Любите книгу - источник...

Интересное интервью Дины Рубиной: "Погодите нас хоронить"

Возможно, деятельность писателей и сойдет на нет, но не раньше, чем все мы станем клиповыми идиотами. До тех пор, пока человечество мыслит, работа воображения будет по-прежнему составлять важнейшую часть деятельности мозга. Писатель Дина Рубина в эксклюзивном интервью E-xecutive – о литературном труде в цифровую эру.

Качественная массовая литература сегодня крайне редко ассоциируются с именем одного автора. Дина Рубина – тот самый редкий случай. С 1990 года она живет в Израиле, являясь одной из наиболее популярных в мире русскоязычных авторов. А миллионные тиражи ее книг подкреплены десятком престижных литературных премий России, Израиля, Франции, Узбекистана, Украины. Несмотря на то, что Дина Рубина в настоящее время очень интенсивно работает над новым романом, она нашла возможность ответить на вопросы участника Сообщества E-xecutive Ларисы Левитас.

– Дина, у вас есть свой официальный сайт, страница в сети Facebook, и даже DinaRubinaChannel на сайте YouTube. Почему вы решили их открыть?

– Да ничего я не решала. За меня всегда все решает моя семья. И даже посторонняя девушка, которая десять лет назад написала мне письмо с предложением стать дизайнером моего сайта, тоже стала моей семьей: Карина Пастернак. Она очень грамотный человек в своей профессии, ну, и за мной приглядывает неплохо, по семейному блату. В связи с чем я – совершенно частное лицо, со всеми вытекающими отсюда привычками и обстоятельствами, – стала вполне заметной, ухоженной интернет-фигурой. Я ничего в этом не понимаю. Но иногда Карина говорит: «Дина, вы давно ничего не писали для Facebook. Ну-ка, пошевелите мозгами и что-нибудь нацарапайте для людей». Ну и я…шевелю мозгами и царапаю.

– «Дина Рубина» – это уже бренд?

– Об этом надо бы спросить у моих издателей и у моих читателей. Я живу в отдаленном от Москвы небольшом городке, расположенном на одном из холмов Иудейской пустыни, и размышлять о том – бренд я, или еще не бренд, когда глядишь с моего балкона на Гефсиманский сад, – как-то неохота…

– Писательство как вид деятельности находится в зоне риска: люди перестают читать, у молодежи клиповое мышление, да и писателем считается едва ли каждый, кто ведет свой блог. Вы с этим согласны?

– Ну-ну, погодите нас хоронить. До тех пор, пока человечество мыслит, работа воображения будет по-прежнему составлять важнейшую часть работы мозга. Творчество – высшая форма мыслительной и духовной деятельности человека, простите за наукообразный текст. Иными словами: возможно, творческая деятельность писателей и сойдет на нет, но не раньше, чем все мы вокруг станем клиповыми идиотами.

– По прогнозам специалистов до 50% книжного рынка в ближайшем будущем перейдет на электронные носители…

– Но ведь и книги в том виде, в каком мы их читаем сегодня, существовали отнюдь не всегда. Когда-то тексты пребывали в виде глиняных табличек или свитков, например. Вполне вероятно, и даже закономерно, что книги перейдут в электронный формат – нравится это кому-то или не нравится. Мне, конечно, не нравится… Да, читателю выгоднее раз в жизни купить электронную «читалку», закачать туда «Ленинку»и носить ее в кармане; расчистить дом, избавиться от пыли... Писателю же... да поймите вы, что писателю больно, когда его книга торчит крошечной точкой в длинном оглавлении, и физически не имеет ни объема, ни веса, ни элегантности и красоты обложки, ни дивного неуловимого запаха книги, ни собственной отдельности и неотменимости бессмертного существования... Хотя понимаю, что все мои вопли канут в беспросветную бездну интернета, и что история электронного развития человечества просто вытрет ноги о тех индивидуумов, которые еще способны производить нечто, что не измеряется компьютерными понятиями и написано языком, далеким от того безграмотного мычания, каким полон всемогущий, вездесущий и всюду проникающий сегодня интернет.

