Век Новых Героев

[Артанис]

До этого момента Иеронима выглядела подавленной если не сломленной, едва говорила. Но, услышав, с каким хладнокровным бесстыдством двоюродный брат рассуждает о ее предпочтениях, неожиданно дерзко взглянула ему в глаза:
- Твое сравнение не очень-то лестно для твоего эна Керка - ибо какой же из него барон? Большинство женщин предпочтет могучего медведя мужского рода лани, которая, как тебе известно, женского пола!
Сказав так, Иеронима быстро вышла из покоев двоюродной сестры, оттолкнув руку Беренгара Керка, пытавшегося остановить ее. Сейчас был один из немногих моментов, когда в ней, принцессе-сироте, с детства привыкшей к угнетенному положению при дворе дяди, вскипала кровь древнего рода Маннелигов. Но в следующее же мгновение собственная дерзость испугала ее, словно она совершила проступок, на какой не имела права, хотя в Золотом Дворце и негде было научиться излишней скромности. Теперь Иеронима бросилась по коридору в свои покои, не помня себя от ужаса. А вбежав, закрыла изнутри дверь ключом и рухнула на постель, не вызывая прислугу. И зарыдала, уткнувшись лицом в подушку, как самая обычная девушка, совершенно одинокая на свете.
Принцесса Иеронима Маннелиг не помнила ни матери, умершей, пытаясь родить второго ребенка, ни отца, ненамного пережившего ее. Правда, о Серебряном Принце Александре до сих пор вспоминали и придворные, и особенно народ. По рассказам, его все любили; он всегда держался очень просто, и не гнушался общаться с обычными горожанами. При этом Серебряный Принц был отважным рыцарем и в свое время несколько лет был Стражем Юга, с честью охранял вечно беспокойную границу с Вираной. Жителям Адлерштайна же он запомнился открытием школ не только для магически одаренных детей, но и для обычных. А, встретив однажды на улице оборванную нищенку с ребенком, принц Александр потребовал от городского магистрата построить корчмы-ночлежки для бедных, и сам сделал для этого щедрый взнос. Неудивительно, что его все любили. Правда, чуть понижая голос, Иерониме рассказывали об ее отце и другие: что на него якобы пало древнее проклятье их рода, и потому им часто владела странная тоска, черная меланхолия. Тогда Серебряный Принц закрывался в своих покоях один, подолгу сидел в темноте, разговаривая с самим собой, и никого не допускал, кроме старого слуги-арфиста, игравшего ему грустные песни. И вот однажды в таком состоянии после смерти жены он принял яд, - вполголоса вспоминали придворные. Но были в Лагарде и другие люди (хотя их Иеронима не знала), шептавшиеся, что смерть Серебряного Принца была выгодна прежде всего императору Аврелию и его советникам, опасавшимся его растущей популярности...
Так или иначе, но Иеронима совсем еще маленькой девочкой осталась сиротой, и, хоть, как племянница императора, получала все необходимое ее высокому положению, еще в детстве поняла, что ее никто не считает равной родным детям дяди - Феликсу и Авроре. Она никогда не жаловалась в детстве, если они избирали ее мишенью для своих злых шуток, но и не пыталась защищаться, казалось, смирившись раз и навсегда со своим положением. Ее редко видели как в Золотом Дворце, так и в Малом - в Розенгардене, где дни и ночи напролет веселились дети императора со своим окружением. Сумрачная, молчаливая и вечно настороженная Иеронима казалась здесь бледным призраком, бегущим от людского веселья. Неудивительно, что люди говорили между собой, будто она унаследовала от своего отца ту же роковую склонность к меланхолии, и это было одной из причин, почему ее до сих пор не выдали замуж, хотя главным образом опасались, чтобы Иеронима не перехватила возможного жениха у Авроры.
Но теперь она по-настоящему была близка к отчаянию, и все, кто казалось ей неприятным прежде, вроде утренней выходки Авроры, показалось девушке чем-то вроде детской игры. Она убедилась, что принц Феликс всерьез собрался выдать ее замуж за своего любимца, в то время как прежде не могла поверить его обещаниям на этот счет, считая их шуткой. Но теперь Феликс не шутит. Она видела у него такое выражение еще в детстве - абсолютная уверенность избалованного ребенка, привыкшего легко добиваться желаемого. Сегодня же, если так, он уговорит императора. Принцесса знала, что дядя не защитит ее на сей раз - Аврелий легко поддавался чужому влиянию, как, в сущности, и его сын, и когда тот заведет с ним разговор, навряд ли даст себе труд задуматься, что это значит для его племянницы. Кроме того, он ведь не знал Беренгара Керка так, как знала она, Иеронима. Здесь, в Розенгардене, друг кронпринца почти не скрывал своей сущности, и об их с Феликсом совместных оргиях не знал только ленивый. Говорили также, что Феликс хочет выдать кузину замуж за своего фаворита лишь потому, что не может жениться на нем сам - и Иеронима, не любившая злословия, тем не менее, несколько раз встречала их вместе так, что можно было поверить в самые грязные слухи. Кроме того, одного лишь отступничества от Богов Лагарда в пользу веры давнего противника, было достаточно, чтобы внушить отвращение принцессе из дома Маннелигов.
"О, Отец-Солнце, и Принц Звезд, наш прародитель, и непоколебимая твердь, Мать-Земля, и небесная красавица Принцесса Радуга, и быстротекущая Илиара, и все Боги и благие существа, сколько вас есть на земле и на небе, - не отдавайте меня подлецу, вероотступнику, извращенцу! На Вас уповаю, раз на земле не на кого надеяться. Если не будет другого выхода, я приму яд, как мой отец, но его женой не стану!"
Долго принцесса Иеронима лежала в своих покоях, не зажигая свечей, но без сна, вся разбитая, глядя воспаленными глазами в потолок...

[Артанис]

