Век Новых Героев

[Артанис]

"Тяжелые времена рождают сильных людей. Сильные люди рождают хорошие времена. Хорошие времена рождают слабых людей. Слабые люди рождают тяжелые времена".
История страны, слишком долго благоденствовавшей за спиной великого героя. История человечества, в котором каждый привык жить лишь для себя, и не знает жизненных испытаний. История братьев-близнецов, потерявших друг друга в детстве. И еще множества самых разных персонажей...

Пролог
Вместе со скалистыми пиками гор поднимался ввысь к яркому синему небу Таренский замок. Снизу его основание прочно врастало в каменную толщу, так что трудно было различить - где заканчивается естественное сооружение, в незапамятные времена воздвигнутое руками Богов и где начинаются стены, сложенные из того же темно-серого камня руками людей. Искусным зодчим пришлось в свое время возводить всего три стены - четвертой служила сама скала. Четыре высоких башни снизу были почти неотличимы от высоких скальных обломков, так что, лишь поднявшись вверх по крутой мощеной дороге, можно было разглядеть их во всей красе. На одной из башен развевался красный флаг с оскалившимся серебряным барсом - герб рода Вальтари, графов Аризийских.
Если взглянуть со стороны большой башни вниз, можно было увидеть поросшие лесом горные склоны, а выше - лепившиеся к скале, точно птичьи гнезда, дома и хижины поселян. Местами зеленели луга и огороды, где люди выращивали все необходимое. Впрочем, не считая нескольких плодородных долин, основным занятием жителей Аризийских гор было скотоводство. И, конечно, охота, как велось испокон веков, с тех пор, как люди заселили этот суровый край. И здесь гордые вельможи из рода Вальтари были вполне едины с беднейшими из своих подданных.
Когда-то, в незапамятные времена, первые поселенцы, спасаясь от ужасающего наводнения, едва не поглотившего весь обитаемый мир, взобрались по склонам неприступных гор, надеясь, что туда не достигнет гнев Богов. В горных расщелинах и пещерах селились аризийцы, соперничая из-за не слишком уютных и совсем не роскошных жилищ с их первоначальными обитателями - огромными серыми медведями, пещерными гиенами и свирепыми безгривыми львами. Впрочем, о тех временах достоверно не мог сказать никто, кроме дикарей-тхаров, Детей Медведя, у которых якобы всем было без слов известно то, что когда-то узнал один. Но тхары, в древности доставившие немало хлопот предкам аризийцев, теперь кочевали лишь в предгорьях, да и там встречались редко, не смея приближаться к владениям настоящих людей.
Как бы там ни было, никто из аризийцев не сомневался, что уже во времена Великого Наводнения их вождями были предки рода Вальтари. Предания сходились в том, что перед началом бедствия одной недавно овдовевшей женщине явился во сне дух ее мужа и приказал собрать семью и всех, кто захочет следовать за ней, и увести высоко в горы. Вдова так и сделала; а так как ее муж был сильным человеком и главой рода, то за его семьей пошло много людей. Во время долгих скитаний по горам ее старший сын, по годам еще мальчик-подросток, рано стал взрослым и, несмотря на юность, неоднократно вел свое племя в сражения с опасными зверями и ордами тхаров. Он и стал первым вождем, родоначальником семейства Вальтари. У Первого Вождя была также сестра, обладавшая пророческим даром. Во время Исхода она была маленькой девочкой, но с помощью своего дара всегда указывала верный путь. Наконец, изгнанники поднялись высоко в горы, да так и остались там, когда вокруг, сколько мог окинуть глаз, плескалось одно лишь безбрежное море. Тогда-то люди, глядя вниз с вершины Таренской скалы и других неприступных пиков, и поклялись всегда почитать семью своих спасителей, словно живых Богов. Ибо никому не было известно, остались ли еще на свете люди, кроме них, своевременно спасшихся.

[Артанис]

Так сложился особый народ, со своим укладом и обычаями, непонятными жителям равнин. Потому что, после того, как схлынул Потоп, и по земле вновь расселились потомки выживших людей, прошло еще много поколений, прежде чем они осмелились подняться в горы и встретились там с аризийцами. Вероятно, это была неожиданная и не слишком приятная встреча, так как никто не подозревал о существовании других людей. Аризийцы были слишком горды, чтобы интересоваться жизнью обитателей равнин, а суровые условия приучили их полагаться лишь на себя и научили давать отпор любому врагу. "Скорее вы разберете по камешку наши горы, чем сможете покорить нас!" - кричали горцы, осыпая градом камней и стрел воинов с равнин, ползущих по скалам, как муравьи. Ни воинственным северным народам, ни воинам могущественного Виранского царства не удавалось присоединить Аризию к своим владениям. А ближайшие соседи - лагардцы, узнав получше рослых и крепких черноволосых жителей гор и ознакомившись с историей их края, объявили - не иначе как с досады, - потомками некоего зловредного духа. Якобы во времена Первого Творения, когда люди и другие создания жили на лучшей земле, устроенной Богами, этот дух, которого звали Братом Зверя, убил священное животное без всякой надобности, лишь из похвальбы своей силой и независимостью от воли Богов. Тогда-то Те и отвернули свой лик от людей, а на землю послали Потоп, чтобы навсегда искоренить склонность к греху. Лишь одна людская чета, сохранившая непорочность, была призвана сохранить жизнь на свете. Их святые имена остались навсегда скрыты, но люди помнят их через явления, в которых живет их душа - Принц Звезд и Мать-Земля. Начнись в самом деле человечество с них одних - и земля после Потопа встала бы обновленной, еще светлее и краше, чем в замысле Богов. Однако первый преступник, Брат Зверя, удаленный из мира, не успокоился и тут: он спас свои порождения против воли Богов, и потому-то грех поныне ходит по земле. В гордости аризийцев, хвалившихся древней славой своих предков и собственной непокорностью, благочестивым лагардцам виделась черная тень Брата Зверя. Сами аризийцы из той же гордости никогда не опровергали подобных легенд о своем происхождении. Да и редко в те времена сталкивались с равнинными жителями иначе как с оружием в руках. С пришедшими их покорить вожди из рода Вальтари поступали, как положено свирепому барсу, что был изображен на их знамени.
Никто бы не мог сказать, сколько поколений они правят Аризией. Известно было лишь, что только записанная их история насчитывает тысячу лет, с тех пор как горцы мало-помалу заимствовали письменность частично у виранцев, частично у лагардцев, приспособив для своих нужд. Но одно можно было утверждать с полной уверенностью: еще никогда ни один противник не захватывал владений Вальтари и не брал штурмом их горной твердыни. Так что непокорные Барсы вполне заслуженно гордились собой, воспитывая в своих потомках доблесть и силу духа.
Однако неумолимое время шло вперед, и постепенно воздействовало даже на тех, кто в своей непреклонной приверженности заветам предков, казалось, бросал вызов и его стремлению изменить все до неузнаваемости. Примерно за тридцать пять лет до начала описываемых событий - году в 7629 от сотворения мира по лагардскому исчислению, - Эмилий Вальтари подписал договор, делающий его и всех его потомков постоянными союзниками Лагардской империи. Фактически это означало принятие подданства, что лишь подтверждалось полученным графским титулом. Не зря лагардцы говорили между собой, что бескровная победа над неукротимыми горцами - самый главный и самый чудесный подвиг Великого Бастарда, деяние, достойное полубога.

