|
Драма историй — неоценимая школа. Среди вещей, о которых человеку ради его же
собственного блага следовало бы знать как можно больше, важное место занимает
историческое прошлое народов. История! Как много мы хотели бы от нее узнать и,
увы, как мало подчас она нам сообщает, как мало в состоянии сообщить!
Провалы исторической памяти огромны. Но что еще хуже это внедренные в память, сознательно
или неосознанно, мистификации и легенды, занявшие место исторической истины.
Мозаика из фрагментов подлинной истории и искусного вымысла, фиксация
«преданий» в качестве «былого» и «достоверного» — как густо ими усеяны летописи
отдаленных исторических эпох! Требуется огромный труд, чтобы, подобно
расчищенной фреске на стене храма, открылся миру чистый лик исторической
правды.
Известно, что одной из наиболее искусных легенд, включаемых до недавнего
времени в «достоверную» историю Англии, являлась легенда о короле Ричарде III,
правление которого совпало с завершающим этапом гражданской смуты — войны
Роз. Портрет Ричарда, пути, которыми он шел к трону, его политика — все эти сведения,
почерпнутые из хроник и перенесенные на страницы бесчисленных исторических повествований,
рассматривались как нечто твердо и окончательно «установленное». И вдруг все
это сооружение зашаталось...
Ричард III сценический
Если так случилось, что Ричард, герцог Глостер, а в последствии король Англии,
являлся на протяжёнии столетий олицетворением самой демонической личности в
Англии, то немаловажную роль в этом сыграл, несомненно, «Ричард III» Шекспира. Десятки поколений
разноязычных зрителей ( и, прежде всего, разумеется английских) усваивали
шекспировскую трактовку этого характера, были потрясены лицемерием, коварством
и цинизмом Ричарда-актера, его неслыханной жестокостью и дьявольским
хладнокровием, его пренебрежением законами божьими и человеческими. Это историческое
«образование» зрителей и читателей продолжается без малого четыре столетия.
Неудивительно поэтому, что, если даже человек не очень сведущ в истории вообще
и в английской истории в частности, он, тем не менее, о Ричарде III знает, и, знает, разумеется, по
Шекспиру. Какие же исторические сведения преподносит зрителю шекспировская
драма?Впервые мы сталкиваемся с Ричардом еще в “Генрихе VI”. Королева Маргарита, жена Генриха VI обращается к Ричарду со словами:
А ты не вышел ни в отца, ни в мать,
Но безобразный, мерзостный урод
Судьбой отмечен, чтоб тебя бежали,
Как ядовитых ящериц илы жаб.
«Генрих VI»,
ч. III, 2
Но Маргарита — враг, она ненавидит весь клан Йорков, и, кажется, больше всего
совсем еще юного в ту пору Ричарда Глостера. Поэтому любопытно узнать, что
думает о своем облике сам Ричард. И тут нас подстерегает неожиданность: в
суждениях о себе самом он столь же беспощаден, как и его враги.
Я в чреве матери любовью проклят.
Чтоб мне не знать её законов нежных,
Она природу подкупила взяткой
И та свела, как прут сухой, мне руку
И на спину мне взгромоздила гору,
Где, надо мной, глумясь, сидит уродство,
И ноги сделала длины неравной,
Всем членам придала несоразмерность.
Стал я, как хаос
«Ричард III», I, 1
Таков в изображении Шекспира Ричард: ниже среднего роста, горбатый,
кривобокий, правое плечо намного выше левого, хромой. Но могла ли природа
быть более милосердной к внешности этого человека, если она должна была вселить
в него еще более отвратительную душу? По крайней мере, для зрителей
шекспировского театра в этом заключалась гармония: моральное и физическое
уродство должны были обязательно сочетаться, одно предполагало другое. Исчадием
ада во плоти человеческой предстает перед нами Ричард сценический. Его почти с
колыбели обуяла одна страсть — жажда высшей власти. «Отец, подумай,— говорит
еще дитя Ричард,— как сладко на челе носить корону» (там же, I, 1) . Эта всепоглощающая страсть на
протяжении долгих лет определяла каждый шаг его, каждое слово. В монологе,
венчающем вторую сцену третьего акта «Генриха VI»,
Ричард говорит:
Но раз иной нет радости мне в мире,
Как притеснять, повелевать, царить
Над теми, кто красивей меня,—
Пусть о венце мечта мне будет небом.
Всю жизнь мне будет мир казаться адом,
Пока над этим туловищем гадким
Не увенчает голову корона.
Столь же откровенно излагает Ричард свои затаенные помыслы и в монологе, которым
открывается драма «Ричард III»:
Меня природа лживая согнула
И обделила красотой и ростом.
Уродлив, исковеркан я до срока...
Такой убогий и хромой, что псы,
Когда пред ними ковыляю, лают.
Чем в этот мирный и тщедушный век
Мне наслаждаться?..
Объяснение этой неутолимой жажды высшей власти для современников Шекспира
звучало весьма убедительно. Во-первых, «моральное право» Ричарда принадлежность
к королевскому роду, высшей феодальной знати воспринималось как нечто данное.