Вокруг ристалища на Эглайском поле, что под Адлерштайном, были заново воздвигнуты зрительские трибуны, украшенные роскошными драпировками, с устроенными на возвышении удобными ложами, застеленными коврами. В каждой из лож были поставлены мягкие кресла, обтянутые бархатом тех цветов, что соответствовали каждому из аристократических семейств Лагарда. Там же устроено было по маленькому столику, где обычно ставились закуски и бокалы с прохладительными напитками, но нашлось бы место для множества мелких, но необходимых собравшимся людям вещиц. Рядом с каждой ложей возвышался флаг с гербом того рода, которому она принадлежала. И вот, когда эти разноцветные флаги развевались по ветру, в ложах занимали свои места дамы в своих лучших нарядах, да и кавалеры, не уступавшие им в роскоши и в блеске, - Эглайское поле превращалось в сад с разноцветными яркими птицами.
На сей раз зрители собрались здесь не на рыцарский турнир, но ради встречи гостей и союзников - аризийцев, которых пригласил император Аврелий. Но и это событие, хоть и не носило волнующего оттенка вооруженной стычки, все же слегка разнообразило жизнь пресыщенных столичных жителей, и потому на ристалище съехались заранее не только почти все адлерштайнские дворяне, но и изрядная часть простонародья, не менее жадного до развлечений.
Самая большая ложа, в центре огибающих ристалище полукругом трибун, была отделана белоснежным, сверкающим на солнце атласом. Столбики, на которых крепился прикрывающий ложу сверху балдахин, были золотыми, а на реющем по ветру флаге расправлял могучие крылья золотой коронованный орел, и эта же эмблема повторялась сотни раз во всевозможных украшениях белой с золотом ложи. И не удивительно: ведь то была ложа императора Лагарда, Сияющего, Золотого Властелина, Избранника Судьбы, Сына Неба и Земли, - одним словом, Аврелия Маннелига Второго, в самом имени которого звучал отблеск золота, посвященного Отцу-Солнце.
В эту весну, 7694 по лагардскому летоисчислению, императору Аврелию было менее пятидесяти лет. Однако он никогда не отличался крепким здоровьем, а в последние годы сильно растолстел, лицо его обрюзгло, под глазами пролегли черные круги, белокурые волосы сильно поредели. Но ничто на свете не могло отучить его потакать себе во всевозможных удовольствиях. Вот и теперь возле императорского кресла на всякий случай стояло на столе блюдо с жареными цыплятами, фаршированными черносливом и фисташками, а рядом - виранские персики в хрустальной вазе и бокал сладкого вина. Сам император, раскрасневшийся на совсем не весенней жаре, любезно беседовал с красивой баронессой Арзон, сидевшей в соседней ложе. Протянув руку поверх разделяющего их борта, он похлопывал по обнаженной до локтя, по новейшей моде, руке женщины, а та мелодично смеялась, пользуясь отсутствием своего мужа, одного из устроителей готовящегося парада, объезжавшего сейчас на коне поле. Император, занятый всецело присутствием дамы, не смущался даже, что за ними наблюдали отсюда же, из ложи, его собственные дети, принц Феликс и принцесса Аврора. Впрочем, их вряд ли могло что-то удивить, они хорошо знали своего отца и им в голову не могло придти ждать от него большей скромности. Аврелий рано овдовел, и после смерти жены ни от кого не скрывал множества своих любовных увлечений. Впрочем, детям, когда они выросли, не было до него особого дела, как и ему до них.
Сейчас принцесса Аврора в своем новом платье улыбалась сверху всем проезжающим мимо дворянам, но так, чтобы каждый думал, что ее мимолетное внимание адресовано ему одному. Время от времени она поднималась на ноги, позволяя себя рассмотреть, как портрет в белой с золотом раме. Не меньше десятка рыцарей носили в ее честь сегодня розовые ленты на груди или повязанными на руку, так как сегодня им не полагалось лат и копий. Ее брат же и здесь ее расстался с Беренгаром Керком, равно как и с облачением виранского жреца-огнепоклонника. При виде сына император недовольно нахмурился, но не решился возразить.
Зато сидевший за его спиной человек, пожилой, весь седой, с бледным острым лицом, на шее которого висела золотая цепь поверх его черного кафтана, уловил едва заметный знак императора и укоризненно обратился к кронпринцу:
- Ваше Высочество, Вам не следовало являться на парад в таком... костюме. Здесь не Розенгарден, и даже не Золотой Дворец, так что Ваши предпочтения вряд ли поймут. Не нужно напоминать, что чернь всегда ненавидела виранцев. Да и аризийцы, наши будущие гости - тоже.
Это был барон Ренард, первый советник императора, тот самый, которого ненавидящий его принц Феликс назвал в это утро Старым Лисом. Будучи не слишком знатного происхождения, Ренард, тем не менее, сумел сделаться необходимым императору, и тот охотно слушал его советы, особенно там, где сам не мог или не хотел принять важное решение, угрожавшее ему ненужным беспокойством. Императору, больше всего дорожившему собственным покоем и согласием с собой, было необходимо, чтобы кто-то брал на себя трудные или просто неприятные ему лично дела, и Ренард понимал это лучше всех. Естественного, у первого советника было множество врагов, но еще никому из них не удавалось всерьез переиграть его. Вот и теперь император незаметно поднял большой палец, одобряя выговор, сделанный Лисом его сыну. Понятно, что Феликса разъярило его вмешательство.
- Вот уж чье мнение меня никогда не волновало - так это черни, а тем более - грубых варваров, полускотов с гор, да и некоторых чересчур назойливых советников! - надменно произнес он. - А Вы, барон, лучше позаботьтесь: как будете держать ответ перед Вальтари, почему за столько лет не нашли, кто приказал убить его отца?

[Артанис]

В самом деле, прошло много лет после трагической гибели графа Маркуса Вальтари от рук наемного убийцы. Это преступление потрясло весь Лагард, но виновных найти не удалось, хотя подозревали изгнанных за пределы Империи гебиров, которых граф жестоко притеснял по никому не известным причинам. Много лет прошло с тех пор - единственный сын убитого был тогда юношей-подростком, но уже проявлявшим ту же нечеловеческую гордость, что составляла основную черту Барсов: он увел своих людей домой в Аризию и обещал, что вернется не раньше, чем будет отомщено за гибель его отца. И действительно, все эти годы граф Адриан ни разу не покидал своих горных владений, нимало не интересуясь близлежащей Империей. И чтобы пригласить аризийцев теперь, когда они стали нужны императору, понадобились все дипломатические ухищрения лагардских послов. Тем не менее, никто не знал, с чем придет Адриан Вальтари, так что Старому Лису было о чем беспокоиться.
Но, прежде чем Ренард успел ответить, вдали показалась туча пыли, под копытами лошадей загрохотала земля, а вслед за тем герольды, посланные вперед, повернули коней, крича:
- Едут! Едут! Рыцари под алым знаменем - серебряный барс на кровавом поле!
Сквозь тучу пыли сверкнул металл, потом блеск стал сильнее и ярче - и вот на ристалище, точно на поле боя, ворвался огромный отряд рыцарей в полных латных доспехах, сияющих, как начищенные зеркала, на огромных и очень мощных лошадях. Вес всадника в полном вооружении - тяжелая ноша для любого коня, так что, вероятнее всего, аризийцы надели доспехи и пересели на боевых коней уже на последнем переходе, а весь предыдущий путь проделали на верховых лошадях, которых вели за ними под уздцы оруженосцы. Зато теперь аризийские рыцари поистине были великолепны, надвигаясь на зрительские трибуны сверкающим строем, точно сказочные исполины, ожившие железные статуи. У каждого из них за плечами развевался алый плащ, а на шлеме - плюмаж из алых перьев, делавший всадников еще выше.
Солнце в это время светило прямо за спиной приближающегося отряда, так что лучи бросали на них огненные отблески, и с трибун на них больно было смотреть. Какая-то молодая девушка, отведя глаза, неосторожно воскликнула:
- Огненные всадники! Посланцы Отца-Солнце - Пылающий Легион!
- Когда-нибудь они будут гореть в огне в худшем из Загробных Миров, где карают за
гордыню! - сурово одернула ее старшая женщина рядом. - Погляди, как надменно ведут себя эти вассалы нашего императора, только недавно принятые в число имперских граждан! Не смотрят ни на кого, точно мы все для них не стоим и медной монетки!
В это время первый из приехавших рыцарей поравнялся с ложей императора и спешился, склонив голову. Одновременно он снял шлем, и присутствующие ясно разглядели смуглое мужественное лицо с большими темными глазами, с орлиным носом и выдающимся вперед подбородком, начисто выбритым. По плечам рассыпались густые волны черных как смоль волос.
- Здоровья и долгих лет жизни Вам, Ваше Величество, император Лагарда! - произнес он низким и звучным голосом, так что его отлично услышали на возвышении, где располагалась императорская ложа. - Я привел по Вашему пожеланию три тысячи лучших рыцарей Аризии, цвет нашего племени!

[Артанис]