[Артанис]

С той поры аризийцы честно выполняли свой долг, вместе с Лагардом участвуя во всех войнах, что пришлось выдержать империи в те тяжелые годы. Однако сын графа Эмилия, Маркус Вальтари, вырос суровым воином старого закала, и ни от кого не скрывал, что ему не по вкусу союзнические обязательства. Он не мог нарушить клятвы, данной его отцом, но держался всегда независимо, а в столице у императора проводил не больше времени, чем требовала служебная необходимость. Все остальное время граф оставался дома, наблюдая, как в укрытых от ветра долинах зреет виноград, и овцы нагуливают шерсть на горных пастбищах. Любимым занятием графа была охота, как у его диких предков с медвежьими шкурами на плечах. И своих маленьких сыновей-близнецов, Конрада и Адриана, он поклялся вырастить по аризийским обычаям - сильных и храбрых воинов, вождей своего племени, а уж во вторую очередь - имперских графов.
Если так обстояли дела у аризийских аристократов, то простого народа и вовсе почти не коснулись никакие изменения. Разве лишь те, кто работал в замке или поблизости от него, могли хотя бы мельком увидеть незнакомые им вещи, которым в быту пахарей, скотоводов, охотников все равно не нашлось бы места. Большинство из них говорили лишь на своем языке, отличающимся от других, и не смогли бы поговорить с человеком из Лагарда. Новые соотечественники с западных равнин были им почти столь же чужды, как и смуглые виранцы на юге. Только если бы Империи вздумалось ввязаться в войну, аризийцы почувствовали бы это, когда вождь поведет мужчин в бой. Но войны не было уже много лет, и горцам никто не мешал жить независимо, как они привыкли.
Едва ли не единственным очевидным для всех новшеством стала широкая мощеная дорога, ведущая от предгорий до ворот замка. То есть, проложена она была давно, и на протяжении многих веков ее утаптывали ноги местных жителей, копыта ослов да мохнатых быков, которых горцы использовали вместо лошадей для перевозки грузов. Этого арийзицам было вполне достаточно, а там, где люди довольны существующим порядком, у них редко возникает желание что-то в нем изменить ради самих перемен. Но вот граф Эмилий распорядился расширить и замостить дорогу, чтобы по ней могли передвигаться и всадники на лошадях - ради удобства гостей из Лагарда, разумеется. Хотя Великий Бастард, Максимилиан Унт-Маннелиг, пришел в Таренский замок в одиночестве, поднявшись по отвесной скале, однако подразумевалось, что впредь гости будут посещать Аризию не иначе как со всем возможным удобством. Когда же графом стал Маркус Вальтари, он отправил по этой самой дороге прочь, "на равнину", всех лагардских мастеров, ученых и магов, начавших было при Эмилии перестраивать замок на лагардский лад. Новый граф, изгнав их, разом завоевал симпатии народа. Но все же горцы шептались между собой, что по этой дороге когда-нибудь придет большая беда...

[Артанис]

Пока что, однако, ничто не предвещало опасности в тот солнечный день начала лета. И по дороге, ведущей мимо расположенной ниже по склону деревни, двигалась всего-навсего одинокая женщина, высокая и черноволосая, смуглая даже по сравнению с чистокровными горцами. Впрочем, не удивительно: ее черты лица, особенно нос с горбинкой; большие медные серьги-полумесяцы в ушах, в особенности же покрой платья, вышитого по пестрой ткани лифа таинственными письменами, - словом, все обличало в ней уроженку бродячего племени гебиров. Этот народ нигде не имел пристанища, и никому в точности не было известно, откуда они происходят; вероятнее всего, их прародина лежала далеко на юге, дальше границ Вираны. Вот уже на протяжении многих поколений гебиры метались по земле, как перекати-поле. Говорили, что одна из их знаменитых пророчиц некогда предсказала, что придет вождь, который подарит гебирам новую родину. Так или нет - никто толком не знал, но гебирам большинство людей не доверяло, хотя враждующие правители охотно нанимали их войско - лучшей конницы, чем у природных кочевников, трудно было найти. Еще больше славились магические способности гебирских женщин - ибо у этого странного народа магия была чисто женским делом. По этому поводу могли сколько угодно пожимать плечами седобородые магистры из университета в Адлерштайне и мудрецы с вышитыми на одежде знаками огня из виранских школ "Истока Тайного Знания". Но факт оставался фактом: гебирские колдуньи испокон веков пользовались уважением, граничащим со страхом.
Женщина, поднимавшаяся теперь по дороге к Таренскому замку, вполне могла быть одной из них. Во всяком случае, когда она остановилась на обочине у дерева шелковицы, с ее губ сорвалось несколько слов, позволяющих понять, что она и впрямь принадлежала к числу тех легендарных волшебниц. Черные, без блеска, глаза женщины смотрели холодно и остро, тонкие губы презрительно кривились, когда она пересчитывала содержимое кошелька, достав его из тощей заплечной сумки.
- Мелочь, жалкие медяки, наполовину стертые, каким обрадуется разве что последний нищий - а ведь жители Аризийских гор живут в десять раз лучше большинства из нас, особенно сейчас, в мирное время. Вот и барс на обратной стороне монеты почти стерся - так долго она была в обращении у скупых подданных этих надменных владык... Ага, тут есть и пара серебряных монет, но ни одного золотого. И ни единой лагардской монеты. Интересно, что бы об этом сказал император в Адлерштайне?.. Правда, я не так уж и много сделала, чтобы заработать эти монеты. Одной девице нагадала скорую свадьбу, хоть и без гадания видно, как на нее смотрит молодой конюх. Кухонному мальчишке вылечила обваренную руку, да указала пастуху, где искать сбежавшую овцу. Что и говорить, я могла бы совершить гораздо больше!
Жалкое дело - клянчить медные гроши за грошовые чудеса... О, Отец-Небо и четыре начала сущего, когда же кончится наше изгнание, и мы сможем жить с достоинством, как все люди?! Чем мы хуже обитателей этого надменного замка? Туда, пожалуй, идти не стоит - Вальтари Аризийские не боятся ни Богов, ни демонов, и моей магией их тоже не впечатлишь. Но я все же погляжу... Мегарт не поблагодарит, если я остановлюсь у логова Барса. Следует разведать все...
Проговорив на своем родном наречии эту тираду, полную досады на несправедливость жизни, женщина последовала дальше, подкравшись к садовой калитке, ведущей во двор замка с черного хода. Таренский замок не был огражден стенами и рвом с водой, как в Лагарде; его естественными стенами были горы, а превыше всего - доблесть защитников. Поэтому колдунью никто не остановил сраружи. Раз мимо нее проехал возчик с телегой дров, потом прошли, оживленно беседуя, пара слуг. Но, увидев у ограды гебирку и услышав ее непонятные речи, поселяне принимали их за заклинания и спешили уйти подальше, не смея мешать ей.
Подобрав черные развевающиеся юбки с тройной каймой - алой, зеленой и синей, колдунья подкралась к самой ограде, неслышно ступая по горячим камням. На ее счастье - и благодаря небольшой доле мысленного магического внушения, - последний из входивших забыл закрыть за собой калитку, и теперь она прикрыла ее сама, оставив для себя щелку, через которую наблюдала, что происходит в саду.

[Артанис]