Во-вторых, власть казалась не бременем, а родом удовольствия. Наконец,
политическая история Англии — и не только Англии — была настолько полна
феодальными усобицами, что никого уже не удивлял захват короны удачливым
узурпатором. Но если обладание короной превращается в смысл всей жизни, то
разве стоит задумываться над выбором средств, к которым приходится прибегать на
пути к власти? И Ричард становится «сверхчеловеком», т. е. полностью свободным
от «тщедушных» предписаний морали «простых смертных»:
Решился стать я подлецом и проклял
Ленивые забавы мирных дней.
Там же
Стоят меж мной и троном много жизней.
…………………………………………………………
Так мучусь я, чтоб захватить корону.
И я от этих лютых мук избавлюсь,
Расчистив путь кровавым топором.
«Генрих VI»,ч. III, III, 2
Если не считать правившего в ту пору короля — старшего отпрыска дома Йорков (и
следовательно, старшего брата Ричарда) — Эдуарда IV,
то на пути Ричарда к трону стояли прежде всего низложенный и находившийся в
заточении в Тауэре король из дома Ланкастеров Генрих VI (слабовольный
и слабоумный, годившийся только в «святые») и его жена, француженка
Маргарита, энергии и отваге которой мог позавидовать любой полководец. Затем
сыновья Эдуарда IV, появившиеся на свет к концу беспутной и
скоротечной жизни «красавца-короля», и средний брат Ричарда — герцог
Кларенс, у которого вскоре также родился сын и наследник. Если к этому списку
прибавить внебрачных детей Эдуарда IV которые,
невзирая на действующее право, также могли стать в решающий момент опасными для
Ричарда, то понятно, какая ‚ трудная борьба предстояла ему, какие нужны были
ловкость, изворотливость, ум, воля и целеустремленность, чтобы, отправляя
соперников одного за другим в могилу, уберечь собственную голову для короны. В
этом смысл обещаний Ричарда превзойти в жестокости сирену, а в коварстве
Макиавелли. Не правда ли, как «трогательно» в устах Ричарда сравнение самого
себя с Макиавелли! В нем, естественно, отразились суждения самого Шекспира
(скорее, по-видимому, «наслышанного», чем начитанного) о характере и
наставлениях великого итальянца государю. Заметим, что вопрос о влиянии этой
популярной версии «макиавеллизма» на формирование сценического образа Ричарда III представляется не столь существенным,
как иногда кажется (1). Исторические судьбы творения
родоначальника политической науки, каким является Макиавелли, примечательны:
преподанные им уроки политической морали были восприняты и усвоены
современниками (и Шекспир не был в этом смысле исключением) в «превращенном»
виде, т. е. как уроки повседневной, житейской, «общечеловеческой морали».
Поэтому, если уж говорить о влиянии «макиавеллизма» на формирование
сценического образа Ричарда III то лишь в определенном смысле, как о
«вторичном» его «превращении», т. е. о превращении «простого», житейского
«макиавеллизма», свойств низменной натуры в орудие политики. А этому, как
известно, Макиавелли не учил.
Сценический Ричард обладает всеми качествами популярного «макьявеля»: он не
демагог, а человек демонической энергии, «дьявольский мясник». Ричард участвует
в убийстве принца Эдуарда Ланкастера. Не успев еще вложить меч в ножны, он
скачет в Лондон. «В Тауэр! В Тауэр!» — раздается клич на сцене. Достигнув
цитадели, он врывается к заключенному там коронованному узнику Генриху IV и собственноручно закалывает его.Затем
наступает черед братьев Ричарда. «Нет братьев у меня — не схож я с ними»,—
признается Ричард (там же, V, 6).
И пусть любовь, что бороды седые
Зовут святой, живет в сердцах людей,
Похожих друг на друга,— не во мне.
Один я…
Итак, братская любовь, выдуманная «седыми бородами», выброшена на свалку.
Братья будут убраны так же хладнокровно, как враги - отец и сын Ланкастеры.
Впрочем, короля Эдуарда IV Ричард предоставил судьбе.
Обжорство и чрезмерно «легкий нрав» и так уже зримо сокращали срок его
пребывания на троне. Камнем преткновения становился герцог Кларенс. И Ричард
решает его убрать, но... по воле самого короля.
… Кларенс, берегись: ты застишь
Мне свет,—
Я черный день тебе готовлю.
Я брату нашепчу таких пророчеств,
Что станет Эдуард за жизнь страшиться;
Чтоб страх унять, твоею смертью стану.
Семена интриги падают на благодатную почву: ведь королева (жена Эдуарда IV) и многочисленные ее родственники
открыто ненавидят Кларенса — вероломного, несдержанного на язык, не выносившего
весь клан королевы. Когда же Кларенс сначала попадает в Тауэр а затем
погибает, Ричард разыгрывает — и как искусно! — роль жалостливого ходатая и
преданного родственника осиротевшей семьи. В «Генрихе VI»
уже звучит угроза потомству короля. Эдуард IV обращается к сыну:
Ведь для тебя, мой Нед, отец и дяди
В броне зимою проводили ночи;
Пешком шагали в летний зной палящий—
Чтоб ты владел своей короной в мире...
Ричард тихо произносит: «Когда умрешь, я жатву уничтожу». Далее следует ряд
молниеносных превращений Ричарда: он то изображает из себя нежнейшего и
любящего дядю, то шипит, как змея, готовая смертельно ужалить. В ответ на
призыв короля: «Кларенс и Глостер... поцелуйте принца», Глостер с омерзительной
слащавостью говорит:
Свою любовь к родившему вас древу
Я докажу, целуя плод его.