– Музыканты и кинематографисты уже много лет борются за свои авторские права, гневно обличая контрафакт. Какова ваша реакция на слова «бесплатно скачать…»?

– Бешенство… Дело не в копейках или рублях, а в отношении к труду писателя. Хамство, великая халява, неуважение к творчеству. Как можно к этому относиться иначе, когда твое детище, на создание которого уходят годы жизни, дни, часы, ночи интенсивной работы мысли, все твои нервы, чувства, все силы души... теряет возможность прокормить своего автора, который отнюдь не получает ежемесячную зарплату, у которого есть семья, дети, и точно такие же расходы и нужды, что и у читателей с более «надежными» профессиями. Я не знаю, как донести до публики, что писатель – это эквилибрист, канатоходец над бездною; что никто, никакие высшие силы не гарантируют ему, что замысел следующей книги придет к нему своим чередом. А ведь этот замысел надо еще обдумать, накопать по теме материал, и только затем – написать книгу! Как объяснить, что, как и у всех, впереди у писателя, этого странного «продавца воздуха» – года старости, когда естественным порядком мозг усыхает и перестает генерировать творческую силу, что пенсии ему никто не даст, что, в конце концов, умение писать книги - это единственное, чем многие из нас могут зарабатывать себе на жизнь…Только тогда, когда общество научится признавать за интеллектуальной собственностью все права собственности материальной, оно станет обществом подлинно культурным и законным.

– В декабре прошлого года в адрес Дмитрия Медведева было отправлено открытое письмо о том, что необходимо «остановить процесс легализации книжного пиратства, который сейчас происходит под благими лозунгами пополнения библиотечных фондов страны оцифрованными книгами. Ни российские авторы, ни иностранные не получат ни копейки за электронную версию новых книг, изданных на русском языке, если за два-три дня после выхода в свет книги будут оцифрованы и распространены по всем общедоступным библиотекам бесплатно». Письмо подписали Даниил Гранин, Андрон Кончаловский, Дарья Донцова, Татьяна Устинова, Юнна Мориц, Эдвард Радзинский, Виктор Ерофеев и другие. Вашей подписи нет. Вы не согласны с коллегами?

– Не подписала исключительно по причине физической удаленности от текста данного открытого письма. Жаль, что не знала о таком. Подписала бы его обеими руками.

– На Западе редко кто из писателей обеспечивает себя и семью только своим творчеством. Вас же в России считают одной из немногих хороших писателей, которые обеспечивают издательствам отличные дивиденды.

– Послушайте. Давайте, для начала научимся произносить словосочетание «хороший коммерческий писатель». Это просто. Ведь хорошими коммерческими писателями были и Софокл, и Аристофан, и Мольер, и Шекспир – вон сколько народу собиралось на их представления! Это ж невероятный коммерческий успех! Да и у нас, в родной русской литературе хорошими коммерческими писателями были и Пушкин, и Гоголь, и Лев Николаевич Толстой - уж, казалось бы: граф, жил на доходы с имений, ан нет – отлично продавал свои книги, расходились большими тиражами. Не говоря уже о таком коммерческом успехе, как успех Антона Павловича Чехова: тот так выгодно продал издателю Марксу собрание своих сочинений, что и Мелихово купил, и домик в Крыму… Надеюсь, я привела убедительные примеры? Вот, когда журналисты, и кто там еще по делу изготовления так называемого «общественного мнения» научатся не вкладывать негативного смысла в понятие «хорошая высокотиражная книга», – тогда многое изменится. А писатель, чьи книги хорошо продаются, перестанет оправдываться перед публикой, критиками и завсегдатаями разных интернет-форумов за то, что его книги пользуются народным успехом. А вообще, это называется не «коммерцией». Это называется славой.

– В кинематографе авторское кино и кино для массового зрителя все больше и больше отходят друг от друга. В литературе наблюдается тот же процесс. Как, на ваш взгляд, иметь миллионы читателей, не поступаясь при этом качеством книг? Есть какой-то рецепт?

