Они тоже были людьми…

Растянувшийся на два с лишним  года юбилей «Большого террора»  36 –39 годов заставляет раз за разом вспоминать о том, что хочется  забыть, но забывать нельзя  ни в коем случае.  Если о причинах репрессий,  роли Сталина, судьбах и характерах жертв репрессий известно достаточно, то чекистский аппарат или, как он тогда назывался, аппарат Главного управления государственной безопасности Народного комиссариата внутренних дел Союза ССР (ГУГБ НКВД), в общественном сознании все еще остается Terra incognita.

Мифы и цифры

Родившиеся  через полтора месяца после  большевистского переворота органы  госбезопасности являлись прямым порождением Октября,  однако  устоявшееся представление,  что все руководящие чекисты были членами или кандидатами в члены бюро соответствующих обкомов, крайкомов или ЦК  и одновременно депутатами всяческих советов, вплоть до Верховного, верно лишь отчасти. Такого рода практика появилась лишь в тридцатые годы, пережив свой апогей как раз в годы «большого террора». Изначально же ЧК были органом революционным и советским,  но не партийным. Полностью контролировать репрессивный аппарат правящая партия стала лишь к концу гражданской,  а  на переход контроля от Политбюро,  как коллегиального органа, лично к товарищу Сталину потребовалось еще пятнадцать лет.

Второй миф связан с всесилием ВЧК-НКВД-КГБ, что опять-таки неверно. Уже в 1921 году решением Ленина полномочия чекистов были  урезаны, а сама служба реорганизована с понижением статуса. Следующие 15 лет будущая госбезопасность наращивала мускулы. Пик лубянской мощи пришелся  на середину 30-х, но с  ноября 1938 полномочия органов опять урезают, и вплоть до распада СССР говорить о какой-либо «чекистской вольнице» бессмысленно. Наследники Дзержинского   подчинялись исключительно партийным руководителям соответствующего ранга.

Третий миф, накрепко  засевший в мозгах современников и существующий  по сию пору, гласит, что органы носили пролетарский характер. Увы. На 1 октября 1936 года (то есть  к началу «Большого террора»)  пролетарским происхождением могло похвастаться менее 21 % руководящих работников НКВД.  Преобладали же, как это ни странно для карающего меча  пролетарской диктатуры, выходцы  из помещиков, торговцев и предпринимателей. Вместе с выходцами из служащих и служителей культа они составляли устойчивое большинство всех руководителей НКВД, а именно  52 % - от общего числа наркомов Союза и республик, их заместителей, начальников  отделов  управлений в центральном аппарате и начальников управлений в краях, областях и округах.

При этом руководящие чекисты, даже весьма искушенные в оперативном отношении, были людьми малообразованными. На момент начала массовых репрессий лишь  14,5 % имело высшее или  незаконченное высшее образование.

Весьма любопытное и то, что на 1 октября 1936 года  22 %  высших чекистских руководителей имели  небольшевистское прошлое самого широкого диапазона – от эсеров и анархистов до членов Бунда,  еврейской социалистической партии «Поалей Цион» и перековавшихся  белогвардейцев.  Другое дело, что у каждого из них имелся внушительный стаж:  92 %  руководства НКВД  начинало  службу еще при Дзержинском. Соответственно, все попытки противопоставить хороших дзержинцев мерзким ежовцам, мягко говоря, не проходят.  Массовые репрессии начали осуществлять соратники  Железного Феликса, другое дело, что  к  ноябрю 1938 года  почти 75% руководителей советской госбезопасности либо погибло, либо оказалось за решеткой.

Ну и напоследок  самый скользкий миф, идентифицирующий сталинский НКВД, как «порождение русской национальной идеи и защитников русского национального государства». На все то же  1 октября 1936 года преобладающей этнической группой в руководстве НКВД были евреи (почти 40%). Вместе с поляками, латышами и немцами они составляли абсолютное большинство. Эти товарищи, если и были патриотами, то не великой России,  а Советского Союза или вообще мировой революции. Правда, что в период большого террора  все они исчезли, и на 1 июля 1939 года две трети руководящего состава были русскими.