А в сторону с дьявольской усмешкой: «Так
целовал учителя Иуда».
Ричард Шекспира воплощает в себе как бы рафинированное зло, пороки власти в
период войны Роз, некий сгусток пороков всей системы феодальной монархии в
целом.
Суждения о Ричарде современной западной историографии далеки от единодушия. На
ее полюсах находятся, с одной стороны, сторонники унаследованной
(тюдоровской) традиции, продолжающие считать шекспировский образ Ричарда едва
ли не «документальным» и сохраняющим силу «доказательства» (2), с другой стороны,— историки, желающие
как бы вывернуть тюдоровскую традицию наизнанку, т. е. представить Ричарда
невинным «белым ангелом», а победителя при Босворте, будущего короля Генриха VII, наделить именно теми чертами, которые
традицией приписывались Ричарду 3.
Попытки «реабилитировать» Ричарда III стали предприниматься тотчас же после
смерти последней представительницы династии Тюдоров — королевы Елизаветы— и
продолжаются по сей день. Были найдены некоторые важные источники, неизвестные
тюдоровским историографам, либо ими сознательно игнорировавшиеся. Свет,
пролитый этими документами, позволил в некоторых случаях полностью отказаться
от одних суждений и в значительной мере усомниться в других.
Ричард III исторический
К сожалению, наука знает о Ричарде III гораздо меньше, чем знает
каждый. И это легко объяснить: уж слишком скоротечным оказалось его правление,
чтобы оставить сколько-нибудь зримый след в источниках. К тому же Тюдоры и их
приспешники немало потрудились над «пересозданием» памяти об этом монархе: им
нужно было запечатлеть в ней монстра, это оправдало бы узурпацию ими
королевского титула. В итоге достоверных свидетельств о Ричарде III осталось
крайне мало. Но был ли все-таки исторический Ричард III тем «черным дьяволом»,
каким он вот уже четыре столетия предстает на театральных подмостках? Следует
ли в интересах исторической правды различать Ричарда сценического и Ричарда
исторического? А если следует, то в чем между ними различие?
Ричард Плантагенет, младший отпрыск герцога Йоркского, родился в
1452 г. В 14 лет он появился при дворе Эдуарда IV. Каким же его увидели современники? Ни
сохранившийся портрет, ни воспоминания не содержат и намека на те физические
уродства, какими его наделил тюдоровский миф: он не горбат, не хром, хотя
правое плечо действительно несколько выше левого, лицо его не лишено
привлекательности. Ричард был невысокого роста, худощав (особенно в сравнении с
богатырски сложенным братом-королем), но отличался физической силой. При дворе
графа Уорика он серьезно упражнялся в военном деле. Впоследствии Ричард себя
показал не только мужественным воином, но и незаурядным полководцем.
Однако ярче всего его способности раскрылись в сфере управления. Хотя слишком
краткий срок пребывания Ричарда на престоле не позволяет вынести окончательное
суждение об этом, однако и при жизни Эдуарда IV
и в качестве короля Ричард проявил себя администратором столь способным, что
мало кого из его предшественников на английском троне можно поставить рядом с
ним. Во всяком случае, тактика противопоставления горожан строптивой знати,
искусство сделаться популярным среди третьего сословия и лавирования монархии в
бурном море противоречивых интересов были ему хорошо известны.
Наконец,каков моральный облик Ричарда?
Этот наиболее деликатный вопрос не может быть решен без соблюдения принципа
историзма. Создателям легенды о Ричарде, как и их высокородным патронам,
разумеется, и в голову не приходило, что, рассказывая о средствах одно
чудовищнее другого, при помощи которых «волевые натуры» завладевали короной,
они отображали по сути дела весьма заурядные явления политической жизни тех
дней, раскрывали изнанку феодальной монархии, как таковой. Заурядность пути,
каким Ричард пришел к английскому престолу, раскрывается даже при сравнении с
такими малоизвестными широкой публике событиями, как низложение и убийство
Эдуарда II, низложение и последующее убийство Ричарда II и т. д. Вся вина Ричарда III заключалась — в свете этой заурядной
практики — в том, что он слишком недолго пребывал на троне, для того чтобы
успеть с помощью придворных историков или хронистов облагодетельствованных
монастырей «ввести память» потомков в надлежащее русло. Скоротечность власти
Ричарда III дала возможность его врагам Тюдорам
сделать это в направлении прямо противоположном. Другими словами, по воле
судьбы королевский титул не стал для Ричарда тем щитом, за которым обычно
скрывалась личность короля, сколь бы омерзительной она ни была. Два вопроса
имеют принципиальную важность для выявления хотя бы некоторых черт характера
Ричарда III исторического: во-первых, как вел себя
Ричард Глостер при жизни Эдуарда IV и в первые дни после получения известия о смерти последнего (т. е. когда созрело
решение Ричарда стать королем) и, во-вторых, о чем свидетельствует деятельность
Ричарда III?
При жизни Эдуарда IV Ричард вел себя как верноподданный
короля, его ближайший друг и помощник. Наиболее трудному испытанию верность
Ричарда подверглась в 1470 г., когда граф Уорик, вступивший в сговор с
Ланкастерами, поднял мятеж против Эдуарда IV.