Тем временем послышался детский смех, и из зарослей высоких кустов, усыпанных крупными белыми и розовыми цветами, выбежали два маленьких мальчика. Два совершенно одинаковых черноволосых и смуглых крепыша лет трех-четырех, в белых туниках до колена, босые, они принялись со звонким смехом носиться вокруг мраморной статуи дриады. Быстрее и быстрее, так что трудно было понять, кто кого догоняет. Кудрявые волосы детей, черные, как смоль, развевались по ветру, как и полы туник. Только по выглядывающим из-под туники коротким штанам и можно было понять, что мальчики, а не девочки. Они долго кружились вокруг статуи, не зная усталости. Уже у следящей за ними колдуньи зарябило в глазах от их мельтешения, и она собиралась бросить свое занятие, а мальчикам все было нипочем.
Но вот один из них случайно взглянул в другую сторону и, заинтересовавшись, схватил брата за руку.
- Смотри, Конрад - калитка открыта! Давай посмотрим, что там!
- Давай! - второй мальчик пустился бежать, то и дело лукаво оглядываясь через плечо - следует ли за ним брат. - Не догонишь, не догонишь!
- Догоню! - упрямо отвечал тот, перепрыгивая через садовые тропинки, с каждым шагом все сокращая расстояние. Ни за что на свете он не позволил бы брату хоть в чем-то опередить себя!
Когда первый из мальчиков добежал до приоткрытой калитки, между ними еще оставалось несколько шагов. Гебирская колдунья внимательно следила за ним, подглядывая в щелку. Внутреннее чутье, необходимая часть ее ремесла, подсказывало, что сейчас может быть полезной любая мелочь.
Вдруг солнечный луч, пробившись сквозь изумрудную зелень лавров и рододендронов, облил золотом голову маленького Конрада, осветил его смуглое лицо и окружил огненным ореолом, так что, казалось, черные волосы должны вот-вот вспыхнуть. Однако сияние, появившись лишь на миг, тут же исчезло. И колдунья, видевшая его, задрожала всем телом, приложив руки ко лбу.
- Огненный венец! Вождь, увенчанный солнцем! - прошептала она растерянно на своем языке. - О, четыре священных начала мира, что я видела только что?! Ведь все сходится с пророчеством мудрейшей Харраны об Обещанном Вожде, что завоюет для нашего племени новую родину! Как мне понять, верно ли я истолковала знамение?.. Некому дать ответ, и я должна решить сама...
На мгновение лицо женщины исказилось, как от боли. Но тут же она глубоко вздохнула и указала на второго мальчика растопыренной пятерней, прошипев:
- Замри!
Второй мальчик, поравнявшийся с братом, остановился неподвижно, застыл на бегу, не издав ни звука. Можно было принять его за еще одно изваяние, если бы не сохранившиеся краски, да не еле заметное дыхание. Вслед за тем колдунья, как кошка, бросилась на отмеченного знамением ребенка, который подскочил было к брату, не понимая, что с тем стало. Она сунула ему в лицо лоскут ткани, смоченной едко пахнущей жидкостью. Мальчик, только что отчаянно сопротивлявшийся, сразу обмяк, вытянулся и замер, закрыв глаза. Не теряя времени, колдунья обернула его большим отрезом полотна, что достала из своей сумки. Теперь никто не различил бы в свертке спящего ребенка. Но, едва она закончила свою работу, как в саду послышался крик, и на тропинку выбежала, задыхаясь и размахивая руками, полная женщина в одежде аризийской поселянки.
- Эн Адриан, эн Конрад, где же вы? - вопила она, не переставая. - Что за несносные мальчишки: бегают где хотят, а случится что - я виновата: недоглядела... Эн Конрад, эн Адриан, идите сюда! Поиграли и хватит! Ваши благородные родители велели мне вас умыть, причесать и привести в трапезную... Ну, где вы?!
В следующий миг запыхавшаяся нянька выбежала из-за кустов и увидела колдунью, склонившуюся над завернутым в полотно ребенком...
- Ах ты, проклятая гебирка! Ты что это делаешь с господскими детьми, дрянь черномазая?! Эй, на помощь! На помощь! - завопила она еще пронзительнее.
Медлить было нельзя: колдунья не знала, кто мог услышать эти крики и явиться на голос. Она снова щелкнула пальцами, и нянька застыла рядом с оставшимся воспитанником, как была - с вытаращенными в ужасе глазами и разинутым ртом. Пройдет несколько часов, пока оцепеневшие придут в себя и смогут рассказать, что здесь случилось...
А колдунья бежала по дороге вниз, унося похищенного ребенка. Ноша с каждым шагом казалась все тяжелее, но страх подгонял гебирку, а мысли о явившемся знамении, вполне возможно, связанном с грядущей судьбой этого мальчика, придавала сил...
Уже смеркалось, когда она, еле живая от усталости, добралась до своего лагеря, устроенного в стороне от местных селений, и вошла со своей добычей в шатер Мегарта иль-Харга, главы рода Льва.
Тот сидел на пестром ковре, поджав ноги по обычаю кочевников, и считал деньги, которыми распоряжался от имени рода, их общую казну, скопленную за годы скитаний. Все знали, что вождь не любит, когда его отвлекают от этого занятия, так что внезапное появление колдуньи само по себе означало нечто важное. Но когда она, развернув ткань, положила перед ним похищенного ребенка, Мегарт на мгновение замер, не веря своим глазам. Окинул ребенка цепким взглядом из-под сросшихся бровей и вдруг разорвал тунику мальчика на плече, указывая женщине на что-то, яростно тыча пальцем.
На нежном, еще детски округлом плече мальчика синела татуировка - поднявшийся на ноги барс с оскаленными зубами, на фоне треугольной горной вершины.

[Артанис]

- Ты видишь? - закричал Мегарт, угрожающе нависая над колдуньей. - Что ты натворила, Риспа? Ты соображаешь, что сделала?! Это же сын графа Аризийского! Фамильный знак Вальтари... Ты знаешь, что сделает его отец, найдя нас? Если весь род Льва сбросят со Скалы Смерти, мы еще дешево отделаемся! Ты погубила нас всех, проклятая дура, погубила всех!
Мегарт иль-Харг - Скорпион Пустыни, - метался по шатру, изрыгая проклятья и потрясая кулаками. Среднего роста, но плотный и коренастый, он славился среди гебиров своей силой и способностью с первого раза подчинить своей воле самого норовистого коня. Еще больше запомнился в краях, где доводилось ему воевать за плату, хитростью и коварством, заслуженно нося свое имя. Для Мегарта ничего не стоило принять сторону вчерашнего противника, если будет выгодно, и ударить в спину бывшему союзнику. Какие-либо принципы существовали у него лишь по отношению к своим, и то - лишь до тех пор, пока они не ставили по угрозу жизнь племени. Теперь руки предводителя, открытые при гебирского кожаной безрукавке, крепкие и волосатые, украшенные золотыми браслетами, конвульсивно подергивались, готовые, если потребуется, сомкнуться на горле виновной. И женщина смотрела, не мигая, зная, что разъяренный вождь способен убить ее. Но, к чести колдуньи, она не дрогнула. Поднявшись на ноги, встретилась взглядом с его горящими глазами, и холодно усмехнулась.
- Выбирай выражения, Мегарт! Если ты мной недоволен, я могу покинуть род Льва хоть сейчас. Думаю, что любой гебирский род охотно примет такую волшебницу, как я. Не возьму в толк, кто же впредь станет лечить ваши раны, зарабатывать для вас деньги, предсказывать новый путь при кочевании, - да только не я, клянусь четырьмя началами сущего!
Мегарт остановился, глядя исподлобья, как бык. Как всем гебирским мужчинам, ему приходилось считаться с женщиной, владевшей магией. Обычно он вовсе не вмешивался в дела, касавшиеся тайн мироздания и не спорил с волшебницами, но в этот раз испугался, поняв, кем был похищенный ребенок. Но Риспа была слишком полезна племени, чтобы потерять ее, да и ее уход или смерть уже ничего не исправили бы.
- Ты думаешь оправдаться перед Вальтари, вернув ребенка и выдав меня? - спросила женщина, отгадав его мысли. - Не получится, мой дорогой. Граф все равно перебьет вас всех со мной вместе. Нет, мы можем спастись только заодно.
- Ты украла детеныша барса, ты и придумай, как безнаказанно покинуть его логово, - буркнул вождь, собирая рассыпавшуюся по полу шатра казну.
- И придумаю! А ты знай, Мегарт - но только ты один, - это не обычный ребенок. Я видела солнечный венец над его головой. Он - Обещанный Вождь, предсказанный моей прародительницей, Харраной Древней. Смотри, смотри, Мегарт, - вот вокруг его головы рассыпались твои золотые монеты, как вторая корона! Вот еще один знак. "Придет вождь, увенчанный золотом, и сквозь кровь, огонь и черный дым приведет народ гебиров в их новую землю"...
- И ты думаешь, это он? Мальчишка из чужого племени? - недоверчиво спросил Мегарт.
- Только потому я решилась на это похищение. Но поклянись, что никому не скажешь об увиденном знаке. Пусть узнает, кто он, когда пророчество начнет исполняться. И никогда не открывай ему правду о его рождении. Я спрячу знак на его плече, так что его никто не увидит.
Понимая, что обратной дороги нет, Мегарт поклялся огнем, водой, землей и воздухом, меж тем, как Риспа, сосредоточившись, скрыла заклятием татуировку на коже мальчика, который за все время ни разу не просыпался. Когда это было сделано, вождь рода Льва впервые заметил одобрительно:
- По крайней мере, выглядит мальчишка крепким. Не знаю, как там с солнечными венцами, но воин из него получится. Скоро придет время посадить его на коня. Да, а как его звали?
- Конрад, на языке жителей каменных стен.