В словах "нашему племени" послышался присутствующим особый смысл. Если Адриан Вальтари и не имел намерения выразить вполне понятную гордость своим народом, это все равно получалось само собой. Он стоял перед императором, ожидая ответа, и люди, с интересом разглядывая Горного Барса, восхищались про себя его могучей фигурой, горделивой осанкой рыцаря, словно бы совершенно не замечавшего тяжести своих доспехов, ничуть не утомленного долгой дорогой. Кое-кто из щеголей в камзолах оттенка цветущей сирени да некоторые гвардейцы в узких негнущихся мундирах на мгновение представили, что было бы, выйди они на турнире против графа Аризийского... Нет, вряд ли он подарил бы им почетную победу! Был ли Адриан Вальтари потомком Брата Зверя или нет, но он был воином, привыкшим биться по-настоящему, не останавливаться, выбив противника из седла. Даже самые храбрые лагардские рыцари, не раз уносившие все призы, чувствовали, что приезжие непохожи на их обычных соперников. В диких по сравнению с жителями Империи аризийцах чувствовалось нечто древнее, архаичное, хоть они и были снаряжены по последнему слову оружейного мастерства. Эти люди были старше цивилизованных лагардцев и несли пережитки того времени, когда людям приходилось всерьез бороться за свою жизнь и свободу. Это чувствовалось в осанке и в движениях, в независимом приветствии их предводителя, в том, как правили лошадьми его люди, как они остановили их одновременно, единым быстрым движением, и горячие боевые лошади замерли, послушные, как щенки. Поистине, только Великий Бастард мог в свое время покорить аризийцев, сделать из них союзников!
Об этом думал и император Аврелий, некоторое время изучая приезжего взглядом, даже забыл о занимавшей его еще недавно даме в соседней ложе.
- Я тоже приветствую тебя, наш доблестный союзник, граф Аризийский. Если тебе понравится Адлерштайн, располагайся здесь и живи сколько хочешь. У тебя ведь есть дворец на Площади Орла, построенный для твоего деда.
- Да. Благодарю Вас за приглашение, Ваше Величество. Я постараюсь оправдать Ваше доверие, - пообещал Вальтари.
Тут император нерешительно взглянул на своего советника, и тот, кивнув в знак согласия, проговорил, обращаясь к аризийцу:
- Любезный союзник, не желаете ли Вы и Ваши храбрые рыцари отдохнуть и поглядеть на парад рыцарей Лагарда? Мы уже видели, на что способны Ваши люди; позвольте и принимающей стороне показать себя не хуже.
Тем временем как Адриан Вальтари со своими рыцарями расположился в той части зрительских трибун, что была предназначена специально для них, в императорской ложе принц Феликс, наконец, обратился к своему отцу с просьбой, волновавшей его сильнее всего:
- Отец, когда же ты дашь окончательный ответ по поводу замужества кузины Иеронимы? Я прошу от имени барона Керка, потому что сам он слишком скромен, чтобы обратиться к тебе лично, хоть и сгорает от любви.
На умном лице Старого Лиса появилась тонкая усмешка, однако на сей раз он не подал Аврелию никакого знака. А тот замешкался, не решаясь сразу принять решение о замужестве племянницы, единственной дочери умершего брата, сироты, вверенной его попечению.
Но, прежде чем император успел что-то сказать, на дороге, ведущей из Адлерштайна, показался мчащийся галопом всадник. Он соскочил с тяжело дышащей лошади и протянул бросившимся к нему герольдам письмо с печатью из императорского дворца.
Прочитав письмо, Аврелий сильно побледнел и вытер лоб кружевным платком, приглаживая редеющие волосы. Все заметили, что у него сильно дрожат руки, когда он протянул послание сыну.
- Великий Бастард умер, - глухо проговорил он, взглянув в небо. - Отец-Солнце, это все-таки произошло, а ведь я думал, что он будет стоять за нас вечно, как Аризийские горы! Ладно, раз уж это случилось, Барсы нам будут как раз кстати... А ты, Феликс, запомни: пока будет идти траур, в ближайший год не может идти и речи ни о каких свадьбах! - добавил император, довольный, что может теперь ничего не решать немедленно.
Феликс вздохнул и обменялся разочарованными взглядами с бароном Керком.

[Артанис]

Глава 3. Совет магистров
В тот же день в Адлерштайне, за несколько часов до смерти Великого Бастарда, о чем еще никто в городе не подозревал, на Башне Луны, самой высокой точке города, пробил гонг, объявляющий полдень. В это же время в расположенном под Башней Магическом Университете открылся совет самых могущественных и влиятельных в Империи волшебников, носивших звание магистров. Они ежегодно встречались здесь за закрытыми дверями, чтобы бы помех обсудить все свои открытия и достижения, и решить в своем кругу, что должно пойти на службу людям, а что - угаснуть навеки за непроницаемыми стенами университетских лабораторий. Ибо магистрам, сильнейшим из своего ордена, порой открывались такие вещи, что могли при неосторожном использовании быть очень опасны, и для окружающего мира, и для государства. "Чем крупнее камень, брошенный в воду, тем сильнее расходятся круги",- это была основа основ магического искусства. Простые чары, действующие только на объект применения, имел право использовать любой обученный волшебник. Но прежде чем создать нечто новое, да еще из области высшей магии, необходимо было все взвесить, причем людям, чьи способности позволяли разобраться в тайнах мироздания, а опыт - принять осознанное решение. Вот почему магистры, носящие фиолетовые мантии в знак мудрости, совещались всегда наедине, и никто из обычных магов в черных мантиях не мог их беспокоить в это время, не говоря уж о простых людях.
Они сидели за столом из красного дерева, на котором была искусно вырезана карта обитаемых земель. Первым поднялся со своего места, взяв жезл из слоновой кости, Верховный Маг Бальтазар, в вышитой звездами мантии, в отличие от своих собратьев. Он был уже стар, но держался всегда прямо и величаво, и правил орденом магов твердой рукой, как и прежде. Правда, недоброжелатели - у кого их нет! - иногда называли Верховного Мага Придворным, за то что он, происходя из знатного Лагардского рода, охотно принимал подарки от светских властей, в свою очередь оказывая им помощь всеми посильными средствами.
И на сей раз Верховный Маг Бальтазар, пригладив пышную седую бороду, обратился к одному из своих подчиненных, передав ему жезл:
- Магистр Иоганн, расскажите, как далеко продвинулись Ваши исследования сравнительной мощности огненных элементалей, а также из управляемости и возможности их использования в прикладных целях? - выразился он для большей важности несколько витиевато.
Со своего места поднялся один из магистров. В отличие от Верховного Мага, в его облике не было ничего величественного: ничем не примечательный человек, невысокого роста, с короткой, будто подпаленной, рыжеватой бородкой. Руки у него заметно дрожали, когда он принимал жезл, и вообще, казался не готовым выступать в совете магистров.
- Я... еще не закончил их изучение, Ваша Светлость. Но результаты весьма... В архивах я нашел древневиранскую рукопись, где рассказано, как заключить саламандру в специальную стеклянную сферу, которую она не сможет ни покинуть, ни разбить. Но от приведения такой сферы в действие высвобождается колоссальная энергия, это невероятная по силе вспышка, которая уничтожит все в радиусе своего действия! Я еще не доработал заклинание, позволяющее заключить саламандру, но когда я это сделаю, нам не страшно будет ничто! - поначалу магистр Иоганн говорил нерешительно, запинаясь, но, повествуя о своем любимом детище, все больше воодушевлялся, даже глаза его засветились.
На краю стола, изображавшем земли Дальнего Юга, кто-то зашевелился и насмешливо хмыкнул:
- Не страшно будет, это точно - пока и в других государствах не научатся сбрасывать Ваши сферы с саламандрами нам на голову...
- Магистр Валерий, Вы говорите вне своей очереди, без жезла! - повысил голос Верховный Маг, тихо пристукнул по столу тем самым жезлом. - Больше никто, как я вижу, не осуждает открытий магистра Иоганна, направленных на защиту Лагардской Империи... Кто еще хочет поделиться своими успехами? Скажем, Вы, магистр Дамиан?
На этот раз из-за стола поднялся совсем другой человек: подтянутый и аккуратный, даже отчасти щеголеватый - по крайней мере, фиолетовая мантия очень шла ему, а рыжевато-каштановые с проседью волосы и борода были красиво уложены. Он не сразу отозвался на приглашение Верховного Мага, настолько был погружен в свои мысли. Когда этот человек изящно встал с кресла, трудно было представить, чтобы он собирался сообщить о чем-то настолько грубом и материальном, как оружие, хотя бы и магическое.
И действительно, магистр Дамиан вздохнул и произнес с глубокой печалью:
- Увы, мне нечем порадовать вас, благородные собратья! Секрет совершенной красоты, как и секрет жизни -привилегия одних лишь Богов, которой они не делятся со смертными. Я перепробовал множество способов вдохнуть жизнь в изваяния из мрамора, металлов и слоновой кости; я научился устраивать в их полых телах кровоток из расплавленного металла, я оживлял их силой магии, так что они могли говорить и действовать. Но вдохнуть в них душу ни один маг не властен. Стоило мне отвернуться от них, как они замирали; ни одна не могла жить сама по себе. Перед нами вновь встает неразрешимая веками дилемма: живое и обладающее душой - небезупречно, созданная же руками людей красота, будь она вправду великолепна, как Принцесса Радуга, - лишена жизни. С этим фактом, по-видимому, остается только смириться и принять его, как закон мироздания. Все легенды о превращении неживого в живое с помощью разных волшебных трав, заклятий и чар - не более чем суеверия невежественных людей, если, конечно, не имело место чудо от кого-то из Богов. Очень жаль, что Они оставили истинную красоту для себя, ведь жизнь людей и без того трудна, и у них нет даже возможности создать идеал красоты!