Известно, что брат Ричарда и короля, герцог Кларенс, в этот момент перешел на
сторону мятежников, Ричард же остался до конца верен королю. Вместе с Эдуардом
IV он был вынужден бежать на континент и
дожидаться там, пока с помощью герцога Бургундского будет снаряжена военная
экспедиция с целью отвоевания престола. Вместе с Эдуардом Ричард высадился на
английский берег, вместе с ним проделал шестинедельный поход на Лондон. В
решающих битвах при Барнете и Тьюксбери, в которых были разгромлены силы
Ланкастеров, Ричард сражался с большим мужеством. С этого момента Ричард
заслужил безграничное доверие Эдуарда IV,
а его девиз «Верность меня связывает» был вполне оправдан. В указанных битвах,
как утверждает традиция, нашел свою смерть наследный принц Ланкастеров —
Эдуард. Его отец убит в Тауэре. Однако нет доказательств личной причастности
Ричарда к смерти первого (вероятнее всего, тот погиб в сражении). Что же
касается убийства Генриха VI в Тауэре, Ричард в нем повинен не
больше короля.
В последнее десятилетие правления Эдуарда IV Ричард
оставался наиболее доверенным лицом короля и вторым — в смысле могущества —
человеком в государства. Ему был передан политический контроль над Северной
Англией, очень беспокойной из-за засилья там скрытых сторонников Ланкастеров и
беспрерывных вторжений шотландцев. Административный талант помог Ричарду
установить порядок, которого давно уже не помнили в этой части страны.
Ричард-администратор приобрел здесь столь большую популярность, что из опоры
Ланкастеров Север Англии превратился в оплот Йорков. В это время Ричард
женился на младшей дочери графа Уорика — леди Анне (на старшей дочери Уорика
был женат брат Ричарда — Кларенс), которая незадолго до того овдовела ( после
гибели принца Эдуарда Ланкастера), для этого ему пришлось преодолеть упорное
сопротивление Кларенса, не хотевшего расставаться с половиной владений Уорика,
не посчитавшись с недовольством Эдуарда IV. С этих пор Ричард прочно обосновался на Севере и очень редко появлялся при
дворе, от которого бесконечные интриги соперничающих клик отталкивали его,
поскольку он не желал становиться объектом ненависти со стороны королевы и ее
много - численных родичей.
В 1473 г. у Ричарда родился сын, который еще больше привязал его к северному
краю. Когда в 1478 г. Кларенса заточили в Тауэр (через месяц его утопили в боч
- ке с вином ) , Ричард не только по-прежнему находился вдали от двора, но и
пытался, хотя и безуспешно, спасти Кларенса. Ричард обвинял в его смерти
родичей королевы Вудвиллов и будто бы даже поклялся им отомстить. Как это ни
парадоксально, Ричард вовсе не был мастером интриги. Ему не хватало
подозрительности, чтобы стать прозорливым, и беспощадности, чтобы стать
неуязвимым. Однажды уверовав в человека, он продолжал ему верить до конца, вопреки
открывшимся фактам. Он вел жизнь провинциального аристократа, разнообразившего
свои дни то делами, то охотой, то музыкой (покровительствуя музыкантам, Ричард
снискал славу патрона искусств). Но вот в 4483 г. Эдуард IV умер. Последней своей волей он назначил
Ричарда лордом-протектором Англии и опекуном наследного принца Эдуарда V, которому едва исполнилось 12 лет
(младшему его брату было 9).
Королева и ее родичи Вудвиллы, естественно, были против протекторства Ричарда.
Не подчиниться последней воле короля они могли, лишь срочно доставив Эдуарда V в Лондон и короновав его: тогда
королева-мать осталась бы регентшей при малолетнем короле, а Вудвиллы —
фактическими хозяевами страны.
Ко двору юного короля, находившегося в Ледлоу, тот час было послано известие о
смерти Эдуарда IV. Ричард узнал о случившемся на пять
дней позже Эдуарда V, причем не от королевы и ее окружения,
а от придворного, лорда Гастингса. Ричард ответил двумя письмами. В одном, на
имя королевы, он выразил соболезнование в другом, на имя Совета, подтвердил
готовность стать протектором. В сопровождении вооруженного эскорта Ричард
двинулся на юг, в Лондон. При этом важна одна деталь: он принес присягу юному
наследнику Эдуарда IV — Эдуарду V.
Между тем в Лондоне Вудвиллы развили бурную деятельность. Сын королевы от
первого брака маркиз Дорсет, комендант Тауэра, захватил монетный двор и
немалые сокровища, накопленные покойным королем. Коронация Эдуарда V была назначена на 4 мая. В официальных
документах тех дней не упоминалось имя протектора, зато фигурировала
мать-королева.
Ричард продвигался на юг не слишком поспешно до тех пор, пока до него не дошли
известия о событиях в Лондоне. С этого момента Ричард начал действовать:
перехватив по дороге обоз короля, он арестовал дядю короля (с материнской
стороны) Ричарда Грея, двух придворных, лорда Риверса и всех отправил под
стражу в один из своих северных замков. Известие о случившемся достигло
Лондона, и в столице началась паника. После неудачной попытки организовать
военное сопротивление Ричарду королева нашла прибежище за стенами
Вестминстерского аббатства вместе с дочерьми и младшим сыном, герцогом Йорком.