[Артанис]

- По-нашему будет Карранх-этем, пока не заслужит лучшего. Хорошее имя для начала - Маленький Лев.
- Маленький Лев, - эхом повторила женщина, отметив созвучие имени мальчика с символом их рода. Это было добрым знаком.
- Теперь мы должны уходить, сейчас же, пока нас не нашли, - Мегарт, собрав деньги, туго затянул ремни кожаной сумки и, приоткрыв полог шатра, отдал приказания людям. - А ты спрячь его как можно лучше! Сколько он еще проспит?
- До утра еще, по меньшей мере.
- Дай ему еще понюхать твоего зелья, чтобы спал не меньше суток, пока мы не выберемся из Ариции! Чтобы ни криком, ни плачем не выдал себя - не то я не дам и медной монеты за наши головы... Ну, готовься скорей, а я прослежу за сборами. Скорей!
Риспа еще раз приложила тряпку, смоченную едкой жидкостью, к слабо подрагивающим ноздрям спящего мальчика. Тот ничего не почувствовал, и даже не шевельнулся во сне. Ему пока и не снилось, насколько внезапно и резко изменилась его жизнь. А когда проснется, у него не останется и туманных воспоминаний раннего детства, что напоминали бы об иной жизни, чем сделаться воином бродячего, отверженного племени.
В ту же ночь гебиры снялись с места и, не останавливаясь, подгоняли лошадей и быков, тащивших имущество, пока не покинули владения Вальтари. Маленький Карранх-этем был увезен за пределы Аризии в сундуке, похожем на гроб, с едва заметными дырочками для дыхания. Если бы погоня догнала их, сказали бы, что там лежит мертвое дитя. Но, на счастье гебиров, никто не встречался им, кроме местных поселян, еще не знавших о случившемся. И все-таки кочевники поспешили дальше, через сухие маловодные степи, до границ самого сильного из восточных царств - Вираны. Там, под покровительством Огнеликого Царя, Мегарт иль-Харг рассчитывал найти безопасность и щедрую плату в обмен на мечи своих воинов.
Маленький Карранх-этем в самом деле обладал железным здоровьем, коль скоро выдержал и огромные дозы снотворного, и долгое путешествие на юг. Прошло не так много времени - и никто бы не мог сказать, что этот красивый смуглый мальчик родился в другом племени. Не хуже маленьких гебиров он, когда приемный отец сажал его на коня, смеялся и хватал пальцами гриву лошади. И все, кто видел его, признавали: из этого мальчика вырастет воин!
А тем временем граф Аризийский, оставив дома безутешную жену с уцелевшим сыном, яростно метался по округе, отыскивая след бежавших гебиров. Что похищение маленького Конрада - их рук дело, сразу стало ясно из показаний перепуганной няни. Но похитители тут же исчезли, и никому не было известно, к какому роду они принадлежали и куда скрылись. Граф упорно продолжал поиски, никому не объявив, кроме самых близких друзей и преданных воинов о постигшем его семью несчастье. Официально было объявлено, что один из его сыновей умер от лихорадки. Однако в действительности Маркус Вальтари не хотел отказываться от надежды, упорно продолжая поиски со своими людьми. И горе тому кочевью гебиров, что попадалось на пути аризийским рыцарям! Какое бы ожесточенное сопротивление не оказывали кочевники, итог был всегда один - уцелевших пленных допрашивали о судьбе похищенного ребенка, затем вырезали до последнего человека. Спасаясь от мести "Черного Графа", гебиры теперь постоянно откочевывали в пределы Вираны, где их принимали охотно, формируя из них новые конные тысячи. Никому пока еще не было известно, против кого они должны двинуться. Война с Лагардом отгремела уже давно, даже последние ее отголоски стихли. Оба народа хорошо помнили, как виранские вельможи с крашенными в огненный цвет бородами в свое время горько раскаивались, нарвавшись на Великого Бастарда. Но в таком случае против кого же?..
В такой неопределенности прошло тридцать лет.

[Артанис]

Глава 1. Великий Бастард
Над Адлерштайном - Городом Орла, столицей Лагардской империи, царила весна. Город расцветал в эту счастливую пору, уже более пятидесяти лет не испытывая никаких потрясений, лишь становясь богаче и краше с каждым годом. На каждом переулке пышно цвела и благоухала сирень, приветливо кивая прохожим пышными гроздьями соцветий, как будто приглашала их сорвать. Чуть ли не все горожане в эти весенние дни несли домой охапки веток сирени, но и оставшихся хватало, чтобы пышно украсить улицы цветами любимого оттенка придворных щеголей. Давно залечивший былые раны город, казалось, превратился в сказочный сад. Там, где шестьдесят пять лет назад Великий Бастард отразил вторжение огненных червей, сжегших половину города, сейчас росла аллея из каштанов, тоже готовых цвести, а немного дальше удушающе благоухала акация. Знаменские ворота, когда-то бывшие последним заслоном осажденных защитников города, уже давно сменили украшавшие их мечи на самое мирное и прекрасное оружие - цветы. Теперь здесь каждую весну стояли торговые ряды, где хорошенькие поселянки продавали свежие цветы самых разных видов и расцветок. Можно было подумать, что сама Принцесса Радуга уронила сюда свое многоцветное покрывало, позволяя небожителям полюбоваться своей красотой. А по обоим берегам Илиары росли роскошные розовые сады, и влюбленные назначали друг другу свидания возле храма Богини Реки. По ночам в кустах пели соловьи, громко славя весну.
На людской памяти, еще никогда не бывало такой теплой и дружной, такой благодатной весны. Ее с радостью встретили не только простолюдины, влюбленные парочки и поэты, но и ученые маги Астрологической школы, торжественно предсказавшие, что наставшая Весна Благоденствия сулит неизменное процветание царствованию императора Аврелия Маннелига Второго и всего его рода. Говорили даже, туманно ссылаясь на якобы существовавшие пророчества, что эта весна предвещает восстановление Золотого Века и искупление людских грехов, как было до преступления Брата Зверя и последовавшего за тем Бедствия.
Но большинство лагардцев просто радовались весне, не задумываясь над тонкими материями. Как обычно бывает весной, солнечное тепло и преображение природы будили в них сладкую тоску, помогали взглянуть иными глазами на мир вокруг и на самих себя. Даже самые скучные, приземленные люди, поглощенные в обычное время лишь своими повседневными заботами, весной чувствовали себя непривычно свободными, и веселились, уверенные, что несколько дней в году могут себе позволить что угодно. Прочь круг привычных забот, сбрось его, как старую шубу с плеча! В деревнях вечерами горели костры, и люди плясали вокруг них, справляя весенний праздник перед началом полевых работ. В столице развлечения были более разнообразными: от рыцарских турниров и маскарадов для знати, до народных гуляний на площади. Одна из площадей Адлерштайна так и называлась Карнавальной, в честь любимого праздника горожан.
Вот и в это утро, едва сигнальный гонг на вершине Башни Луны отбил восемь часов наступившего дня, на Карнавальной площади уже собралась нарядно одетая толпа. В этот день рядом могли оказаться самые разные личности, не имеющие ничего общего в обычной жизни. Булочник, отряхнувший с суконного кафтана мучную пыль, и богатая купчиха в бархатном платье с множеством оборок, с целым рядом жемчужных бус на полной шее, наивно изображающая знатную даму. Виранский жрец-огнепоклонник в халате, вышитом языками пламени, и юный ученик-волшебник из Университета, тайком сбежавший с палочкой в рукаве мантии туда, где строгие наставники не помешают ему колдовать в свое удовольствие. Кузнец-оружейник, надевший для смеха старый шлем времен Последней Войны, и гвардеец из дворца в усыпанном золоте мундире, столь же красивом, как и неудобном. Бедняки, пришедшие в надежде на даровое угощение, и важные старейшины ремесленных цехов. Ловкий уличный воришка, затесавшийся в толпу что-нибудь стянуть, и настоящая дворянка, переодетая в платье своей прислужницы, скрывшая лицо маской, пришедшая на свидание к своему возлюбленному или просто для развлечения. И, конечно, множество неугомонных мальчишек и девчонок, которых ни за что не удержишь дома, если уж старшие веселятся.
Все это пестрое шествие собралось вокруг дощатого помоста на площади, с которого глашатай в пестром карнавальном костюме и в шапке с перьями громко объявил:
- Представление в честь праздника Весны, добрые горожане! Рождение, подвиги и слава доблестного Максимилиана Унт-Маннелига, спасителя и защитника нашего! Глядите и просвещайтесь, кто еще не знал, узнавайте, кому Лагард обязан свободой! Глядите на представление труппы мастера Сильвани: империя должна знать своих героев! А тем, кому недостает любви к отчизне, сообщаю: вечером после представления наш милостивый император дарит вам бесплатно пятьдесят бочонков вина! Уверен, после этого народ полюбит Его Величество в пятьдесят раз сильнее...
- Болтун! Если бы не традиции праздника, отведать бы тебе палок! - проворчал, хмурясь, пожилой важный господин в длинном кафтане черного бархата, по-видимому, чиновник из городского управления.
Но большинство зрителей от души смеялись шутке глашатая, не видя в ней ничего крамольного. Да и обещание насчет вина многих вдохновило, и народ с нетерпением ждал начала представления.