[Артанис]

Кое-кому показалось, что, закончив эту речь и сев на место, магистр Дамиан всхлипнул. Верховный Маг, тоже услышав его, сложил руки в знак утешения.
- Не кощунствуй на решение Высших, брат мой! Им виднее, с какой целью Они создали людей несходными между собой, в том числе - в красоте и в ее восприятии. Так должно быть, чтобы один считал прекрасной одну женщину, а другой - совсем непохожую на нее. А что будет, если одна лишь совершенная красавица будет привлекать всех мужчин? Разве не учит нас история, что даже в древности, когда земля была садом Богов, уже тогда все мужчины восхищались одной лишь Принцессой Радугой и спорили между собой за нее, а других женщин не чтили. И за это, в том числе, Боги наслали на них Потоп, а Принцессу Радугу забрали к себе, потому что она была слишком хороша для земной жизни...
- Но, согласно предсказаниям звезд, время испытания прошло, и Лагард снова становится садом Богов, что блестяще доказывает небывалый расцвет нынешней весны! - громко провозгласил магистр, что был моложе других, но расположившийся всего через два места от Верховного Мага. - И можно надеяться, что Принцесса Радуга вновь вернулась к нам в облике принцессы Авроры...
- Вы хотите говорить, магистр Филипп? Согласен передать Вам слово, - ласково улыбнулся Верховный Маг, передавая тому жезл.
Магистр Филипп, лишь недавно надевший фиолетовую мантию, но уже достигший успеха в области астрономии и предсказаний, слегка покраснел, поняв, что перебил очередь своим выступлением. К счастью, Верховный Маг, резко одергивающий за такую оплошность других, своему любимцу позволил говорить дальше.
- Есть предсказание Корвина Старшего: время испытания для потомков Принца Звезд продлится семь тысяч лет. Считаем: сейчас 7694 год от создания мира, 694 года люди были счастливыми и совершенными в садах Богов до Потопа, да 7000 лет прошло с тех пор, и вот - пророчество исполняется! Уже два поколения лагардцев живут в мире и покое, их руки чисты от крови. Это ли не значит, что мы возвращаемся к обычаям предков, не знавших вражды?
- Не значит! - усмехнулся до тех пор молчавший магистр на самом краю стола. - Вы говорите о войне, какой и вправду давно не было. Но пройдите ночью по улицам Адлерштайна без волшебной палочки, и убедитесь, что враждебность вовсе не исчезла. Для интереса взгляните на изуродованные трупы, что, случается, вылавливают в волнах Илиары... прямо посреди ваших "Божьих Садов".
- А-а, это Вы, магистр Гелиодор! - ядовито протянул Верховный Маг, давно уже с тревогой поглядывающий в сторону этого человека. - Но сейчас говорит магистр Филипп. Вы можете высказаться после него, если найдется что сказать.
- Непременно найдется! - многозначительно пообещал его противник, уже пожилой с виду, почти такой же седовласый и седобородый, как Верховный Маг, однако стройный и подвижный, с по-юношески живым взглядом ярких зеленых глаз. Он небрежно откинулся на спинку своего кресла и принялся слушать откровения магистра Филиппа.
- То, о чем говорит магистр Гелиодор - не более чем отдельные печальные случаи, атавизмы, они не отменяют того, что в целом современный человек изменился к лучшему по сравнению с прошлыми поколениями! Исчезла война, воспитывающая в людях худшие качества, исчезли злоба и жестокость - да, магистр Гелиодор, я говорю: в общем и целом они исчезли! Таким образом, современный человек, больше не скованный борьбой за существование, возвращается к своему первоначальному счастливому состоянию, ради которого нас и создали Боги. Они в своей милости послали Великого Бастарда, чтобы он защищал нас...

[Артанис]

- А Вам нравится, когда Вас, сильного молодого мужчину, защищает другой? Ах Вы, агнец Божий! - засмеялся магистр Гелиодор, не обращая внимания на возмущение Верховного Мага.
- Нет постыдного в том, чтобы каждому выполнять дело, для которого он предназначен лучше всего, - отозвался ничуть не оскорбленный магистр Филипп. - И я мужчина, но не испытываю желания это доказывать, рыча, как дикарь, и кидаясь в бой с пеной у рта. Я, как и мы все, маги, стою за то, чтобы своими способностями делать жизнь лучше, а не хуже! И вот теперь звезды и таинственные таблицы востока говорят, что долгожданное время пришло! Не цепляться за пережитки дикого, грубого, неустроенного прошлого, а забыть их, как страшный сон, нам, пришедшим от ужаса к радости! - говорил
юноша со страстным вдохновением пророка. - Взгляните, сколь многого нам удалось достичь! Наши собратья, занимающиеся медициной, излечивают большинство болезней; мы открыли людям, как наилучшими способами строить дома, возделывать землю, шить одежду, мы подняли до никем не виденных высот красоту и искусства. Мы имеем право гордиться собой, а не уничижаться! Ибо мы вполне достойны, чтобы именно над нами, потомками Принца Звезд, исполнилось пророчество о возвращении счастливых времен. Так как оно, по-видимому, касается только жителей Лагарда и не имеет отношения ни к раздираемым спорами из-за каждого клочка земли княжествам севера, вроде Эргоны, Тирии, Варги, Осскена; но к огнепоклонникам виранцам, ни к кровожадным дикарям юга, ни к кочевым племенам гебиров, ни к коснеющим в своей гордыне аризийцам. Они еще отнюдь не искупили своих грехов, если Боги вообще предоставят им такую возможность. Радуйтесь, счастливые, но невежественные люди, что родились здесь и сейчас!
Магистр Филипп почти выкрикнул эти слова и смолк, жадно осушая чашу с водой. Верховный Маг довольно улыбался, замечая, что речь его ставленника многих убедила. Ведь приятно, когда тебе объясняют, что ты лучше, выше, умнее, красивее, талантливее других, неважно - предков или современников. Кому не понравятся обещания дальнейшего благоденствия, не вдохновит произнесенное значительным тоном: ты - избранник Богов, сам почти Бог! Тем более маги, и без того склонные превозносить себя над обычными людьми.
Но магистр Гелиодор снова поднялся с места, схватил жезл в знак того, что собирается говорить. И начал, отвечая на недавнюю речь Филиппа, но глядя только на Верховного Мага.
- Вот как, кто бы мог подумать! Оказывается, наш Совет Магов любит виранское золото и мечи аризийцев для охраны, а их самих не любят...
Еще один из ставленников Верховного Мага, магистр Северин, запальчиво воскликнул:
- Мы можем стричь овцу и держать пса для стражи, но это не значит, что мы, пользуясь ими, считаем их равными себе!
Сказал - и сник, встретив презрительные взгляды сразу нескольких магистров. Гелиодор же почтительно поклонился Верховному Магу.
- Благодарю, почтенный Бальтазар - Ваша свита отлично характеризует своего патрона. Итак, лишь Лагардская Империя заслуживает благоденствия, а остальных вы равняете с домашними животными, лишь на том основании, что они учились защищать себя сами, пока мы прятались за спину Великого Бастарда?
- Остальные - варвары, пораженные неискоренимой жестокостью и гордыней!
- Такие же, какими вы мните и наших собственных предков, верно? Жаль, что самые сведущие люди в Империи совершают все те же две постоянных ошибки!