4 мая Эдуард V въехал в Лондон в сопровождении Ричарда
и поселился во дворце Лондонского епископа. Вскоре восстановился обычный
порядок вещей. Совет утвердил должность Ричарда, и начались приготовления к
коронации юного короля. Так продолжалось шесть недель. Коронацию наметили на 22
июня, и в ожидании ее, по традиции, короля перевели в Тауэр, который ему уже не
суждено было покинуть.
Все круто переменилось 9 июня. В тот день Совет собрался в Вестминстере,
однако, что там обсуждалось, осталось неизвестным. Известно только, что 10
июня Ричард обратился к городу Йорку с письмом, в котором содержалось
требование срочно прислать ему военное подкрепление против королевы, ее
родственников и приближенных, которые намеревались убить его самого и герцо -
га Бекингема. О том, что речь шла о заговоре со стороны клана королевы,
свидетельствует другое письмо Ричарда, на имя лорда Невилла, с просьбой о
помощи и привлечении арестованных родственников королевы к суду за измену.
Тремя днями позже, 13 июня, состоялось заседание Совета в Тауэре, на котором
Ричард обвинил своего старого друга, лорда Гастингса вместе с другими в
заговоре в пользу королевы. По требованию Ричарда Гастингса казнили немедленно.
Это был критический момент. Ричард взял курс на коронацию самого себя. То ли он
убедился в том, что коронация Эдуарда V ознаменует конец его власти, то ли стало очевидным, что слишком влиятельные
силы (в том числе и Лондон) не желают иметь малолетнего короля, так как это
предвещает неизбежную борьбу клик за власть и, следовательно, возобновление
кровавых усобиц, — неизвестно. Ясно только, что все случившееся позднее было
лишь реализацией принятого решения.
По настоянию Ричарда, архиепископ Кентерберийский убедил королеву выдать
младшего сына герцога Йорка, находившегося вместе с ней в монастырском
убежище, чтобы перевести его в Тауэр. 22 июня некий доктор Шоу выступил с
публичной проповедью, в которой объявил детей королевы от Эдуарда IV незаконнорожденными на том основании,
что до этого брака Эдуард состоял в не - расторгнутом браке с Элеанорой Батлер,
дочерью графа Шрюсбери (по некоторым сообщениям, Шоу зашел столь далеко, что признал
незаконнорожденным и покойного короля, бросив тем самым тень на репутацию еще
здравствовавшей матери Ричарда).
Откровения Шоу основывались на свидетельских показаниях Джона Стилингтона,
епископа Батского, который заявил, что совершал церемонию бракосочетания
Эдуарда с леди Элеанорой. Так или иначе, покойный Эдуард IV был объявлен двоеженцем, а его дети —
лишенными прав на престол. Трудно сказать, знал ли Ричард до этого указанную
историю, во всяком случае, он вел себя вплоть до 9 июня так, будто ничего не
ведал. Теперь эта история понадобилась, и ее предали гласности.
25 июня в Лондоне собралось подобие парламента, где решающий голос принадлежал
представителям Лондона. Главным ходатаем по «делу Ричарда» выступил его кузен
герцог Бекингем. От имени парламента было составлено обращение к Ричарду с
просьбой принять английскую корону. На следующий день депутация во главе все с
тем же Бекингемом явилась в дом Ричарда для передачи петиции. Ричард с библией
в руках изобразил удивление, затем — раздумье, колебания и, только услышав
угрозу, что в случае его отказа парламент «поищет короля в другом месте»,
ответил, наконец, согласием.
6 июля Ричард и его жена Анна были коронованы. За неделю до этого в Лондон пришли
«люди Йоркшира»— на «защиту» своего герцога. По пути на юг они успели «помочь»
казнить заключенных Ричардом родственников королевы: ее брата лорда Риверса и
сына (от первого брака) лорда Грея.
Но летопись деяний короля Ричарда III весьма кратка. Вступив на трон, он сделал
строгое внушение судьям и призвал их «беспристрастно отправлять правосудие по
отношению ко всем подданным». Ричард проявил внимание к нуждам третьего
сословия.
В подобной политике нет ничего демонического, как и прирожденной
«испорченности». Ричард III был скорее слабым, нерешительным, нежели сильным,
напористым тираном, он чаще закрывал глаза на опасности, нежели предупреждал их
возникновение. Он был бесстрашен в открытой битве, но совершенно беспомощен
перед скрытыми интригами и происками врагов. Один факт безоговорочно убеждает в
этом. Осенью 1483 г. был раскрыт заговор, преследовавший цель посадить на
английский престол графа Ричмонда, внебрачного отпрыска Ланкастеров, которого
тайно поддерживала часть старой знати. Единственным козырем его было
клятвенное обещание жениться на дочери покойного Эдуарда IV, с тем чтобы, соединив обе Розы в своем
гербе, положить конец кровавой междоусобице. Заговор, к всеобщему изумлению,
возглавил герцог Бекингем, столь самоотверженно прокладывавший Ричарду дорогу
к тропу.