– Есть. Не думать о миллионах читателей, когда пишешь. Это просто. Надо много работать, и тогда миллионы читателей остаются где-то там, в голубой дали. Если серьезно: понимаете, я уже старый молодой писатель, да еще с приличным чувством юмора. Мне уже можно не обращать внимания на количество читателей. Кроме того, очень помогает географическая удаленность. А когда раз в году оказываешься на две недели в Москве и облучаешься до потери пульса общением с читательскими массами, то потом можно поехать в пансионат в Галилее, и отмокнуть в бассейне, размышляя о той книге, которая только в работе.

– Ваша работа – это творчество или бизнес?

– Моя работа – это моя жизнь, мое творчество, и – в конце процесса – мой бизнес. А как же иначе? Помните, у Пушкина: «Написал трагедию. Теперь стану купцом».

– Вы отслеживаете тиражи своих книг?

– Да что вы, мне есть чем заняться в этой жизни! Иногда издательство вдруг ошарашивает меня какой-нибудь внезапной цифрой. Вот, недавно прислали какую-то таблицу, из которой следует, что за последние 7 лет совокупный тираж моих книг составил около 2,5 млн экземпляров. Меня это потрясло: вот ведь какая читающая страна Россия, а? Значит, не все еще потеряно для нас, джентльменов в поисках сюжета.

– Вы сами как-то участвуете в продвижении своих книг?

– Поскольку издательство, которое так хорошо и успешно издает мои книги, является моим партнером, я тоже исполняю все свои обязательства по договорам. В том числе и по продвижению своих книг: участвую в выступлениях на ярмарках, встречаюсь с читателями в книжных магазинах, отзываюсь на просьбы об интервью, хотя у меня порой скулы сводит от повторяющихся вопросов.

Продолжение:

– Вы можете себе позволить не писать год, два? Или надо ставить вопрос иначе: вы просто не можете не писать?

– Нет, не могу себе позволить. То есть, теоретически могу сказать себе: отдохни, старуха, ты честно заработала свой пятидневный отпуск… Но наступает новый день, я плетусь к компу, включаю его и принимаюсь копошиться и шарить в своих виртуальных закромах и котомках…

– Было время, когда вы зарабатывали на жизнь, по вашему же выражению, «как актерка», встречаясь с читателями в Германии, России, Америке? Когда основным заработком стала словесность?

– Я не то, чтобы совсем перестала выступать, но резко ограничила эти удовольствия. Видимо, двадцать лет, в течение которых приходилось много фигурять на публике, и, по выражению моей мамы, «торговать лицом», сделали свое дело: неистово хочется тишины и одиночества. Да и профессия такая, одинокая… Однако, вот, в марте еду выступать в Швейцарию и Голландию. Но это так – заодно с путешествием, это не в напряг.

– Вы как-то признались, что уехали из России в 1990 году в уверенности, что писать больше не будете. На что собирались жить?

– Знаете, мне отсюда трудно различить сейчас – спустя двадцать-то лет, умонастроение той женщины, которая решилась на такой кардинальный шаг в своей жизни: перемену всего, что составляло основу существования ее и ее семьи. При том, учтите, что эмиграция в то время, и в нынешнее – это разные шаги. Но я была молода, здорова и отчаянна. Было много сил, понимаете? И много отчаяния. А отчаяние это тоже – страшная сила, если использовать его с умом. Да, мне приходилось заниматься и очень простым трудом, и сравнительно «интеллигентным». И все это была жизнь, и моя судьба, и судьба моей семьи. Сейчас я благодарна себе за все то, что было. Все это было очень полезно прозаику Дине Рубиной.

– Ваши слова об отъезде: «Я сама этого добивалась: чтобы мои дети жили в своей стране, в национальном большинстве, чувствуя себя внутренне раскрепощенными. Все остальное – мои личные драмы, которые не должны их касаться». Какие личные драмы вы имели в виду?