[Артанис]

- В чем Вы видите ошибки? - Верховный Маг с трудом сдерживал гнев на своего извечного оппонента, еще с тех лет, когда оба они, в серых мантиях учеников Магического Университета, постигали азы истины; но здесь, перед подчиненными, обязан был давать пример богоподобного спокойствия.
- Вы разделяете людей по совершенно надуманным границам, существующим только в воздухе. Мните, что лишь один народ заслуживает благоденствия, а другие отчего-то меньше взысканы Богами; что там - приравниваете к животным таких же людей, как вы сами! И вы же ставите нас, современных людей, гораздо выше всего, что жило раньше нас, и за что? За то, что нам довелось жить в более благоприятных условиях, в сытости и богатстве! Но, во-первых, и сейчас так живут далеко не все - выйдите на улицы Адлерштайна, еще раз говорю я вам, не говоря уж о провинциях. А во-вторых, предки, может быть, и жили беднее и неустроеннее нас, и им грозило больше опасностей, но зато они учились преодолевать их и, в конце концов, именно они заложили основы сегодняшнего благосостояния. Они уже в самые отдаленные времена умели делать прочные, красивые вещи, и большинство инструментов восходят к каменному ножу и топору, да к палочке из дерева в руках древнего колдуна. Если же так обстоят дела с отдаленными прародителями, то какой резон нам отделять себя от собственных дедов и прадедов, как более совершенную породу людей? А не справедливее ли будет сказать, что они, чья жизнь была труднее, совершили куда больше, чем мы, мои милые вознесшиеся полубоги?
- Они были глупы и невежественны по сравнению с нами! Всего три тысячи лет назад изобрели письменность, однако большинство людей еще недавно оставались неграмоты, а во многих странах и до сих пор не умеют ни читать, ни писать, как не умели аризийцы, пока Империя не научила их! - высокомерно изрек магистр Северин. - Как Вы не усадите грязного, безграмотного пастуха среди нас, точно так же нельзя и людей, обладающих несоизмеримо меньшими знаниями, приравнять к высшим.
Зеленые глаза магистра Гелиодора ярко сверкнули, и он бросился в новый поединок.
- Мне доводилось знать сыновей пастухов, способных обучиться и стать не хуже иных потомственных магов! И не забывайте, что многие наши открытия, успехи, завоевания, прекрасные произведения искусства, созданы были века назад! Мы знаем больше, лишь потому до до нас знания накапливали поколения предков. Мы стоим на плечах гигантов - а вы хотите подрубить опоры, чтобы рухнуть в пропасть. Как без предков не бывает потомков, так и без прошлого не существует будущего. Вот он, корень ошибки, имя которой - разделение того, что должно быть целым! По сути, это не две ошибки, а одна, будь то во времени или в пространстве.
Он смолк, и некоторое время магистры сидели молча. Наконец, из-за стола поднялся пухлый, лысоватый магистр Корнелиус, специализировавшийся на медицине. Он был среди членов Совета в числе нейтральных, но Верховный Маг все же вручил ему жезл, разрешая говорить.
- Позвольте заметить Вам, магистр Гелиодор, относительно опасности разделения... Разве плохо, если человек разделяет на части предмет, желая узнать, из чего он состоит? Это позволит ему лучше изучить свойства предмета, чтобы научиться в дальнейшем воссоздавать его копии, или, по крайней мере, восстановить функции первоначального предмета, если таковые вдруг откажут. В разделении основа любого изучения!
- Звучит вроде бы и разумно, но при попытке воплотить в жизнь чревато катастрофой, впрочем, как многие эксперименты магов, - усмехнулся Гелиодор. - Изучить что-то, разделяя на части, можно лишь, когда речь идет о неодушевленном предмете. Иначе речь идет об уничтожении, а возвращать жизнь магия как раз не умеет. Или Вы забыли историю Криспина Окаянного, который как-то, занимаясь любовью с женой, захотел узнать, что представляет собой ее тело изнутри, что именно вызывает влечение и отвечает на него. И он убил ее и расчленил ее тело, одержимый страстью к познанию. Но чего при этом добился, несчастный? Не только сам совершил убийство и был казнен, став предостережением для многих поколений магов, но и не нашел искомого источника наслаждения - только внутренности и кровь. Да и не мог найти, так как погубил то, что следует познавать живым и целым, теми органами чувств, что дали нам Боги, а не лезть с ножом. Его главное преступление - снова разделение того, что должно быть целым, сначала в своих помыслах, а потом и в действительности. Идет ли речь о связи души и тела, или разных народов и поколений людей - это одинаково гибельная ошибка. И я с горечью вижу, что именно мы, мнящие себя самыми счастливыми и совершенными среди людей, продолжаем сладострастно упорствовать в этой ошибке, что непростительно и для мальчишки, из жестокого любопытства режущего кошку; что уж говорить об ученых магах, советниках императора!

[Артанис]

Он говорил резко и ехидно, намеренно не щадя самолюбия волшебников, равных ему по статусу, так что иных из тех уже трясло от гнева, и они, похоже, из последних сил сдерживались, чтобы не ударить оппонента заклятием посильнее. Слышался возмущенный ропот и шумное взволнованное дыхание. Наконец, вскочил со своего места магистр Дамиан, изящный и нервный.
- Что же, уважаемый собрат, Вы предлагаете нас выпороть, как тех глупых мальчишек?
- Некоторых бы, вероятно, не помешало, - невозмутимо отозвался магистр Гелиодор. - Но пока что я предлагаю другое... Думаю, нашим магам было бы полезно иногда выбираться за стены Университета, чтобы посмотреть, как люди живут вокруг. Прогуляться по улицам ночного города, заночевать в убогой хижине дровосека, поучиться гармонии с миром у рыбака, ставящего сети в низовьях Илиары, а преобразованию вещей - у деревенского кузнеца. Узнать, что корка ржаного хлеба с солью бывает вкуснее изысканного обеда за столом императора, когда дается от чистого сердца. А неграмотная деревенская колдунья может быть в чем-то мудрее тебя, университетский магистр, ведь она всю жизнь училась распознавать суть явлений, какими видит их вокруг себя, не отвлекаясь на сложные и часто напрасные умозаключения. Правда, вместе с тем вам, возможно, придется столкнуться и с угрозой, ложью, несправедливостью, грубостью; но ведь вы на то и маги, чтобы справиться лучше, чем обычные люди. По-моему, каждому волшебнику не мешало бы время от времени отправляться путешествовать. Только в дальней дороге осознаешь, что мир - целостен во всех своих проявлениях, сколько бы люди не пытались разделять его!
Верховный Маг Бальтазар кусал губы, уже не сдерживая кипевшую в нем ярость. Приняв жезл переговоров, с силой ударил им о стол, чтобы привлечь внимание людей.
- Вы как были никчемным странствующим магом, так и остались, весь жизненный опыт Вас ничему не учит! Хуже того - Вы не только сами уподобляетесь дикому кочевнику, не признающему никаких стен, но и склоняете своих собратьев магистров к ненужному упрощению, к регрессу, к примитивизации самого образа жизни!
- К пониманию жизни вокруг! Вы знаете, как говорят о нас жители провинции? "Есть или нет жизнь за стенами Адлерштейна - этого маги в Университете еще не открыли".
- Весьма остроумная шутка! Хоть и бессмысленная, как и большая часть народного фольклора.
- Вот и видно, что Вы, Верховный Маг, и большинство Ваших собратьев, видят живых людей лишь в окно Лунной Башни, да и то глазами, ослепленными золотым дождем из Золотого Дворца! Сегодня я слушал выступления собратьев по ордену - и не находил в них подтверждения Вашему тезису, магистр Бальтазар: якобы мы работаем ради улучшения жизни людей. Ничто из перечисленного здесь не имеет никакого отношения к благу людей. Даже саламандра магистра Иоганна вряд ли будет дана жителям какой-нибудь деревни, чтобы защищаться от разбойников, - Гелиодор легко поклонился упомянутому собрату. - Все остальное же предназначено либо для удовлетворения собственной гордыни, не неся никакой пользы, либо с целью еще больше обмануть самих себя и окружающих благодушной верой, что все хорошо, и даже лучше, чем когда-либо. Мы похожи на тех, кто расписывает предназначенный для дальнего пути корабль красивыми завитушками, вместо того чтобы сколотить его борта крепкими, а мачты - устойчивыми. Согласившись выйти за стены Университета, мы могли бы заодно узнать и о том, что творится за пределами Лагардской Империи, и даже против нее...
Договорить ему не дали. Словно стадо быков, обрушили разъяренный магистры гул своих голосов на собрата, стоявшего против них, скрестив руки на груди. Наконец, всех перекрыл могучий голос Верховного Мага:
- Ты любишь путешествовать, Гелиодор, бывший магистр? Оставь свою мантию, оказавшийся недостойным, и убирайся на все четыре стороны! Я отлучаю тебя от Совета и от ордена!