В заговоре участвовали мать Ричмонда - леди Стенли, епископ Джон Мортон
(будущий канцлер Генриха VII) и ряд других лиц. Как же повел себя
Ричард? Он ограничился казнью лишь одного действительно вероломного
Бекингема. Джону Мортону, маркизу Дорсету и другим мятежникам удалось бежать
во Францию, а леди Стенли, не прекращавшая плести интриги в пользу сына, была
передана «под ответственность» собственного мужа, лорда Стенли, оказавшегося
вскоре столь же вероломным, как и его жена. Таков исторический Ричард!
В феврале 1484 г., примирившись с Ричардом, из своего убежища вышла (с
дочерьми) королева вдова Эдуарда IV. Но куда же делись ее сыновья, наслёдники Эдуарда, племянники Ричарда? С момента
заключения в Тауэр их никто больше не видел. Что с ними произошло? Молва
гласила, что они были умерщвлены коронованным дядей. Но такой акт был бы с его
стороны самоубийственным. Более того, он был бы и бессмысленным: ведь детей
этих парламентский акт признал «внебрачными», и потому на «законном основании»
они лишились прав на престол. Наоборот, для Ричарда было жизненно чтобы принцы
оставались в живых, тем самым опровергая молву, о которой он не мог не знать. С
другой стороны, как могла бы королева, их мать, примириться так скоро с
Ричардом, если бы знала, что он — убийца ее сыновей. Не таков был характер этой
женщины — безгранично честолюбивой, неутомимой в своих интригах, чтобы ожидать
от нее подобного шага. Судьба малолетних принцев официально ни ее, ни Ричарда
больше «не интересовала», она осталась одной из исторических загадок и
исключительно благодарной темой для драматизации событий этого времени (4).
В апреле 1484 г. неожиданно умер сын Ричарда III, наследный принц Эдуард;
вместе с ним сошла в могилу надежда на создание собственной династии. Вопрос о
том, кто будет преемником Ричарда, вновь встал на повестку дня, вновь
замаячила угроза кровавых усобиц, от которых Англия безгранично устала. Это не
могло не повлиять на стабильность режима. Шансы притаившегося в Бретани графа
Ричмонда неожиданно возросли, его скрытые сторонники в самой Англии пришли в
движение. В марте 1485 г. умерла жена Ричарда, королева Анна, и хотя все
знавшие ее были прекрасно осведомлены, что она давно и тяжело больна
туберкулезом, враги Ричарда не преминули воспользоваться ее кончиной. Они
посеяли слухи, будто ее сгубил Ричард, отравив, чтобы освободиться и жениться
на своей племяннице Елизавете, которую заговорщики прочили в жены Ричмонду.
Дело дошло до того, что Ричарду пришлось публично отрицать подобное намерение.
Между тем в Англии зрел новый заговор, направленный против Ричарда. Среди его
инициаторов были лорд Стенли (второй муж матери Ричмонда, один из придворных
Ричарда), его брат сэр Уильям Стенли, граф Нортемберленд и, конечно же,
отпущенная под ответственность мужа леди Стенли. Враждебная паутина плелась
буквально на глазах Ричарда, однако он один ничего не видел, скорее — не желал
видеть. Он шел к гибели. В августе Генрих Ричмонд, будущий Генрих VII, высадился на английский берег с
кораблей, снаряженных на французские деньги, в сопровождении не очень
многочисленных французских наемников. Здесь под его знамя собрались остатки
клики Ланкастеров. Решающая битва между Ричмондом и Ричардом состоялась 22
августа при Босворте. Как и следовало ожидать, она длилась недолго, всего два
часа. Все решила измена. Силы Ричарда, находившиеся под командованием обоих
Стенли, сразу же и открыто перешли на сторону Ричмонда. Что же касается
Нортемберленда, то, имея под своим началом резерв Ричарда, он просто остался
свидетелем событий: эти силы так и не были введены в действие. Оказавшись один
с горсткой верных воинов, Ричард с криком «Измена!», «Измена!» врубился в
самый центр вражеского войска и вскоре нашел свою смерть. Его труп был
выставлен на поругание толпы в Лейстере. Через два дня какие-то монахи
решились, наконец, предать его земле.
Как возникла легенда о
Ричарде III
Хотя отдельные элементы легенды о Ричарде стали зарождаться еще при его жизни,
несомненно, полного завершения она достигла много лет спустя после его смерти.
Напрасно мы стали бы рассматривать процесс ее складывания как стихийный
результат слияния творений безличной фантазии. Фольклор имеет авторов, хотя и
остающихся скрытыми. В данном же случае вдохновители и режиссеры этого процесса
были слишком на виду, чтобы остаться неизвестными. Первые Тюдоры и их окружение
— вот та среда, откуда исходили импульсы, на - правление и основное содержание
легенды о Ричарде. Генрих VII, новый узурпатор короны, был во всех
отношениях удачливее Ричарда. Он обладал как раз теми качествами, которых так
недоставало последнему: изворотливым умом, мастерством скрытой интриги,
дальновидностью. Если же при этом он был трусоват, непомерно скуп, предпочитал
военным доспехам мирный кафтан, то это отнюдь не помешало ему стать
родоначальником могущественной династии.
