Дмитрий Лихачев. Его имя стало синонимом русского интеллигента.

Сейчас уже очевидно, что фигура академика Дмитрия Сергеевича Лихачева, чьи научные и литературные труды заставили по-новому взглянуть на Древнюю Русь и ее культуру, является одной из знаковых – тех, что определяют лицо России теперь уже прошлого века.

И прочая, и прочая, и прочая…

Исследователи возводят фамилию Лихачев к древнерусскому имени Лихач, зафиксированному еще в 1161 году. Ипатьевская летопись упоминает «в Киеве двор лихачев попов», то есть двор попа Лихача. Есть и другие примеры, в частности в 1464 году был «записан монастырский послух Лихач Сахаров». Последнее сочетание заставляет вспомнить 1975 год, когда в прошлом соловецкий узник, а к тому времени – академик, лауреат Государственной премии и известнейший в России и за рубежом ученый выступил против исключения Сахарова из Академии наук СССР.

Как ни странно, этот поступок Лихачева практически не отразился на положении Дмитрия Сергеевича. Академик по-прежнему получал правительственные награды, выезжал за рубеж, публиковал свои труды.

Для биографии Лихачева вообще характерны вещи на первый взгляд трудно сочетаемые. Кажется, каждая из ряда сменявших друг друга эпох, в которые выпало жить Дмитрию Сергеевичу, ставила на его судьбу свой оттиск. Гимназия Императорского Человеколюбивого общества и Советская трудовая школа имени Лентовской, факультет общественных наук Ленинградского государственного университета и арест за участие в студенческом кружке «Космическая академия наук», Соловки, первая публикация в журнале «Соловецкие острова» («Картежные игры уголовников»), Беломоро-Балтийский канал, досрочное освобождение, снятие судимости по ходатайству президента Академии наук, блокада, Дорога жизни, эвакуация, первая правительственная награда – медаль «За оборону Ленинграда», возвращение в родной город и наука, наука, наука…

Только для перечисления трудов, званий и регалий академика требуется целая брошюра. На счету Лихачева более 1500 работ, многие из которых переведены на иностранные языки. Так что звание Героя Социалистического Труда Дмитрий Сергеевич заслужил по праву. Не все знают, что именно Лихачев стал первым кавалером возрожденного ордена Святого апостола Андрея Первозванного и первым же почетным гражданином Санкт-Петербурга. Пожелали видеть русского академика своим почетным гражданином и Милан, Ареццо, Флоренция…

Но и это не все. Почетный член множества иностранных академий и кавалер самых значимых орденов, почетный доктор Оксфордского и Эдинбургского, Бордоского, Горуньского университетов, председатель правления Советского, а позднее Российского международного фонда культуры, председатель Пушкинской комиссии АН СССР, член Союза писателей СССР и Союза писателей Санкт-Петербурга, депутат Ленсовета (1961–1962) и народный депутат СССР от Советского фонда культуры стараниями советских астрономов еще при жизни попал на небо. В 1984 году имя его присвоено малой планете.

О том, что представлял из себя академик как ученый и общественный деятель, узнать нетрудно, о Лихачеве-человеке известно меньше, а ведь для Дмитрия Сергеевича основополагающим была не политика, не общественная деятельность, а работа и семейные ценности. Академик ни в коем случае не был лишенным корней одиночкой, семья для него значила, пожалуй, не меньше, чем работа.

Правнучка Дмитрия Сергеевича носит традиционное для Лихачевых имя Вера. Веры есть чуть ли ни в каждом поколении. Так звали его маму, в ее честь он назвал одну из дочерей, Верой стала одна из внучек, и вот теперь – правнучка.

«К прадедушке Мите и прабабушке Зине (я буду называть их дедушка и бабушка, как и всегда называла), – вспоминает студентка филфака С-ПбГУ Вера Курбатова, – я ездила с мамой каждую пятницу на все выходные. И в мыслях не могло быть – не прийти. Не могу сказать, что мне не хотелось ехать, но и дикого рвения не было, хотя теперь в памяти осталось одно только хорошее.

