлемым, но я отлично понимаю, что для Юхана Клюгкатера выбор был очевиден. Ведь речь шла о сохранении «Хитрого селезня», который был для Добряка не только и не столько имуществом, достоянием или средством заработка, а добрым товарищем и родной душой.
  Что же касается лейтенанта Лёффера, то поддержав Юхана, он сохранил жизни, свою и солдат за которых отвечал, и избежал плена. А деньги он взял лишь для того, что бы успокоить Клюгкатера, дабы тот не испытывал в отношении своего сотоварища, совершенно ненужных в сложившейся обстановке подозрений.
     
     Доктор права, сопредседатель Традусской, городской коллегии адвокатов, Керубин-Ласаро-Тересо Алабанья-и-Хутос.   

[Convollar]

 Свои мэтры Инголсы есть в любой стране! 
Такая убедительная защитная речь, очень убедительная.

[Лукач]

Свои мэтры Инголсы есть в любой стране! 
Такая убедительная защитная речь, очень убедительная.

  В Дриксен их нет. 

[Уленшпигель]

Прелестно! и +

[Лукач]

Прелестно! и +

  Подумаешь, делов-то… Вот Бермессера оправдать, вот это действительно прелестно! 

[Лукач]

                                                      Как Фердинанду добиться уважения
                                                                                    Или
                                                                           Долой претензии.


  Ричард переступил порог камеры Фединанда. Это оказалось просторное и хорошо натопленное помещение. Последнее обстоятельство продрогшего супрема откровенно обрадовало. Из-за приятного тепла, юноша невольно расслабился и не смог сразу взять верный тон.
  - Господин Оллар, - чуть торопливее чем стоило, сказал он, - я королевский супрем. Проверять тюремы и узников – моя обязанность. Есть ли у вас жалобы или просьбы?
  - Нет господин супрем, - без всякого выражения ответил бывший король и тут же уткнулся в лежащую перед ним книгу, как сумел разглядеть Ричард, это был сборник драм Дидериха. Можно было уходить, но юноше совсем не хотелось, что бы Альдо узнал, что супрем, исполняя возложенные на него другом обязанности, отдаёт предпочтение одним узникам и пренебрегает другими. Отличительной чертой Скал всегда была беспристрастность и поэтому именно Скал доверяли вершить правосудие. Он задержится.
  Ричард устроился в кресле, оно оказалось довольно удобным, ещё раз огляделся. В камине потрескивали поленья, лампа давала приятный глазам свет, на стене гравюра… Вполне приятная обстановка, что бы провести в ней полчаса.
  - Итак, претензий у вас нет. Здесь тепло и чисто.
  - Да, господин супрем. – Опять это бесцветный голос, да и весь Фердинанд был каким-то блёклым, невзрачным и от этого ещё сильнее раздражал. Он даже был не в состоянии мало-мальски поддерживать беседу, похоже, это будут не самые лёгкие полчаса в жизни супрема. Но он Повелитель Скал, он облечён Доверием своего сюзерена, и он исполнит свой Долг так, как этого требует фамильная Честь.
  - У вас есть Эсператия?
  - Я олларианец, господин супрем.
  - Хотите кого-нибудь видеть?
  - Нет, господин супрем.
  - Может быть желаете кому-нибудь написать?
  - Нет, господин супрем.
  - Вы могли бы помочь избежать кровопролития. Потребуйте у тех, кто не желает принять очевидное, что бы они сложили оружие и признали власть своего законного государя. Подтвердите, что у вас нет детей, и дайте, наконец, свободу своей супруге.
  - Как будет угодно господину супрему. – Фердинанд закрыл и отодвинул в сторону книгу и положив перед собой лист бумаги начал писать. Ричард не мог спокойно смотреть на бывшего короля покорно выполнявшего его распоряжения. В Фердинанде раздражало решительно всё, и согбенная спина и бессмысленный взгляд, и отсутствие какого-либо выражения на лице. Да и было ли это лицом?! Какая-то  морда снулой рыбы. И вот этому вот, принадлежала, была вынуждена принадлежать самая прекрасная женщина Кэртианы! Фердинанд писал, поскрипывая пером, а Ричард с каждой секундой чувствовал нарастающее нетерпение, да когда же он там закончит, сколько можно писать…
  - Господин супрем, следует ли мне отдельно обращаться к генералу Залю или достаточно приказать только маршалам?
  - Залю, какому ещё Залю?! – Ричард с трудом сдержал нарождающийся рык. И тут он понял, эта пародия на короля, желает перечислить всех, кто ещё не признал Альдо. В таком случае он тут застрянет до утра, так не годится.
  - Дайте я посмотрю, что вы там написали, - юноша нетерпеливо протянул руку, но Фердинанд просто передвинул листок бумаги по столешнице. Почерк у бывшего короля оказался на удивление мелкий. Ричард невольно склонился к столу и сильнейший удар по затылку швырнул его лицом вниз.
  В себя он пришёл о того, что его немилосердно хлестали по щекам. Голова непросто болела, она буквально разламывалась. Юноша понял что задыхается, рот оказался забит какой-то тряпкой, а текущая из разбитого носа кровь не позволяла дышать в полной мере. Ричард попытался утереть кровь, но не смог. Он был связан. Эта мысль пробилась сквозь головную боль, а следом нахлынуло воспоминание. Конвоирование Алвы по ночному городу, предательская засада, измена Спрута… Но нет, не смотря на раскалывающуюся от боли голову, юноша вспомнил что всё это уже в прошлом. Он вернулся из плена, а предатели остались за Кольцом Эрнани. И тем самым отрезали себя от Великой Анаксии и лишились будущего. Но что же тогда с ним происходит сейчас? Неужели вернулся Спрут, с него станется…
  - Всё, - услышал он чей-то голос, - хватит прикидываться, я вижу что ты очухался.
Странный голос, хорошо знакомый и при этом совершенно неизвестный. Ричард с трудом разлепил глаза, и первое что он увидел, это была гравюра на тему «Плясуньи» Дидериха. Он в камере у Фердинанда! Но что тогда происходит?! Юноша сумел-таки немного повернуть голову и перед ним предстал бывший король. Это был он и одновременно кто-то другой, совсем незнакомый. Фердинанд стоял твёрдо и даже властно, в его позе, осанке и взгляде не было даже намёка на былое безразличие к окружающему.
  - Ну что, - произнёс бывший король своим новым голосом и повертел зажатой в руке книгой, - старина Вальтер наверняка и предположить не мог, что его творениям найдут вот такое применение. И самое любопытное, в этом случае от них куда больше толку. Пока вы готовили меня к участию в устроенном вами судилище, я кое-чему у вас же научился. И со всем этими знаниями, я тебя познакомлю, если ты не скажешь мне, где Алва, а потом не выведешь его и меня из Багерлее и из города. Сейчас я вытащу кляп и ты тихо и обстоятельно, ответишь на мои вопросы. А попробуешь орать.., - он ещё раз показал книгу.