[Артанис]

Гелиодор согласно кивнул, ничуть не удивленный и не разочарованный.
- Я так и знал, что этим кончится! Вы слишком заботитесь о своей власти, Бальтазар, чтобы терпеть рядом меня. Но все же я надеялся открыть людям глаза на происходящее вне вашей заколдованной Башни... В последний раз спрашиваю: хочет ли кто-нибудь пойти со мной? Валерий, Игнотус, Раймон, Зенобий, Корнелиус, Иоганн?
Никто не проронил ни слова. Названные по именам магистры, обычно придерживающиеся нейтралитета, один за другим покачали головами. Они были с Гелиодором в хороших отношениях, но пойти против Верховного Мага, стать навсегда отверженными - это было слишком много для них.
Один из них начал было, запинаясь, что-то объяснять, но Гелиодор махнул рукой.
- Довольно! Отныне вы для меня будете не братьями, но учеными ослами, по вашим заслугам. Не желаю вам убедиться в моей правоте: как бы не пришлось всему Лагарду платить слишком высокую цену за ваше прозрение...
В эту минуту гонг на вершине Башни Луны пробил вновь - не как прежде, четко и размеренно, отбивая время. Теперь это были нервные, сбивчивые удары, точно сразу несколько человек, чем-то сильно встревоженных, отбивали набат. Комната Совета, находящаяся прямо под Башней, вся наполнилась гулом, стены зазвенели, и на расписном столе опрокинулись свечи. И тут же сквозь распахнутое Гелиодором окно до них донесся пронзительный голос глашатая:
- Слушайте, граждане Лагардской Империи! Скончался Максимилиант Унт-Маннелиг, опора престола, великий защитник наш! Скорбите, жители Адлерштайна! Нет больше того, кто спас город от нашествия виранцев и от огненных червей! Плачьте, провинции, похороните свой покой! Умер защитник наш!.. - вместе с топотом мчащегося галопом коня, голос глашатая исчез за поворотом. Только гонг продолжал греметь, будто сообщая: все это правда, страшная правда!
Маги некоторое время сидели, будто пораженные молнией. У каждого из них мгновенно промчалось в голове, что означает для Империи смерть Великого Бастарда. Первым кое-как проговорил бледный, с дрожащими губами магистр Филипп:
- Я не видел предзнаменований... о том, что смерть даже самого выдающегося человека повлияет... на божественный распорядок...
Но никто уже его не слушал. И самым самоуверенным из магистров было понятно, что повлияет, и очень сильно, на весь ход истории Лагарда.
Гелиодор сидел, опустив голову, огорченный печальным известием не меньше других. Но вдруг стремительно поднялся, шагнул к окну.
- Да будет с покойным милость Богов! Но интересно знать: что станет с Империей, когда за ее пределами только и ждали этого часа, чтобы нацелить на нас когти? Впрочем, это вам будет виднее, магистры. Я же ухожу! Сотни дорог ведут из Адлерштайна, и все они мои.
Он легко, будто юноша, вспрыгнул на подоконник. Но другие маги, будто проснувшись, бросились на него.
- Держите! Он шпион, он сам только что выдал себя! Не дайте уйти! Свяжите!
Северин и Филипп уже вцепились с двух сторон в фиолетовую мантию бывшего магистра, под которой открылась холщовая серая длинная рубаха. Хотели перехватить волшебную палочку, но не успели - что-то ярко вспыхнуло, и обоих магистров швырнуло на пол. В тот же миг магистр Гелиодор шагнул прямо в окно, и исчез. Не упал, не приземлился и не улетел по воздуху видимым для глаз образом - его просто не было нигде, сколько мог окинуть глаз.
- Он... исчез! - проговорил магистр Филипп, повернувшись к Верховному Магу. - Что Вы скажете, Ваша Светлость? Вправду ли он шпион, и где искать его?
Бальтазар медленно поднял голову. Полчаса назад он искренне и пылко ненавидел Гелиодора и рад был изгнать его. Но только что пришедшее известие опрокидывало все его замыслы, делало их ничтожными, точно возня обезьян перед накатывающимся наводнением. Изгнав соперника, он неожиданно почувствовал себя вдвое слабее, как будто препятствие, которое он стремился убрать, было еще и опорой.
- Я во многом не соглашался с Гелиодором, - проговорил он невпопад, - но должен признать: он умеет действовать эффектно...
А над Адлерштайном все плыл тревожный и вместе с тем печальный, будто похоронный марш, звон гонга...

[Артанис]

Глава 4. Лев Победы
На горизонте, тонущем в раскаленном золотом мареве пустыни, показалась туча пыли. Она была еще далеко, тем не менее командующий пограничной крепостью Зел поднял гарнизон по тревоге. Это могло быть всего лишь стадо степных антилоп или табун диких лошадей, перекочевывающих на новые пастбища, но могло быть и нечто иное. Разведчики уже не раз приносили сведения, что на виранской границе собираются войска, а кочевники-гебиры и прочие вассалы Царства Огней кишели вокруг, как саранча. Из Адлерштайна же птицы приносили приказы быть настороже, но не проявлять лишней инициативы. Так что командующий, посылая разведчиков, каждый раз инструктировал их ни в коем случае не пересекать виранской границы, не нападать первыми, встретив врага, и вообще не давать повод виранцам к разжиганию войны.
На этот раз старшим над полусотней разведчиков вызвался быть молодой рыцарь Габриэль Лагур. Он всего два месяца служил в крепости Зел, и отчаянно скучал в глуши, без привычных развлечений. На границе с Вираной не селился никто, кроме гарнизона крепости и семей воинов, так что полученное жалование особенно негде было потратить. В таких условиях вылазка в степь помогала рыцарю скоротать время. Получше кислого вина с провяленным до жесткости подошвы мясом да смуглых местных красоток. Пусть даже это погоня за собственной тенью, все же позволит размяться ему и коню. А если удастся добыть немного дичи к столу - тем лучше...
Эн Габриэль поднял забрало на шлеме, открывая лицо жгучим лучам солнца и горячему ветру. Где-то в центральных землях Лагарда, может быть, и царила весна, но на виранской границе уже вовсю свирепствовало лето, безжалостно выжигающее все, что могло жить, двигаться, дышать.
Когда крепость Зел превратилась в крохотную точку на плоской, как блюдо, поверхности, туча пыли изменила направление и стала приближаться к разведчикам. Вскоре уже стали видны стремительно мчащиеся кони, фигуры всадников в кожаных доспехах.
- Гебиры! - крикнул Лагур, безжалостно шпоря коня. - За ними! Вот дичь получше антилоп, клянусь головой Принца Звезд!
И лагардские рыцари бросились наперерез разъезду кочевников. Тех было меньше, но ненамного, одни лишь мужчины в полном вооружении, ловкие и сильные всадники, каждый - с луком и колчаном за поясом и саблей на поясе. Рыцарь понял, что перед ним разведка, такая же, какую ведет он сам. Впереди всех был высокий всадник на вороном коне, державшийся в седле, как влитой. Он приподнялся на стременах и насмешливо помахал рукой отряду лагардцев.
Габриэлю подумалось, что будет совсем неплохо захватить этого дерзкого гебира живым и доставить в крепость Зел, чтобы там выпытать у него, что готовят его сородичи и их виранские хозяева. Уж наверное, должен кое-что знать о замыслах своих. А за поимку ценного пленника можно, к тому же, получить награду и удостоиться более выгодной службы...
Тяжелые, как буйволы, рыцарские кони скакали вперед тяжелым галопом, взрывая копытами песчаные дюны. Кочевники остановили своих куда более легких лошадей, поджидая их. Но, когда лагардцы достаточно приблизились, противник вдруг разом сорвался с места и пустился прочь.
- Трус! - хрипло заорал Габриэль Лагур вслед высокому гебиру, теперь замыкавшему отступление. - Если ты мужчина, повернись и сражайся! А если нет, все узнают, что гебиры - не воины, а подлецы, скачущие на зайцах!
Он не успел разглядеть, в какой момент предводитель гебиров развернул коня навстречу ему. Лишь увидел пронесшуюся совсем рядом оскаленную морду вороного коня, а над ним - презрительную усмешку всадника и быстрый взгляд темных глаз, да чуть подергивающийся шрам, косо располосовавший смуглую щеку.
- Не воображай, будто вой лагардского шакала может оскорбить Карранха иль-Зафара - Льва Победы! - воскликнул враг на отличном лагардском языке, лишь с чуть заметным отрывистым акцентом, похожим на клекот хищной птицы.
С этими словами гебир выхватил саблю и, прежде чем противник успел уклониться или отбить удар, легко срезал перья с его шлема. В следующий момент развернул коня и снова умчался вперед, оставив ошеломленного рыцаря, задыхающегося от злости.
Не помня себя, Габриэль Лагур пришпорил коня, бросаясь в погоню. Рыцари, не меньше его ненавидящие кочевников, даже сильнее, чем виранцев, последовали за ним. Мощное и внушительное зрелище представлял отряд закованных в железо воинов, похожих на движущиеся статуи, на огромных разгоряченных конях. Гебирские всадники в кожаных доспехах, открывающих загорелые до черноты руки, казались в сравнении с ними стайкой ящериц. Однако при долгой погоне через выжженную солнцем сухую степь преимущество оказывалось за ними. Кочевники и их легкие, быстрые кони были выносливее лагардцев, и их не отягощал груз железа. К тому же, доспехи лагардцев раскалились так, что в них трудно становилось дышать, и рыцарям казалось, что их заживо жарят в медном быке, по виранскому обычаю. У всех пересохло в горле, от жары темнело в глазах. Лошади тоже хрипели и спотыкались, изнемогая под тяжестью закованных в латы хозяев. А гебиры, как нарочно, продолжали маячить впереди, не отрываясь от преследователей надолго, но и не позволяя себя догнать.
- Проклятье! Нам их никогда не догнать, эн Габриэль! Повернем назад, лошади скоро станут падать, - хрипло произнес Мэлдэн, опытный воин, поравнявшись с Лагуром.
- Да, - разочарованно протянул тот, не сводя глаз с движущейся впереди фигуры того, кто назвал себя Львом Победы. - Да, придется признать поражение...
Но он слишком поздно принял это решение. Заметив, что противники остановились, вождь гебиров что-то выкрикнул на своем языке, и кочевники стремительной лавой бросились вниз, по склону песчаной дюны. На скаку они выхватили луки, и первый десяток рыцарей рухнул, как подкошенный. Одним бронебойные стрелы вонзились в прорези для глаз и в соединения доспехов, под другими убили лошадей, и над головами спешенных уже засвистели арканы из конского волоса. Остальные же на полном скаку врезались в строй рыцарей, и закипела жестокая, но короткая сеча.