Никогда не забуду дорогу от дома до 2-го Муринского (где жили дедушка и бабушка), 55-й трамвай и много деревьев. Самый зеленый район, как говорил дед. Приехали. Чистая парадная, лифт с двумя деревянными дверцами до середины с окошками: шумный, но очень безопасный, как мне казалось. 5-й этаж, квартира 16. Дверь открывали либо домработница, либо моя двоюродная бабушка, тетя Мила. В прихожей много дедушкиных палок, а в шкафу за кожаной занавеской пальто, шубы, плащи и груда серых домашних тапок и только одни, красные с синим, тоже старые, – мои. Я успеваю раздеться, когда дедушка только выходит из кабинета, он останавливается, не доходя до прихожей. Я бегу к нему, он целует и обнимает меня очень-очень сильно, мне кажется, что он меня любит больше всех. Я уже бегу в столовую, потому что там бабушка. Она радуется нашему с мамой приходу особенно. Это дедушке некогда, он целыми днями работает, для бабушки же это событие.

Были еще поездки дедушки и бабушки за границу, откуда мне всегда привозили подарки. Я никогда не забуду, как, протянув пакет с вещами (в детском саду я была одета лучше всех и на меня косо смотрели), дедушка достает обручи, заколки и резинки с клоунами для волос. У нас такое не продавали, но, главное, это было очень трогательно.

Дедушка был очень семейный человек, но, несмотря на то что для меня он – в первую очередь дедушка, а не «патриарх русской культуры», я его побаивалась. Я пыталась не шуметь, входила в кабинет очень осторожно и нечасто, за столом сидела выпрямившись, приборы старалась держать красиво и правильно и вообще была несколько скована. Все в доме подчинялось ему. К примеру, мне хотелось посмотреть мультики, но по-другому каналу повторяли «Вести» или «Новости», а дедушка не пропускал ни одного выпуска. Я ни разу не видела, чтобы он смотрел художественный фильм – только новости, передачи о культуре и «Вокруг света».

Дед был весь в себе, в своем мире, казался очень спокойным, но мог и вспылить. Помню, как его что-то разозлило, он ударил кулаком по столу так, что все зазвенело, а домашние замерли. Со мной ни в какие игрушки он, конечно, не играл, но вот в шахматы играть научил. Были у него пережившие блокаду старые шахматы с надписью «в эти шахматы мы с братом играли на Офицерской улице», он мне их подарил. Потом тетя выменяла их у меня на новые шахматы с шашками в комплекте, я согласилась – не могла отказать взрослому человеку.

В семье был жесткий распорядок: завтрак в 9.00, обед в 13.00, после обеда тихий час, в 16.00 полдник, а в 19.00 ужин. Ложились не поздно. Моим любимым временем был тихий час: все шли отдыхать, а я, немного погодя, – в дедушкин кабинет. Не было ничего интереснее этой комнаты. Там были тысячи книг (правда, тогда я ими совсем не интересовалась) и миллион всяких вещей – начиная от красивых, подаренных дедушке шариковых и перьевых ручек и заканчивая кожаными заплатками из-за границы. Много фотографий, картины и рукописи, рукописи… огромный письменный стол, на котором всегда беспорядок: печатная машинка, сломанные ножницы, бумага, визитные карточки и высохшие фломастеры, так как дедушка никогда не закрывал крышечки. А корзиной для мусора служила огромная нога слона. До полдника было время все внимательно изучить и рассмотреть, даже посидеть за рабочим местом».

Особенности эпистолярного жанра

Лучшим свидетельством единства семьи, того, какие в ней существовали отношения, являются письма. Лихачевы писали друг другу часто и много – так переписывались в неспешном ХIХ веке. ХХ век с его войнами, революциями, репрессиями стремительно отучал людей доверяться бумаге, но Лихачевы продолжали писать.

«Пиши больше, – наставлял дед внучку Зинаиду, – особенно дневники. Как это важно для развития способности писать и как это будет интересно – особенно через много лет».

Сейчас Зинаида Курбатова работает на телеканале «Россия» специальным корреспондентом программы «Вести-Петербург». Письма Дмитрия Сергеевича до сих пор с ней.

«У нас в семье было особое отношение к эпистолярному жанру, – рассказывает внучка академика. – Писали друг другу и отдельно писали детям, даже совсем маленьким. Моим первым корреспондентом был дедушкин брат дядя Миша, он жил в Москве. Первое его письмо, написанное печатными буквами, я получила в пятилетнем возрасте.