В плане человеческом он, конечно же, был гораздо мельче Ричарда, а жестокостью
намного его превосходил: к своим жертвам он подкрадывался исподтишка и хватал
их мертвой хваткой. Целые роды были вырублены под корень, конфискации владений
достигли невиданных масштабов, неимоверно возросли налоги. Но «историческая
память» все это обошла: ведь Генриху были обязаны своим величием и династия, и
Англия.
Генрих VII короновался в Вестминстере в октябре 1485 г. Первым делом он объявил недействительным парламентский акт, которым в свое время
обосновывался королевский титул Ричарда III и приказал уничтожить все
существующие копии, с тем чтобы сказанное в упомянутом билле было навсегда
забыто. Созванный Генрихом парламент по его требованию принял акт, обвинявший
Ричарда в измене. «Таково было желание короля»,— отмечает Бэкон в свой «Истории
Генриха VII» (5).
Затем, поскольку Йорки все еще оставались популярными в особенности на
Севере страны, против них в лице Ричарда была развернута кампания очернения.
Все, кто умел писать и стремился заслужить милости короля, стали ее
соучастниками. Как это делалось, можно судить по сочинениям некоего Руза. Еще в
правление Ричарда он составил фамильную историю графа Уорика (младшая дочь
которого Анна была женой Ричарда) в двух списках — на латинском и английском
языках. В английском списке, который автор, по-видимому, вскоре передал в
другие руки, о Ричарде говорилось: «могущественный принц и очень добрый лорд»,
«наказывающий нарушителей закона, в особенности притеснителей общин, и
поощряющий тех, кто показал себя добродетельным, заслуживший большую
благодарность и любовь всех своих подданных, богатых и бедных, и добрую славу
среди всех других народов». По-иному сложилась «судьба» Ричарда в латинском
списке той же истории; который, видимо, находился в руках составителя в момент
смены династии: автор на всякий случай тут же исправил текст в духе, угодном
Ланкастерам. Пассаж, содержавший похвалу в адрес Ричарда, был выскоблен, вместо
него появилось: «несчастный муж Анны». Руз первым упоминает о физическом
уродстве Ричарда. Фабиан (6), лондонский хронист, который должен был не раз
видеть Ричарда собственными глазами, ничего об этом не знает. Молчит и француз
де Коммин (7), как и составитель так называемой Кройлендской хроники. Но Руз
знал, что делал. В «Истории английских королей», посвященной Генриху VII, он дал волю фантазии. Здесь впервые появились легенды о
том, что Ричард родился только после двухлетнего пребывания в лоне матери,
горбатым, со всеми зубами и длинными, до плеч, волосами словом, выродком, от
которого следовало ожидать любого преступления.
Достаточно сопоставить два описания Ричарда, сделанные одним и тем же
человеком (до и после битвы при Босворте), чтобы механизм создания тюдоровской
легенды о Ричарде стал абсолютно ясным. Естественно, что плодами фантазии Руза
воспользовались те, кто касался этого сюжета при самом Генрихе VII и при его преемниках. Разумеется, было
нелегко вытравить из памяти образ подлинного Ричарда, славившегося лояльностью,
отходчивостью и т. д. Требовались время и терпение. Один за другим сходили в
могилу все, кто лично был знаком с Глостером. Появилось новое поколение,
знавшее его только по преданиям, а предания, как мы видели, создавались искусно
и неустанно. Наряду с протюдоровскими «историями» появились и соответствующего
характера баллады. В одной из них («Песня леди Бесси») излагается история
Ричарда. В ней его обвиняют в смерти племянников и жены Анны. Леди Бесси -
конечно, Елизавета Вудвилл. Повторяя предшественников, каждый новый
рассказчик этой истории считал необходимым внести в нее свою «лепту», дополнить
новой деталью, т. е. разработать и обогатить тюдоровскую версию легенды. Уже
упоминавшийся лондонский хронист Фабиан, допустивший массу ошибок в описании
правления Эдуарда IV и Генриха VII
(ошибки в датах, именах, в последовательности событий), знает зато нечто
«новое»: оказывается сын Генриха VI Эдуард
Ланкастер, был убит не в ходе сражения при Тьюксбери, а только после него
(хронист, правда, не связывает данный факт с чьим-либо именем). Фабиан первым
возлагает на Ричарда ответственность за расправу с Генрихом VI, ссылаясь на «общую молву». Он
утверждает, что сыновей Эдуарда IV заключили
в Тауэр и содержали там под строгим надзором и что они никогда уже цитадель не
покидали. Опираясь опять-таки на «общую молву», он заключает, что дядя, т. е.
Ричард, «тайно умертвил их».
В 1506 г. Генрих VII пригласил к себе находившегося в
Англии итальянца Полидора Вергилия и, щедро одарив, предложил ему написать
историю Англии («История» вышла в свет в 1536 г.). Итальянцу открыли доступ к официальным документам, которые он мог бесконтрольно подбирать и упорядочивать.
Вергилий был первым, кто прямо обвинил Ричарда в убийстве Эдуарда Ланкастера.
Вслед за Фабианом Вергилий утверждает, что Ричард собственноручно заколол
Генриха VI, и также ссылается на «общую молву».
Таким образом читателя подготавливали к тому, чтобы он уже не удивлялся
кровавым деяниям Ричарда. Причем лицемерие Ричарда легко объясняло все его
шаги, противоречившие «изначальному характеру»: он выражает соболезнование
овдовевшей королеве — это лицемерие; он приносит присягу юному Эдуарду V — тоже лицемерие; он готовит его
коронацию — опять лицемерие!