[Артанис]

И вот, на помосте расстелили тканый ковер, с редким мастерством изображавший речной берег, даже оттенки на воде переливались, как настоящие солнечные блики. "Реку" отгораживала рисованная ширма - "зеленый лес". И в наступившей тишине заговорил чистый и мелодичный женский голос:
- Жил на свете молодой и прекрасный принц, Рихард Маннелиг, наследник императора. Он часто любил гулять, один, без свиты, на берегу реки Илиары. И вот, однажды жарким летним днем он уснул в ивовой роще на берегу, а когда проснулся, рядом сидела прекрасная дева и расчесывала струящиеся светлые локоны. Принц сразу понял, что видит перед собой могущественную богиню, и почтительно склонился, прося ее лишь назвать свое имя, чтобы он знал, кому молиться за краткий миг их встречи. И Нерожденная ответила: "Я - Илиара, богиня главной реки твоих владений. Я люблю тебя, хоть и знаю, что нам не суждено долго быть вместе. Но все же рада хоть на несколько кратких часов быть с тобой..."
Тем временем как невидимая женщина произносила эту речь, на сцене появились актеры и проделывали в точности то, о чем она повествовала. Они действовали в унисон с ее словами и играли с таким вдохновением, что зрители, словно наяву, видели и молодого принца, и Богиню Реки, влюбленную в смертного, а отнюдь не юношу и девушку, играющих в пошитых дома нарядах и бедных декорациях. Главным здесь было другое.
Вот говорившая умолкла, и ее сменил другой женский голос, более тихий и печальный:
- Так продолжалось некоторое время. Но вот скончался старый император, и принц Рихард занял трон отца. Теперь он должен был скорее жениться, и в великой печали пришел на берег Реки -
проститься с Илиарой. Выслушав его на прощание, она ответила с сожалением: "У меня будет сын, и я приведу его к тебе, когда придет пора. Прими его, и наступит день, когда он спасет Лагард".
Теперь уже зрителям не казалось, что они видят наяву события спектакля. Они видели и слышали отчаяние молодого императора, навсегда прощающегося с любовью ради долга перед Империей, слышали, как печально с тех пор журчат воды реки Илиары, и вдруг - резкий стремительный переход к ярким, сильным нотам и движениям всех участников представления: обещание будущего Героя!.. Многие талантливые артисты обладали магическими способностями, хоть и не развивали их специально, но в совершенстве умели воздействовать на Зрителя.
Декорации сменились на Золотой Дворец с колоннами белоснежного мрамора. Дальше повествование вел мужской голос, бодрый и энергичный. Он рассказывал о появлении Великого Бастарда.
- Когда исполнился срок, Богиня привела сына на берег, передала его отцу на том самом месте, где теперь стоит Ее храм, велела назвать Максимилианом и благословила на прощание. Он только что родился, но развит был как семилетний ребенок, и в дальнейшем рос гораздо быстрее сверстников. Император Рихард признал мальчика своим сыном, однако его жена потребовала клятву, что наследником будет лишь сын от нее, и император поклялся. Итак, Максимилиан Унт-Маннелиг вырос как побочный сын,зато с самых ранних лет не знал равных в силе и доблести. В десять лет он убил стрелой огромного свирепого вепря, разорявшего посевы в деревнях, а в возрасте двенадцати лет сразил копьем медведя-людоеда...
Представление продолжалось, и перед зрителями разворачивалась вся история Великого Бастарда, живой легенды Лагардской Империи. Сменяя друг друга, чтецы за сценой выразительно рассказывали о том, что актеры передавали на сцене. После внезапной смерти императора Рихарда, Максимилиан остался регентом при малолетнем брате. Он во всеуслышание подтвердил отказ от короны, и с тех пор верно служил своему брату и его потомков. Вначале ему пришлось подавить мятеж баронов, желавших свергнуть императора-ребенка. Еще раз Максимилиан подтвердил свою преданность, когда отправился сватать для брата эргонскую принцессу и отверг ее притязания, когда она влюбилась в него самого. Затем Максимилиан более полусотни лет воевал с неисчислимыми полчищами виранцев и их союзников и вассалов. Эти войны принесли ему великую славу на весь обитаемый мир, а Лагарду, хоть и не сразу, - мир. Именно Максимилиан Унт-Маннелиг остановил нашествие огненных червей, спустившись в их подземелья, где все объято пламенем, и утихомирил их силой, полученной от его матери Илиары. Спустя много лет, когда Великий Бастард был в отъезде на границе, виранцы попытались вернуться, но он своевременно заручился поддержкой аризийских горцев, что само по себе было неоспоримым подвигом, и спас находившийся в осаде Адлерштейн. Затем прогнал врага назад, сам взял виранскую столицу и продиктовал огненнобородым свои условия, положив моргенштерн, которым разбил городскую стену, перед виранским царем.

[Артанис]

Люди следили за разворачивающимся действом с открытыми ртами, хотя большинству из них с самого детства была известна история Великого Бастарда. Но никогда прежде они не представляли себе настолько ярко подвиги великого героя, словно сами только что стали наяву их очевидцами, и теперь увиденное требовало переосмыслить заново значение давно миновавших событий. И почти всех поражало величие личности Великого Бастарда. Он был больше, чем человеком - был героем, полубогом, не знавшим себе равных. Он сносил крепостные стены и в одиночку побеждал сотни людей. Лишь Великий Бастард мог спасти Лагард от нашествия, и он совершил это.
- О, Отец-Солнце и прекрасная Принцесса Радуга! Какие же все-таки страшные времена были раньше! - говорили между собой горожане, делая знаки от зла. - Слава всем Богам, у нас есть защитник, с которым простым людям ничего не грозит! Все эти битвы, и огненные черви в подземелье, и чудища в горах - это
не для простого смертного. На то и рождаются герои, чтобы справляться с ними, а нас, мирных людей, не должны касаться подобные ужасы!
- Благодарение Небесным Богам, что у нас есть Максимилиан Унт-Маннелиг! - вторили им в ответ. - Кто бы спас империю, не будь Великого Бастарда?
Что и говорить, лагардцам следовало лишь радоваться, что Боги подарили сыну Илиары такое исключительное долголетие! Ведь вот уже без малого сто сорок лет он стоял на страже Империи. Благополучно пережив пятерых императоров, из рода своего младшего брата, он при каждом из них брал на себя самые трудные дела, так что за его широкой спиной жилось легко и вольготно и простым лагардцам, и обитателям Золотого Дворца.
- Пусть Великий Бастард живет вечно! - хрипло кричали горожане после представления, жадно глотая льющееся из бочек с пробитыми крышками вино.
Никто в эту ночь, хмельную от вина и от веселья, не сомневался в возможности своих пожеланий. В самом деле, почему бы сыну Богини не жить еще неисчислимое количество лет, не защищать вечно свой народ от любых происков врагов? Ведь благодаря ему Империя уже пятьдесят лет живет без войны, и лагардские рыцари берутся за оружие только на турнирах. Так почему бы такому порядку не продолжаться дальше, если он хорош для всех? На памяти лагардцев Максимилиан Унт-Маннелиг был на свете всегда, как боги, и трудно было поверить, что он может когда-нибудь перестать быть. Даже образованные люди почти верили в его бессмертие. Пожалуй, и сам император со своей семьей верили в глубине души, что всемогущий "дядюшка" вечно будет защищать их.
В последнее время, правда, ходили слухи, будто Великий Бастард сильно постарел, и оттого почти не появляется на людях. Еще несколько лет назад, в свою сто тридцатую годовщину, он был бодр и крепок, несмотря на седые волосы и бороду, и на турнире выбил из седла тупым концом копья одного за другим пятерых рыцарей. Об этом турнире теперь тоже вспоминали тогдашние очевидцы; его в свое время смотрел почти весь Адлерштайн. А теперь вот говорили, будто старость, наконец, догнала Великого Бастарда и в короткий срок иссушила почти все его силы! Нет, в это никто не мог поверить. Спаситель и защитник Лагарда не может состариться и умереть, как простые люди. Отдохнет немного и восстановится вновь для новых подвигов, такой же грозный и могучий, как прежде.
- Пока живет Великий Бастард, в Лагарде сохраняется мир! - давняя имперская пословица звучала в эту ночь и при дворе императора Аврелия, и н улицах и площадях Адлерштайна, и в замках провинциальных баронов, и в убогих лачугах поселян. У всех у них была на свете только одна надежда.