До сих пор помню это ощущение – толстый конверт с несколькими красивыми марками, сверху печатными буквами – «заказное», мой адрес и мое детское прозвище «Зюкочка». Так и написано – Зюкочке Курбатовой. В конверте, помимо самого послания, несколько красивых открыток. Какая это была радость!

Потом почтальон Нина стала приносить мне письма от незнакомых людей. Я не сразу догадалась, что писал их дедушка».

Вот одно из этих писем, написанных тогда уже знаменитым ученым:

«Дорогая Зина! Пишет тебе писатель Джек Лилли-Буллер. Я слышал, что ты хорошо рисовала. Мне нужен иллюстратор для моих рассказов. Изобрази меня, пожалуйста, среди пиратов на корабле. Я хочу портрета к своему собранию сочинений! вот!

Ио-хо-хо и три бочки пива и рома! Миллион маленьких дьяволят и черти на моей лысине. Участвовала ли ты в сражениях? Плавала ли с пиратами? Кто твоя бабушка и храбрая ли она? Миллион бочек рома!»

Письма Джека-Лилли Буллера оказались пророческими: Зюкочка, вопреки воле деда, желавшего видеть внучку искусствоведом, «вторым Бенуа», выбрала профессию книжного иллюстратора. И дед понял и принял: «У тебя в будущем прекрасная специальность. Я мечтаю, что ты будешь иллюстратором классических произведений. Во-первых, сейчас хороших иллюстраторов очень мало. Во-вторых, у тебя к этому все данные…»

И еще одно письмо, полученное Зинаидой в Пушкинских Горах, где она была на практике. Эти слова могли бы стать частью эссе, стихотворения в прозе, мемуаров, но предназначались одному-единственному человеку. Именно поэтому нельзя сомневаться в их искренности, в том, что написаны они человеком, до мозга костей преданным Пушкину и русской культуре, влюбленным в родную природу и твердо знающим, в чем смысл его существования и существования вообще.

«Дорогая Зиночка! Мне очень нравится Савкина Горка (удачно поставлена часовня) и городище Воронич – именно оно более всего нравилось Пушкину, потому что он подписывал даже свои произведения «на городище Воронич». Там замечательно пахнет густо растущая медуница.

Я нашел медуницу в Комарове, но здесь она пахнет чуть-чуть. А на городище Воронич медуница пушкинская (он ею дышал) пахнет властно. Не надо к ней наклоняться. Вообще человек себя чувствует в ваших местах не приниженно и может ходить в полный рост. Покатайся, пожалуйста, за меня на лодке – по сильному течению, там, где весла путаются в водорослях, пройди пешком до Петровского – на берегу озера Кучане растут замечательные леса…

Надо каждому иметь свои места. У Десницких – Коктебель, у них там дача, но место сильно испортилось. Пушкинские Горы же всегда останутся. И приехать туда на два дня зимой или осенью всегда можно. Эти поездки будут тебе восстанавливать душевные силы».

«Разумеется, главное в нем не то, что он был моим дедушкой, – часто повторяет Зинаида Курбатова. – И даже не то, что он был выдающимся человеком и выдающимся ученым. Главное, что он был не один. За ним и рядом с ним стояли люди, прожившие очень похожую жизнь и сумевшие пронести через все сложности и потери нечто чистое, настоящее и правильное. Я застала еще дедушкиных приятелей и коллег, это были корифеи. Можно только гадать, что они смогли бы сделать, достанься им другое, не столь страшное время. Поколение моих родителей, мое поколение, поколение наших детей уже не дадут таких титанов. Это печально, но это так.

В этом смысле Дмитрий Сергеевич был символом и отражением доставшейся ему эпохи. У него была судьба такая – прямая, как стрела. Конечно, он был человеком тяжелым, порой несправедливым, особенно к самым близким, но у него было четкое осознание того, что он должен сделать. Для своего города, для своей страны, для русской культуры…»

Санкт-Петербург
24.11.2006

Дореволюционное детство. С мамой Верой Семеновной Лихачевой и братом Михаилом (в центре). Куоккала. 1912 год.	С правнучкой Верой, которую он научил играть в шахматы.  Фото из личного архива Зинаиды Курбатовой