[Артанис]

Габриэль Лагур не был трусом. Уже понимая, что коварные гебиры заманили их в ловушку, он с силой рубанул мечом одного из нападавших, и повернул коня навстречу их предводителю.
- Ты бесчестный пес, зовущий себя львом! Рыцари так не дерутся! - крикнул он, ударив первым.
Гебир расхохотался, прикрывшись небольшим кожаным щитом.
- Но ведь я не рыцарь! Наших обычаев я не нарушил, а до чужих мне нет дела! - с этими словами он нанес такой удар саблей, более легкой, чем меч лагардца, что его щит упал, разрубленный пополам, а сам Габриэль согнулся в седле, чувствуя, как левая рука предательски немеет, вся, от самого плеча.
Но в следующий миг он преодолел свою немощь и, перехватив меч обеими руками, рванулся вперед, вкладывая в новый удар всю тяжесть своего коня. Уже падал огромный меч рыцаря, чтобы разрубить врага пополам...
Однако тот подставил саблю, отбивая падающий клинок, и тот вырвался из рук лагардца, будто живой; не было никакой возможности удержать его. И тут же брошенный аркан захлестнул плечи и руки Габриэля, оттягивая их назад. А Карранх иль-Зафар, Лев Победы, не теряя времени, бросился на помощь своим воинам.
И скоро все было кончено. От полусотни лагардских рыцарей остались всего лишь пятеро пленных; их связали, как баранов, и вновь усадили на коней, на сей раз накрепко прикрутив к седлу. Остальные были убиты, и победители обыскивали их трупы, собирая всю сколько-то ценную добычу. Среди кочевников двенадцать тоже лежали мертвыми, многие из оставшихся ранены. Для них вождь позволил сделать привал перед возвращением.
Первым делом надлежало позаботиться о раненых. Кочевники знали, что на таком солнце и маленькая царапина, оставшись необработанной, через день превратится в гноящуюся рану. У каждого из них в походной седельной сумке лежала бутылочка из выдолбленной тыквы, содержащая драгоценное средство гебирских знахарок - смесь выпаренного вина с едким соком особой травы и семенами жгучего перца. Лекарство было таким едким, что даже самые закаленные воины не стыдились стонать от боли, обрабатывая им раны, но зато надежно выжигало любую заразу. По крайней мере, те, кто не был слишком тяжело ранен, могли теперь спокойно доехать до лагеря.
Когда кочевники развели костер на привале, чуть поодаль от груды трупов, сделалось возможно разглядеть их как следует. Почти все - бронзово-смуглые, черноволосые и черноглазые, с не слишком длинными, но густыми бородами. Все они выглядели закаленными воинами, крепкими, но стройными и подвижными, как их лошади, которых, казалось, ничуть не утомила недавняя скачка и сражение, тогда как рыцарские кони все еще тяжело дышали и хрипели. Для гебиров жаркие южные степи и пустыни были родной стихией. На каждом из воинов была надета плотная кожаная безрукавка, позволяющая разглядеть великолепно развитые мускулы рук и обтягивающая широкую грудь, да такого же материала штаны и сапоги из войлока с вышитыми знаками рода Льва. Да еще за плечами у каждого развевался мягкий светлый плащ с покрывалом, которым можно было скрыть и лицо во время песчаной бури, частой гостьи в этом краю. Так одевался любой гебирский воин в походе.

[Артанис]