[Артанис]

А тем временем сам Великий Бастард, Максимилиан Унт-Маннелиг, лежал неподвижно на ложе в своих покоях в Золотом Дворце, разбитый старческой немощью, разом навалившимся грузом его нечеловечески долгого века. Еще прошедшей зимой он мог ездить на коне, хоть садился и спускался с него при помощи слуг. Но за прошедшие несколько месяцев он почти ослеп и совсем не мог двигаться. От старых ран, казалось бы, давно и прочно заживших десятки лет назад, старого воина трясла лихорадка. Когда-то на нем, как на собаке, заживали шрамы от мечей, копий и стрел, ожоги огненных червей, сломанные ребра, отметины звериных клыков и когтей, сплошь испятнавшие его тело. А теперь давно побежденные враги пришли отомстить за себя. Он видел в полумраке, едва рассеиваемом свечами, их лица, слышал злорадный смех. Все, все - от убитой им в горах пантеры, оставившей первую рану, и до виранского богатыря Барта, которому он, оставшись безоружным, свернул шею, сам отделавшись сломанной ключицей, - теперь собрались вокруг его ложа и с радостью глядели, как он умирает.
- Прочь, прочь! - шептал им Великий Бастард, тяжело дыша. - Я победил вас живых, не убоюсь и мертвых! Скоро приду к вам, а пока вы убирайтесь прочь, туда, где смерть!
Он заклял их, и стало немного легче, как будто вернулась частичка былой энергии. Но умирающий прекрасно знал, что это ненадолго. Что бы ни говорили окружающие его болваны, ему не встать с этой постели. Что ж, его собственная смерть пугает гораздо меньше, чем многих других. У того, кто столько раз рисковал жизнью, складываются со смертью особые отношения, их не понять пекущимся о своем здоровье, как о величайшей драгоценности мира... Да и пожил достаточно, слава Богам, повидал всякого. Хоть не меньше половины того, что о нем рассказывают - красивые сказки, а все-таки пережитого им хватило бы на десяток жизней поскромнее. Он побеждал могучих воинов и не раз в одиночку менял исход сражения, он странствовал по неизведанным землям и дрался с опасными зверями, любил прекрасных женщин и спасал троны королей... И где теперь это все? Ничего, ничего не осталось ему, и вокруг нет его близких, чтобы честно проводить в последний путь. Только лизоблюды, присланные родственником-императором, но он их не позовет. Никого, кто искренне уронил бы слезу над гробом того, кого почитает вся Лагардская империя. Так уж он распорядился своей жизнью, пока был молод и силен. А теперь уже все поздно... Осталось только умереть. Не самое простое дело для сына Богини Реки, прежде никогда не терпевшего поражения.
Подушки и перина на его постели были из мягчайшего лебединого пуха, а больному казалось, будто они сплошь утыканы колючками. Гораздо лучше было бы сейчас лежать на простом солдатском плаще, но Максимилиан знал, что его не принесут. Даже умереть так, как ему бы хотелось, не позволят лицемерные лекари, придворные маги и прочие посланники императора. Он, спаситель Лагарда - теперь беспомощный пленник в их руках. Невыносимое состояние для того. кто привык не зависеть ни от кого на свете. О-о, как всесильна, как всевластна немощь!..
Состарившийся герой лежал в изнеможении на мягкой постели, глядя тусклыми голубыми глазами в высокий лепной потолок. Морщинистое бескровное лицо его отражало всю мучившую его тревогу и беспокойство, не дающие умереть легко. Некогда могучее тело теперь иссохло, едва заметное под пуховым одеялом - длинный, пугающе огромный скелет, уже не способный двигаться самостоятельно. По подушке разметались снежно-белые волосы, когда-то бывшие светло-русыми, а ниспадающая до пояса борода отливала зеленью - признак глубокой дряхлости.
Больному хотелось пить, и он протянул руку к стоявшего у кровати столу, на ощупь отыскивая чашу с лекарственным напитком. Сначала пальцы сомкнулись на колокольчике, которым надлежало вызывать ожидавших за дверью слуг, но тут же отдернулись. Наконец, с усилием коснулись прохладного края резной каменной чаши, потянули к себе. Но тяжелая чаша выскользнула из ослабевших пальцев и вдребезги разбилась о мраморный пол.
Ее звон был услышан в приемной лучше всякого колокольчика, и тут же сразу много людей вбежали в покои, толпясь вокруг ложа и скользя на разлитом лекарстве. Слуги и придворные тут же захлопотали о больном: одни приподняли его и помогли сесть, взбив подушки, другие приготовили новое лекарство.
- Пейте, Ваше Высочество: это новое средство, составленное консилиумом магов-целителей, оно очистит кровь и вернет силы, - настойчиво требовал над ухом чей-то тонкий раздражающий голосок. - Выпейте это - и будете здоровы, и совершите еще много славных подвигов, во имя Богов...
Больной напряг свое гаснущее зрение и кое-как разглядел маленького тщедушного человечка, чья неприглядная внешность никак не сочеталась с богатым костюмом, украшенным золотом и кружевами.
- А-а, это один из прихвостней моего племянничка императора пришел дурить мне голову, точно я глупее всех ослов в Золотом Дворце! - ядовито усмехнулся он и продолжал, так как негодование придало ему немного сил: - Мне прекрасно известно, что я умираю, что бы там ни говорили ваши лекари и маги. Нет такого средства, что делало бы стариков молодыми. А если бы и было, мне бы оно не помогло, ибо я намного пережил человеческий век... Убирайся вон и скажи Аврелию, что я не хочу видеть ни его, ни его детей, никого!
- Нет, Ваше Величество, Вы не можете состариться и умереть, как обычный человек! Вы гораздо больше, чем человек! - патетически воскликнул придворный, обнимая его ноги.
- Вон отсюда! - прохрипел Максимилиан, хватаясь за грудь; но и этой тени былого повелительного рыка было достаточно, чтобы находившиеся в комнате поспешно отскочили прочь.
- Все вон! - повторил он, ловя воздух посиневшими губами, неуклюже завалившись на бок. Потом махнул рукой стоявшему у дверей гвардейцу, приставленному в знак почета: - Ты вот, мальчик, останься, побудь со мной.

[Артанис]

Гвардеец, невольно оглянувшись, чтобы убедиться, что обращаются именно к нему, подошел к старику и первым делом уложил поудобнее. Максимилиан, прищурившись, более-менее смог разглядеть его: прямые каштановые волосы до плеч, глаза орехового цвета, на смуглом, немного резком лице заметно смущение. Наверное, юноша не ожидал, что его служба прославленному Великому Бастарду окажется именно такой... Во что одет молодой человек, Максимилиан уже не мог разглядеть, но он и так великолепно помнил роскошную и совершенно нелепую гвардейскую форму, какую поистине мог изобрести лишь император Аврелий: плотно обтягивающую все тело, узкую в талии, словно девичье платье, небесно-синего с золотом цвета, всю жесткую от золотых позументов, с колючим стоячим воротником, сжимающим шею. Нет, такая форма, безусловно, красиво смотрелась на рослых статных юношах, каких выбирали в императорскую гвардию, и даже почти не мешала им подпирать стены у покоев императора и членов его семьи. Но ведь гвардия изначально создавалась для охраны монарха, а как она сможет исполнять свои функции в штанах, в которых не вспрыгнуть на коня, и в узких мундирах, сковывающих движения?.. Больной ясно расслышал, как затрещала тонкая ткань, когда юноша помогал ему, и поморщился. Если императору вправду будет грозить опасность, ни один из его гвардейцев не успеет вовремя выхватить меч. Но лагардским императорам уже много лет не угрожает никакая опасность. Да, в этом все дело! Если она придет...
От таких мыслей у Великого Бастарда началось удушье, он облизал пересохшие губы и тихо застонал. Юноша испуганно воскликнул:
- Ваше Высочество, позвольте, я позову лекарей...
- Нет! - голос Максимилиана был слаб, но непреклонен. - Сядь лучше рядом и поговори со мной. Ты, вроде, не похож на других в этом Дворце Дураков... Как тебя зовут?
- Рейфорд Зорн, Ваше Высочество. Наследник барона Зорна из Волчьих Клыков, что в Черных Горах.
- Ага, очень хорошо. Как я и думал, из провинции. У адлерштайнских дворян редко бывают такие свежие, приятные лица, как твое... Зорн, Зорн... Помнится, под моим началом когда-то служили люди с такой фамилией...
Молодой гвардеец зарделся, не зная, чему приписать такое внимание Великого Бастарда.
- Да, Ваше Высочество. В битве при Нойберге сражались трое братьев Зорнов: мой дед, покойный барон Пауль, и его братья, Александр и Вальдемар. Младший из них погиб там, а второй по старшинству попал в плен и позднее был выкуплен у виранцев. Дед много рассказывал мне и о Вас, Ваше Высочество.
- Как же, теперь и я припоминаю род Зорнов! Они хорошо дрались в тот день, когда небо почернело от летящих копий и стрел, - ответил со слабой улыбкой Максимилиан Унт-Маннелиг, растроганный воспоминаниями о прошлом. - Значит, и твой дед умер? А ведь он был гораздо моложе меня... А ты молодец, что слушал его! Нынешнее молодое поколение знать не хочет своих дедов. А все войны, по их мнению, выиграл один я...
- Но те страшные битвы, в которых Вы, Ваше Высочество, столько раз приносили победу Лагарду и его союзникам - они же в самом деле были, это не легенды, - растерянно проговорил Рейфорд.
- Были, но почему за них почитают одного меня? - с горечью возразил Великий Бастард. - Почему забыты такие, как твой дед и его братья - простые рыцари, бароны и солдаты-простолюдины, что своим потом и кровью заслужили те победы? Они ведь рисковали не меньше, а больше меня - у них не было моей силы и умения владеть оружием... Прежде песни о старых битвах воспитывали в юношах героический дух, а нынешние учат склоняться перед более сильным. Уж и не знаю, спас ли я тогда Лагард или уничтожил его...