– Догадаться тут нетрудно: ведь мое личное «большинство» - это русский язык, та почва, на которой я существую, как писатель. Тот воздух, которым я дышу. Так что, личные драмы – это и моя раздвоенность, и все, что сопровождает писателя в эмиграции. Это горючая смесь причин и следствий, которая, впрочем, сама по себе – отличное удобрение для творчества.

– Чего вам очень не хватает в Израиле?

– Хорошего снега зимой. Густого лиственного леса с влажным пахучим подлеском. Длинных гремучих составов со спальными вагонами, чтобы завалиться на полку и проспать всю ночь… Ну, и так далее. Впрочем, здесь есть так много вещей, которые компенсируют эту недостачу, что, как видите, вот уже 20 лет тут обретаюсь, и не надоело до сих пор.

– Удалось избежать такой болезни, как «иерусалимский синдром»?

– Ну-у…это уж судить моим читателем. Я недавно беседовала с известным израильским психиатром, мы говорили о природе безумия. Он уверял, что до известной степени все люди так или иначе «тронуты», Но психическое здоровье - это такая протяженная шкала, и каждый находится в разной стадии, на разных ее этапах. «Иерусалимский синдром» диагностировать просто: как только у вас появляется нездоровый блеск в глазах, и желание громко вещать именно в центре какой-нибудь иерусалимской площади, – это верный знак того, что стоит обратиться к врачу. Правда, желание вещать в центре площади присуще очень многих особям в этой стране, так что не всегда можно отличить члена какой-нибудь организации или партии от очередного мессии.

– Как вы считаете: «входной билет» в литературу сегодня получить легче, чем в то время, когда начинали вы?

– Трудно сказать. И легче – я имею в виду присутствие кого угодно в интернете, а также возможность любому графоману с наличием денег, издать книжку, заплатив любому издательству. И труднее: все та же самоокупаемость не позволяет издателям вкладывать деньги в те книги, что заведомо обращены к небольшой аудитории. И даже появление книги вовсе не означает входного билета в литературу. Входной билет выдается читателями, покупающими твои книги в магазинах. В этом смысле ничего не изменилось, да и не изменится, я надеюсь.

– Вы утверждаете, что ваш день – это 12-14 часов работы за столом. Как вы организовали свою жизнь, чтобы осталось время на все остальное? От чего отказались?

– Практически от всего, кроме путешествий, которые всегда – тоже работа. Мне здорово везет: муж неприхотлив, родители еще бодры и самостоятельны, дети выросли; в магазины заскакиваю, только когда доедаем последний огурец…Так что, это и есть – прекрасно организованная для творчества жизнь.

– Это правда, что у вас дома нет телевизора?

– Да, как раз потому, что жизнь организована. Зачем же ее замусоривать, такую прекрасную жизнь?

– Есть ли у вас «русская профессиональная тусовка» с теми, кто живет в Израиле постоянно – с Игорем Губерманом, Александром Окунем, Анатолием Алексиным?

– Губерман и Окунь – мои друзья. Это не тусовка, а близкие люди, которых, конечно, вижу время от времени, возможно, реже, чем хотелось бы – они ведь тоже люди занятые. Иногда приходится вести какие-нибудь презентации; например, презентации очередного номера «Иерусалимского журнала». Но я крайне редко сейчас появляюсь на публике. «Лета к суровой прозе клонят», как верно заметил классик…

– Есть такое понятие как целевая аудитория. Вы знаете свою целевую аудиторию?

– Нет, увольте меня от социологических тем и терминов, я этого терпеть не могу. Я повторяла много раз: писатель – существо штучное. И пишет для штучного существа – своего человека, который маячит где-то там, за краем последней страницы твоей очередной книги. А мой читатель – я его знаю, я много раз смотрела ему в глаза на своих встречах с публикой, – человек с хорошим чувством юмора, ясным взглядом на жизнь, и неплохим вкусом к этой самой жизни. Короче, это человек мне очень симпатичен.