Карранх иль-Зафар, глава рода Льва, одеждой ничуть не отличался от своих воинов, выглядел нисколько не богаче их. Но внимательный глаз заметил бы отделанную серебром уздечку его коня и рукоять его сабли, украшенную рубином с голубиное яйцо. Конь и оружие - первые друзья кочевника, их не жаль побаловать с богатой добычи.
Но, несмотря на скромный с виду облик гебирского вождя, всякий, разглядев его высокую мощную фигуру, встретившись с ним взглядом, не усомнился бы, что только он достоин командовать. Во всех кочевьях гебиров не знали воина сильнее и отважнее Карранх иль-Зафара, Льва Победы. Даже спесивые виранцы уважали его, посылали подарки, стремясь задобрить, как самого верного союзника. Он принимал подарки, но не перенимал обычаев богатых и более развитых соседей, как иные вожди вассальных народов, оставался гебиром.
Сейчас Лев Победы внимательно огляделся кругом, нет ли поблизости чего-то подозрительного. Когда его воины уселись отдыхать, он еще некоторое время стоял на страже, возвышаясь на гребне песчаного холма, как величественная бронзовая статуя. Лицо его, которого не уродовал  даже пересекавший щеку большой шрам, выглядело суровым. Наконец он, в последний раз взглянув в сторону лагардской границы, тяжело вздохнул и вернулся к своим.
- Удачная охота, братья, - обратился он к своим воинам. - Эти железноголовые должны много знать о замыслах своих. Когда их расспросят, мы начнем большой поход на запад. Там будут, наконец, наши владения! Ради мечты поколений отдали жизнь наши друзья, павшие сегодня. Завтра, может быть, падем и мы - но оставшиеся гебиры завоюют себе новый дом.
Кое-кто из воинов издал пронзительный боевой клич, но более опытные с сомнением качали головами.
- Лишь бы огненнобородые выполнили свою часть договора! - презрительно бросил один из них, поджаривая над костром кусок мяса, что во время похода вялился под седлом.
Лев Победы строго взглянул на него.
- Виранцы - наши союзники, Роук, так что никаких больше "огненнобородых".  Если они не выполнят договор, наши сабли напомнят им. Но я надеюсь, до того не дойдет... - он взглянул на небо, где солнце, пройдя зенит, стало медленно клониться к западу. - Через час всем быть в седле! Железноголовые скоро пустят погоню, а мы далеко от своих.
Его приказ был выполнен безупречно. Спустя час весь отряд гебиров уже был готов к отъезду; даже тела своих убитых они везли, привязав к седлу в сидячем положении, как живых, чтобы в своем кочевье сжечь на костре, возвращая, таким образом, четырем стихиям - основам всего сущего. Убитых лагардцев оставили валяться непогребенными, обобрав до нитки и уведя лошадей. С собой захватили и пятерых пленных рыцарей, догадывающихся, что там, куда их отвезут, ждет участь похуже скорой смерти.
Когда Габриэль Лагур вновь увидел ненавистного предводителя гебиров, он люто заскрежетал зубами и до боли напряг руки, пытаясь разорвать ремни.
- А, проклятый пес виранцев! Ну, тащи меня куда угодно, твоя взяла, хоть ты и заманил меня в ловушку, как трус! Но не жди благодарности от своих хозяев, подлец! Они наградят тебя именно так, как ты заслуживаешь - дадут тебе хорошего пинка и выгонят выть на улицу, они обломают тебе зубы и заставят поджать хвост...
Пленник кричал, захлебываясь слюной и словами, вне себя от ярости. Возможно, он надеялся, что гебир выйдет из себя и убьет его сразу. Но тот презрительно усмехнулся.
- Связанному пленнику только и остается работать языком. Будь твой меч проворней - не я, а ты бы меня вез в крепость Зел, разве нет? А с союзниками своими я договорюсь сам.
И он проехал вперед, не слушая больше оскорблений рыцаря. За широкими обнаженными плечами Льва Победы развевался белый плащ, лицо он прикрыл покрывалом, так что никто не мог подглядеть, о чем он думает.
Едва люди покинули место недавнего побоища, как в небе закружились грифы, один за другим падая на только что остывшую мертвечину.

[Эйлин]

Весьма интригующе! Спасибо за новую историю,  эреа Артанис!

[Артанис]

Эрэа Эйлин, благодарю Вас!
А что именно Вас больше всего заинтересовало?

Среди простых войлочных шатров раскинувшегося в степи гебирского кочевья сразу бросались в глаза другие, гораздо больше, обтянутые сверху дорогими яркими тканями: алой, шафрановой, пурпурной. Эти шатры были установлены отдельно от других, в тени рощицы, выросшей на берегу степной речки. Не смешиваясь с убогими рядом с ними жилищами кочевников, они, казалось, всем своим видом излучали самодовольство, с каким обыкновенно смотрит издавна богатый и сильный народ на отсталых соседей, хотя бы их соединяли общие интересы. Над несколькими самыми большими шатрами виднелись золотые или серебряные флажки, в знак величия их владельцев. Посреди лагеря пылал огромный костер под драгоценным балдахином из алого шелка, инкрустированным золотом. Вокруг Священного Огня возвышались шатры с изображением языков пламени. Это был лагерь виранцев, тоже выступивших в большой поход на запад, но державшихся наособицу от своих союзников. Они ожидали лишь последних сведений, чтобы двинуться вперед.
От края до края все пространство было заполнено походными шатрами, кострами, повозками с высокими колесами, табунами пасущихся в степи лошадей, стадами быков, овец, вьючных верблюдов и ослов, толпами постоянно перемещающихся людей. Даже зоркий глаз орла или грифа не нашел бы поблизости пустого, незанятого места. И вокруг постоянно звучал разноголосый гомон, скрип колес, рев животных и прочие звуки, не смолкавшие даже по ночам. В виранском становище напоследок устроили смотр войска, там звенели сабли и раздавались боевые кличи. Поодаль заканчивали свою работу оружейники, приглашая к себе всех, у кого в последний день затупилась сабля или покоробился в учебном поединке железный нагрудник. В шатрах со знаками огня огненнобородые жрецы и маги шептали заклинания втайне от всех непосвященных, а в шатрах гебиров колдуньи смешивали лечебные зелья для будущих раненых. Из крытых повозок выглядывали любопытные смуглые детские лица, меж тем как мальчишки постарше, оседлав необъезженных жеребят, носились вскачь туда и обратно, рубились выструганными из дерева саблями, подражая своим отцам и старшим братьям. Одним словом, это был военный лагерь Южной Империи, готовый вместе со своими союзниками и вассалами выступить в поход.
Карранх иль-Зафар вернулся в лагерь на четвертый день после стычки с лагардцами и захвата пленников. Передал их виранскому командованию, а сам, отпустив воинов, проехал к своему шатру, ничем не отличавшемуся от других, одинаковых на первый взгляд.
У входа его уже ждала Тесса, названая сестра. Она всегда безошибочно узнавала его присутствие по отдаленному звуку шагов, по поступи и ржанию его вороного жеребца Кабира. Магия ли усиливала ее исключительную чуткость или сохранившаяся с детства привязанность - Лев Победы не знал и не стремился разобраться. Есть вещи, которые лучше предоставлять женщинам. Он был благодарен Тессе уже за то, что она есть, за ее привычную заботу и любовь, за то, что она одна всегда была рядом и помогала ему пережить все другие потери...
И сейчас ее худое смуглое лицо осветилось при виде названого брата, строгие глаза неуловимо потеплели. Она подалась ему навстречу, протягивая руки вперед.
- Сойди с коня, войди в шатер, - проговорила женщина.
- Пусть будет с тобой благословение четырех начал жизни, - ответил Карранх.
Он устало соскочил с коня и передал его попечению рабов, а сам вошел в шатер, пригнувшись у входа. В отличие от походных палаток виранцев и перенявших их повадки, в жилище Льва Победы был простой утоптанный земляной пол, без роскошных ковров или мозаичного паркета. У выложенного камнями очага хлопотали две рабыни, заканчивая жарить мясо и печь лепешки. Сидений и прочей изнеживающей мебели хозяин шатра тоже не терпел во время похода. Поэтому единственным удобством здесь были две войлочных постели: одна, у северной стенки, застеленная огромной полосатой шкурой тигра, принадлежала Карранху, вторая, на женской половине, с покрывалом из тонкой виранской ткани - Тессе. Эта часть шатра, отделенная пологом от мужских глаз, заметно пустовала: в ней не хватало обычного для гебирских жилищ помещения для жены хозяина. Увы, вот уже два года, как Лев Победы окончательно запретил всем и упоминать об этом.
Звеня серебристыми колокольчиками в черных змеистых косах, Тесса протянула названому брату кувшин воды, чтобы тот умылся и вымыл руки с дороги. Он с наслаждением проделал и то, и другое, чувствуя, как на зубах хрустит песок.
- Удачной ли была разведка? - участливо поинтересовалась женщина.
- Довольно удачной. Захватили пятерых железноголовых из крепости Зел. Правда, и они уложили без малого треть моего отряда. Первые павшие в наступающей войне, - хмуро ответил Карранх, и сел к очагу, подогнув ноги, в излюбленной кочевниками позе.
- Ты сам-то не ранен? Не нужно тебя лечить? - поинтересовалась Тесса, помогая ему снять кожаную безрукавку, заскорузлую от пыли.
Он покачал головой, принимая заботу женщины. Даже вождю кочевников, привыкшему к дальним переходам, было приятно, когда еще один кувшин почти не нагревшейся за день воды выплеснулся на его плечи и грудь. Тесса с наслаждением разминала его могучие мышцы, выступающие, как броня, под бронзово-смуглой кожей со стекающими по ней каплями воды. Потом она вымыла ему голову отваром мыльной травы и сама расчесала его густые черные волосы. Молодая гебирка всегда лично прислуживала названому брату, не допуская никого другого. Карранх, бывало, удивлялся ее причудам, но не возражал. Тесса была рядом всю жизнь, и ее забота согревала ему сердце. Уж конечно, никакая служанка не сможет по обязанности выполнять того же и с половиной ее участия! Только Афза была для него такой же заботливой. Только Афза...