[Артанис]

- Что Вы говорите, Ваше Высочество?! Вы спасли Лагард, и он процветает более шестидесяти лет. Не будь Вас, Империя погибла бы, - проговорил юноша, думая, что больной бредит.
Но Максимилиан Унт-Маннелиг рассуждал яснее, чем когда бы то ни было, и прервал его, решительно махнув рукой:
- Может быть, перестала бы существовать Империя, но народ устоял бы, сплотившись против общего врага. Люди защищались бы сами - не безвольные рабы, не стадо, а хозяева своей родной страны. Они обрели бы силу и выдвинули собственных вождей, если бы некому из знатных было вести их. Так ведь уже было, юноша. Любой народ когда-то начинался с горстки людей, и только недоумки из Университета могут твердить, что сразу после Потопа началась Империя с большими городами, замками и башнями. Все это пришло потом, и, может быть, не так уж и нужно человеку. Быть может, людям, как и империям, необходимо иногда проходить через полосу испытаний, чтобы выйти очищенными и обновленными? А я, бездумный "спаситель", сокрушил дух Лагарда, подменил людской героизм собственным, и спас только телесную оболочку великой страны и ее народа. В своем неистовом самолюбовании я упивался своими подвигами и не думал о тех, ради кого их совершаю. А теперь я вижу, что люди привыкли надеяться на меня и ждут, что я буду опекать их вечно...
- Но простым людям естественно преклоняться перед героем!
- Герой? Что значит "герой"? - больной снова заметался на постели, и снова юноша не без труда уложил его. - Не будь меня, среди тех "простых людей" нашлись бы вожди, способные вести людей за собой. Тогда как я, в сущности, никого не вел. Я умел драться лучше других, и сражался до самозабвения, а другие шли за мной, потому что хотели быть на стороне сильного и потому что им казалось, что со мной меньше опасности. Но не будь меня, поднялись бы настоящие герои! Когда тысяча человек действует как один, захваченная общим порывом и подчиненная единой железной воле - это великая сила, запомни, мальчик. Гораздо больше, чем у полубога-одиночки. И эту силу я отнял у людей. Увы, я не знаю, может ли она еще проснуться у нынешних... В тебе я вижу потомка храброго солдата, но другие... Они могут носить пестрые тряпки, обделывать любовные делишки, набивать желудок и кошелек, да спьяну драться в корчме, но не на поле боя, где враг настоящий... Наш боевой дух выхолощен под корень, и в том моя вина! Увы, я зажился на свете, мне надо было умереть, когда лагардцы еще не забыли, как защищать себя... Предчувствую большую беду после моей смерти!..
Рейфорд слушал его откровения, подавленный и пристыженный. Порой ему хотелось гордо вскинуть голову и возразить в защиту своего поколения. Но, вспоминая множество неприглядных примеров, что видел на службе в самом Золотом Дворце, проглатывал слова, готовые сорваться с языка. Кроме того, как он, сам никогда не бывавший в сражении, мог говорить знаменитому воину о доблестях своих современников? И чем утешить умирающего, охваченного отчаянием?
- С каждым из нас случится лишь то, что хотят Боги, - проговорил он единственное, что пришло в голову. - Когда-то Они послали Лагарду Вас. Если Им угодно сохранить народ Принца Звезд, Они и в этот раз позволят спастись.
- Возможно... Но запомни, мальчик: свой дом защищай лучше сам! Удачи тебе и хорошей судьбы! - при этих словах Великий Бастард крепко ухватил молодого гвардейца за руку, потом отпустил: - Теперь иди! Позови их, оттуда, пусть расскажут моему дураку-племянничку, как я умер.
- Ваше Величество, но император Аврелий...
- Это для тебя он император, а я помню его толстым избалованным и ленивым мальчишкой! От его брата, принца Александра, было больше толку, но его нет, умер молодым, оставив одну дочку. А Аврелия и его детей подальше от меня... Где они сегодня, встречают аризийцев?
- Да, Ваше Величество. Граф Аризийский с тремя тысячами рыцарей должен явиться по приглашению Его Величества.
- Это какой же граф, а? - старик поморщился, с усилием припоминая. - Эмилий?.. Нет, этот тот, кого я сломал, заставив подписать договор. И перед ним тоже моя вечная вина... Тогда Маркус?..
- Нынешнего графа Аризийского зовут Адриан, Ваше Высочество, - поправил юноша.
- Ах да!.. Когда проживешь с мое, трудно различить тех, кто отправились в Мир Иной задолго до тебя, - с трудом проговорил Великий Бастард. Потом закашлялся, царапая пальцами горло и грудь, лицо посинело от напряжения. Взглянув на него, Рейфорд распахнул дверь, приглашая придворных пройти к одру умирающего.
Максимилиан Унт-Маннелиг прожил еще несколько часов, но уже никого не узнавал, лишь все время шептал какие-то бессвязные слова, которых никто не мог разобрать. Единственное, что смогли ясно расслышать окружающие его люди - "Верните мое тело матери моей"...

[Артанис]