– Есть ли конкуренция между литераторами, работающими для одной целевой аудитории?

– Серьезный писатель никогда не работает – для. Он не предприниматель, следовательно, в его пространстве нет такого слова: «конкуренция». Его товар (я имею в виду хорошего писателя) всегда – в единственном роде. А вот у читателей могут быть сразу несколько любимых писателей, и это понятно. Человек читает множество книг, и каждая из них важна в какой-то момент жизни, при каком-то своем «освещении души». Читательское пространство огромно, там много места, незачем толкаться.

– В марте 2011 года на канале «Россия» начнется показ сериала по вашему роману «На солнечной стороне улицы» о Ташкенте 1940-1960-х годов, который стал не только бестселлером, но и лауреатом «Большой книги» в 2007 году. Вы участвовали в написании сценария, кастинге актеров?

– Нет, сценарий писал Александр Червинский по моей книге. И я – опять же, сошлюсь на пресловутую географическую удаленность, – понятия не имела, что там за актеры, как и где снимают.

– Но фильм снимали в Ташкенте? Вы сами давно были на родине?

– Снимали в Ташкенте, это я знаю. А сама я – да, давно не была в моем городе, лет десять. И ехать страшно: не знаю, что почувствую, увидев вместо легендарного Сквера – голое пусто. Помните, у Самойлова – «Но как подумаю про долгий путь оттуда… Не надо! Нет! Уж лучше не пойдем».

– Как человек, родившийся на Востоке, вы умеете торговаться?

– О моем умении торговаться могут поведать множество моих друзей и знакомых, а также несколько съемочных групп, которых я водила узкими улочками арабского рынка в Старом городе. Торговаться приходится. Если ты сразу соглашаешься на цену, названную продавцом, тебя обольют презрением.

– Вы не задумывались об издании собрания сочинений?

– Помилуйте, все мои произведения регулярно переиздаются в разных обличьях и обложках. Все мое собранье – на полках магазинов. Если же вы имеете в виду нечто монументальное, коричневое или серое, тесненное, с золотым обрезом… Дайте побыть еще «живой и только, до конца», так веселее, когда все цветное. Я – человек цвета.

– Ваш первый гонорар вы получили в 16 лет за рассказ, опубликованный в «Юности»? На что его потратили?

– О, это был огромный гонорар по тем временам – 98 рублей! Мама считала, что мы должны купить что-то солидное. Что запомнится на всю жизнь. Где-то у меня даже есть рассказик про то, как мы пошли на Фархадский базар в Ташкенте, и в ближайшей подворотне наткнулись на спекулянтку Фиру, которая впарила нам кофту чудовищного розового цвета. Она сдохла (кофта, а не Фира) после первой же стирки, но осталось главное: память о первых заработанных деньгах в 16 лет.

– Из израильского далека, может, вам виднее, что за страшные вещи происходят с современным русским языком?

– Действительно – страшные. К сожалению, пласт иностранных канцеляритов покрывает современный русский язык плотным слоем серого пепла. На днях показывали передачу «Линия жизни» – я час отвечала на вопросы зрителей и что-то там рассказывала. Мне потом прислали ссылку в Интернете: в обсуждениях некоторые россияне деревянным языком обсуждали «заготовленность» моих ответов (чего не могло быть просто по жанру передачи), «слишком гладкую речь»… Вы понимаете – что это означает? То, что в России человек, умеющий быстро, связно и грамотно говорить по-русски, воспринимается уже, как нечто странное.

– А на иврите вы что-нибудь написали?

– На иврите писала доклады – когда работала в Сохнуте. Отношения с этим языком самые приветливые, на уровне уличных и соседских бесед. Ну, вот еще с зятем говорю по пятницам, когда дети приходят ко мне на ужин. Нет, язык у меня один, это судьба, это работа, это мои сны и молитвы… И знаете – мне хватает. Дай Бог с ним совладать, с этим единственным языком.

Беседовала Лариса Левитас, специально для E-xecutive

http://www.dinarubina.com/interview/e-xecutive.html