То, что оплаченный Генрихом VII историк выступил в роли «обвинителя по
делу Ричарда», понятно. Естественно и то, что Генрих VII
предстает в его истории юным, галантным героем, которому предназначено
провидением спасти Англию от кровавого тирана.
Итак, лишь к началу ХVI в. все компоненты легенды о Ричарде
были налицо. Не хватало только талантливого пера, чтобы сплавить их в единое
целое. И такое перо нашлось. Великий Томас Мор создал непревзойденный образец
ренессансной историографии в Англии — «Историю короля Ричарда III». Написанная
около 1513 г., эта «История» не только полностью выдержана в духе тюдоровской
легенды о Ричарде — она завершила эту легенду, литературно оформила, вдохнула в
нее жизнь. «Историю» Мора опубликовал через восемь лет после его смерти Ричард
Графтон как продолжение хроники Гардинга (1543) и вторично — как часть хроники
Холла (1548) . Наконец, она была включена племянником Мора, Уильямом Рэтелем,
в издание «Английские сочинения» Мора (1557). Хотя это двуязычное произведение
Мора («История» писалась параллельно на английском и латинском языках) осталось
незавершенным — изложение обрывается на беседе Бекингема с отданным Ричардом
III под его надзор заговорщиком епископом Джоном Мортоном, оно не только в
значительной степени определило, вплоть до наших дней, позицию научной
историографии, но также — через хронику Холла — питало фантазию Шекспира, когда
он создавал своего «Ричарда III». Причем речь идет и о канве событий, и
о деталях портрета героя.
Литературный талант Мора подготовил драматизацию истории Ричарда: без малого
треть сочинения занимают диалоги. Достоверность характеров, тонкая ирония,
которая высвечивает слова и поведение действующих лиц, метафоричность речи, к
которой прибегал большой мастер слова, создавший крупное прозаическое
произведение, объясняют, почему именно Мор сыграл решающую роль в закреплении
тюдоровской легенды о Ричарде.
В чем же убедила современников и потомков «История» Мора? Прежде всего в том,
что Ричард еще при жизни своего царствующего брата, Эдуарда IV, задумал любой ценой завладеть короной,
что он был человеком невероятно скрытным, способным. двигаться к цели окольными
путями, мастером тонкой интриги и сразу же после получения известия о смерти
Эдуарда IV решил короноваться.
Конечно, представить исторического Ричарда ангелом невозможно, но в то же время
настала пора сделать демонический характер, которым наделил Ричарда III Шекспир, достоянием легенды, оставив
истории образ человека импульсивного, политически недальновидного,
мужественного, честолюбивого и беспощадного узурпатора, истинного сына своего
жестокого века.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Рrаz М. Machiavelli and the Elizabethans. London, 1928, р. 21 ff.
2 The Great Debate. P.M. Kendal (Ed.). New York, 1965, Introd.
3 Markham C. R. Richard the Third, His Life and His Character. New York, 1968.
4 Lamb V.L. The Betrayal of Richard III. London, 1959, р. 33 ff.
5 Васоn Fr. Thе Works‚ т.VI.
6 Р. Фабиан автор так называемых «Новых хроник Англии и Франции» (1516).
7 Филлип де Коммин — автор мемуаров, опубликованных в 1514 г. под названием «Хроника и история, содержащая события, происшедшие во время царствования
короля Людовика ХI и Карла VIII,за период от 1464 до 1498 г.»
В 1674 г. рабочие, занятые на земляных работах в Тауэре, на глубине 10 футов под фундаментом лестницы, ведущей в королевские апартаменты, нашли человеческие кости. Они
были сброшены в кучу и пролежали здесь довольно долго, пока слух не дошел до
короля Карла II, приказавшего сложить их в мраморный
гроб, как «предполагаемые останки двух принцев», и захоронить в Вестминстерском
аббатстве. Это распоряжение было выполнено только через четыре года. В 1933 г. после долгих просьб общественности и в результате сильного нажима властей монастырь разрешил
вскрыть саркофаг. Останки были осмотрены медиком профессором Райтом. По его
заключению, обнаруженные кости принадлежали двум детям (вёроятнее всего,
мальчикам) приблизительно 12 и 10 лет. По некоторым признакам Райт счел
возможным заключить, что дети находились в родстве и были умерщвлены. Это
заключение было принято научной историографией как «окончательное
доказательство» в пользу тюдоровской версии о судьбе принцев. Однако историки,
выступающие за глобальный пересмотр этой традиции, находят аргументы, лежащие в
основе заключения Райта, легковесными. Во всяком случае тот факт, что кости
обнаружили под лестницей, которая фигурирует в «Исповеди» Тирела, бросает тень
на всю эту историю, ибо, будь они там в дни Генриха VII,
то почему он немедленно после получения «Исповеди» не приказал перерыть
фундаменты всех лёстниц Тауэра, чтобы их найти? Важность этих останков для
судьбы династии была слишком велика, чтобы не предпринять соответствующие
поиски. Вместо этого была создана версия, согласно которой некий загадочный священник
после смерти Ричарда на свой страх и риск раскопал останки принцев и их
неизвестно где похоронил.
|