Глава 2. Лагардская Империя
Несколькими часами ранее, поутру, в роскошных покоях Розенгардена, загородной императорской резиденции, принцесса Аврора примеряла свое новое платье. Собственно, утром это время можно было назвать только для нее, так как все вокруг поднялись с постелей намного раньше. Но дочь императора Аврелия никогда не вставала слишком рано, ведь долгий сон помогал сохранять красоту. Пока она почивала, фрейлины и расторопные прислужницы успевали приготовить для принцессы ванну с ароматическими маслами, разложить все ее наряды и драгоценности, которые она любила раскладывать и любоваться, выбирая подходящие, в то время как женщины одевали и обували ее, укладывали волосы с помощью нагретых щипцов, разнообразных шпилек и заколок. Таким образом, ничего удивительного, что покои принцессы, хоть и обширные, были во всякое время заставлены множеством шкафов и шкафчиков красного дерева, коробок и драгоценных шкатулок, столиков, где располагались все необходимые для "мира красоты" мелочи, хрустальных флаконов с благовониями, и многих других предметов, к которым постоянно добавлялись новые. Со стороны можно было принять покои принцессы за лавку очень богатого ювелира или портного; но только, разумеется, никакой мастер не смог бы собрать у себя такой огромной коллекции драгоценных вещей. Среди такого множества их почти терялась изначальная отделка стен, белая с золотом, - это были цвета Лагардской Империи. Центральным предметом покоев было зеркало - огромной, шириной в половину стены и высотой от пола до потолка, изумительной чистоты, в витой драгоценной раме, оно отражало половину комнаты.
Но самым прекрасным украшением покоев, напоминавших жилище сказочной феи, была, бесспорно, сама хозяйка - Аврора Маннелиг, принцесса крови, очаровательная настолько, насколько может быть очаровательна девушка шестнадцати лет, тем более, если она - дочь императора, и имеет все возможности еще больше усиливать свою природную красоту всеми средствами, что изобрели люди для этой цели. Невысокого роста, тонкая и хрупкая, как молодой побег ивы, с белокурыми локонами, кокетливо рассыпавшимися по плечам, со светло-голубыми прозрачными глазами, она умела подбирала наряды и украшения, показывающие ее наиболее выгодно, что в сочетании с естественной свежестью юности никого не оставило бы равнодушным. Красота еще более, чем высокое происхождение, делала ее первой невестой Лагарда. Впрочем, с ее замужеством пока что не торопились. В окрестных королевствах не так уж много было семейств, достойных породниться с потомками Принца Звезд, а в самой Империи найти подходящего по знатности жениха было еще труднее. Однако Аврора ничуть не беспокоилась об этом, настолько сильно была с самого детства убеждена в собственной неотразимости.
Вот и в это утро она выбрала нежно-розовое платье из виранского шелка, такое легкое, что южане, привозя подобные ткани за тысячи миль, называли их "сотканным воздухом". И вправду, казалось, что невесомое полупрозрачное облако окутало принцессу, скрывая от нескромных глаз. На полуоткрытой груди таинственно мерцали крупные розовые жемчужины с Южного Моря.
Взглянув на себя в зеркало, Аврора чуть заметно улыбнулась, ожидая реакции своей свиты. В комнате, кроме принцессы, были еще человек десять девушек и молодых женщин, составлявших ее постоянное окружение. В настоящее время две из них прилежно вышивали, одна напевала старинную балладу под аккомпанемент другой, играющей на лютне, все остальные хлопотали вокруг принцессы. Все они происходили из дворянских семей, и даже из высшей аристократии, потому что императорской семье не могли прислуживать простолюдины.
- Вы очаровательны, Ваше Высочество! С каждым днем - все более и более! - первой проговорила высокая черноволосая девушка в зеленом - баронесса Галарт, дочь Стража Юга - наместника границы с Виранским царством.
- Я знаю, Зара, что ты не найдешь во мне изъяна, - усмехнулась принцесса. - А кто скажет, идет ли мне новое платье?
- Ваше Высочество! Разве в этом возможны сомнения? -
проговорила одна из фрейлин почти укоризненно.
- Прекраснейший наряд для прекраснейшей на свете девы!
- Сама Принцесса Радуга не могла быть прекраснее Вас!
Аврора слушала их славословия с удовольствием, ловя в зеркале отражения их лиц. Затем бросила взгляд в сторону девушки, играющей на лютне:
- А вот ты, Иеронима, как думаешь: хороша ли я в этом наряде?
Та, к кому она обращалась, поднялась с тахты и почтительно склонила голову. Она была высокой, темноволосой и бледной, скорее худощавой, чем стройной, в скромном серебристом платье почти без выреза, вышитом черными цветами.
- Вы хороши всегда и в любом наряде, Ваше Высочество. Никто этого не оспорит.
- И меньше всех - ты, кузина Иеронима, - с расстановкой проговорила принцесса. Та, к кому она обращалась, была ее двоюродной сестрой, дочерью давно умершего "Серебряного Принца" Александра.
Она молча кивнула, ни в чем не прекословя дочери императора. Но той, как видно, было еще мало. Взбрыкнув маленькой, как у ребенка, ножкой в кружевном чулке, она капризно воскликнула:
- А где же туфли к новому платью? Иеронима, они лежат в шкафу, в коробке с моей монограммой. Принеси их!
Еще сильнее побледнев, Иеронима молча поднялась с тахты. Давно привыкнув не прекословить, она не стала и пытаться урезонить кузину, хоть та сегодня зашла дальше обычного.
Вместо нее вмешалась Зара Галарт, любимая прислужница Авроры.
- Ваше Высочество, сейчас я принесу туфли! - воскликнула она, но принцесса ее удержала.
- Нет, пусть принесет Иеронима! Пусть поглядит, пойдут ли мои туфли на ее ногу!
Той молча пришлось выполнить приказ, и, лишь надевая розовые, вышитые жемчугом туфли на ноги кузине, Иеронима проговорила тихо, без всякого выражения, возясь с золотыми застежками:
- Ваши туфли впору Вам одной, кузина Аврора. Мне они слишком малы, и я на них не смотрю иначе, как на Ваших ногах.

[Артанис]

При этих словах Аврора, как в детстве, надавила на спину склонившейся перед ней Иерониме.
- Правильно, потому что ты уступаешь мне и титулом, и красотой, но зато превосходишь возрастом на целых два года! Скажи мне спасибо, кузина, если я смогу убедить отца оставить тебя навсегда при мне! Скажи, ведь ты хотела бы никогда не выходить замуж?
- Да, Ваше Высочество. Я до самого гроба буду благодарна, если Вы сможете этого добиться, - таким же безжизненным голосом отвечала та.
- Я попытаюсь, но это будет не так просто. Мое влияние на отца против влияния Феликса. Он сделает все, чтобы отдать тебя замуж...
Она еще не договорила, как Иеронима выпрямилась, будто ее ударили, и замерла, едва дыша. С ее полуоткрытых губ уже готов был сорваться вопрос, но в это самое время послышался стук в дверь, и гвардеец в вышитом золотом мундире громко объявил:
- Его Высочество кронпринц Феликс с визитом к своей сестре, принцессе Авроре!
В покои вошел высокий молодой человек, очень похожий чертами лица и мягкими белокурыми волосами на свою сестру, хоть и был на шесть лет старше нее. Правда, вопреки исконной лагардской моде, кронпринц не так давно отрастил бороду, хоть и не очень длинную, и окрасил виранской краской в огненно-рыжий цвет. Впрочем, то, что было в Лагарде непредставимо во времена дедов, воевавших с Вираной, ныне считалось в порядке вещей, тем более, если новый обычай поддерживался самим императором или его семьей. Вот и теперь никто из присутствующих женщин не ахнул от удивления, увидев принца Феликса в длинном препоясанном кафтане цвета шафрана, вышитом алыми языками пламени. Это было торжественное облачение виранских жрецов Предвечного Огня. Наследник Лагардского престола уже ни от кого не скрывал своей приверженности вере южных соседей, немало не тревожась, что Государственный Совет, не говоря уж о народе, могут в будущем не принять императора-иноверца. Он - Маннелиг, сын императора Аврелия, и может делать что захочет, раз корона должна достаться ему по праву.
Вслед за принцем в покои вошел второй человек, с виду на несколько лет старше него, тоже в жреческом одеянии и с красной бородой; его черные волосы были завиты и умащены, тоже на виранский манер. Это был Беренгар Керк, конюший кронпринца Феликса, который выпросил для него у отца баронский титул и продолжал осыпать милостями. Говорили, что именно новоиспеченный барон вовлек принца в новую веру, а также был его постоянным наперсником и в иных, не менее сомнительных увлечениях. Все более крепнущую привязанность к нему Феликса, вообще-то отнюдь не отличавшегося постоянством в отношениях, объясняли именно наличием тайн, важных для обоих, лучше всякого колдовства соединявших наследника престола с ловким авантюристом.
Теперь Беренгар Керк вошел в покои едва закончившей одеваться принцессы без всякого смущения лениво скользя взглядом по разложенным повсюду принадлежностям "мира красоты", и по собравшимся дамам. Только на принцессе Иерониме взгляд его зеленых глаз сделался цепким, и та вздрогнула, как при виде змеи. Это был тот человек, за которого двоюродный брат мечтал выдать ее замуж.
Беренгар знал о ненависти девушки к нему, человеку низкого происхождения и поведения, и его только забавляло такое отношение. Феликс же ни о чем не подозревал, и не задумывался, что его желание
может прийтись кому-то не по душе.
И теперь он, с беззаботной улыбкой похвалив новое платье сестры, сразу перешел к делу:
- Я надеюсь, на сегодняшнем параде уговорить отца на обручение нашей недотроги... Кстати, кузина Иеронима, ты ведь поедешь сегодня на парад в честь приезда аризийцев? Так вот, барон Керк просит позволения быть твоим рыцарем на этот вечер.
Сгустилась тишина. Женщины с тревогой поглядывали на Иерониму, которая совсем помертвела, встретив насмешливую улыбку претендента на свою руку. Она еле слышно проговорила:
- Навряд ли я смогу поехать на парад, любезный кузен Феликс. У меня болит голова, и меня пугает блеск и звон оружия. Кроме того, я считаю неуместным устраивать парад, когда один из наших родственников болен, быть может, умирает...
Однако принц Феликс, как и многие лагардцы, не беспокоился о судьбе Великого Бастарда.
- Ба! Ведь отец для того и вызвал аризийских барсов, чтобы в случае чего Адлерштайн был защищен, пока дед еще болен. Это государственное дело, а ты смотришь на него, как обычная женщина. Потому-то тебя и надо отдать замуж, и я этим займусь, если отец в кои-то веки будет слушать не только Старого Лиса Ренарда. А тебе, кузина, нечего опасаться смотреть на аризийцев. И самый лучший из них рядом с бароном Керком - все равно что грубый медведь в сравнении с изящной ланью.