Следует  отметить еще  один психологически важный аспект – в годы «великой чистки»  в руководящей верхушке НКВД резко (почти в два раза по сравнению с обычными временами)  возросло число сирот, бывших беспризорников, тех, кто был изгнан из дома из-за конфликтов с родителями  или исключен из школы. Товарищ Сталин полагал и не без оснований, что  проводить операции по уничтожению врагов народа и членов их семей уместнее  руками тех,  кто с детства озлоблен на весь мир.

Исполнитель

Вышеперечисленные тенденции,  как в капле воды  отразились в судьбе главного чекиста страны Николая Ивановича Ежова.  Сын питерского рабочего и домохозяйки-литовки он в марте 1917 года вступил в партию большевиков,  участвовал в революции,  воевал в гражданскую, честно вкалывал  на партийной работе в Татарии,  Марийской республике и Казахстане.  В 1925 году тридцатилетнего  Ежова  перевели  в Москву в аппарат ЦК.  Был Николай Иванович в  те годы  в быту скромен,  по-человечески отзывчив, в общении прост и  очень демократичен, что с друзьями, что с малознакомыми просителями, и это выгодно отличало будущего наркома  от  «забронзовевших» ветеранов Октября из числа  средней и высшей партноменклатуры.

Личная жизнь у Николая Ивановича  не сложилась. С первой женой он расстался по обоюдному согласию, детей не имел. Женился второй раз, и снова неудача.  Жена Ежова Евгения  держала в сталинской Москве некий аналог великосветского салона, общалась с  литераторами, актерами, дипломатами, детей не имела и не собиралась. В конце концов, нарком удочерил… двухлетнюю Наталью, дочь репрессированных за участие в троцкистской организации дипломатов.

На вопросы собственных подчиненных на  предмет удочерение ребенка  врагов народа, Ежов ответил: «В два года, какой она враг народа? Вырастет, будет советским человеком…».  Наталья  оказалась единственной, уцелевшей из ежовской семьи. Прекрасно  зная о том, какая судьба постигла ее настоящих родителей, и кем был ее приемный отец, она по документам так и осталась  Натальей Николаевной  Ежовой, а в горбачевские и даже  ельцинские времена писала наверх, добиваясь  реабилитации «кровавого карлика». Разумеется, безуспешно. Вина Ежова неоспорима, он и впрямь к концу своей карьеры стал  палачом. Именно стал, и это еще страшнее, чем прирожденный маньяк и душегуб, наслаждающийся своими зверствами.

«Пожалейте, люди, палачей»

Карьерный взлет Ежова начался в конце 1929 года, когда он стал заместителем  союзного Наркома  земледелия. Это был период всеобщей коллективизации, по своим  социальным последствиям, возможно, и явившейся  подлинной революцией. До коллективизации реставрация старых порядков еще была возможна, но  год «великого перелома»  поставил крест на  крестьянской, патриархально-православной стране.

Войну с большинством собственного народа большевики выиграли не в последнюю очередь благодаря таким честным, инициативным и безжалостным исполнителям, каким был замнаркома Ежов. Сделав свое дело, Николай Иванович  вернулся в партийный аппарат. В 1934 стал членом ЦК,  через год – секретарем. Уже в  качестве такового Сталин поручил Ежову контролировать деятельность Наркомата внутренних дел,  прежний глава которого Генрих Ягода перестал устраивать вождя.

26 сентября 1936 года Ежов стал Наркомом внутренних дел и пробыл на  этом посту 2 года и 2 месяца, обогатив отечественную историю термином «ежовщина».  Ни  роль Ежова  лично, ни роль НКВД в целом в  этот период нельзя ни  затушевать, ни приукрасить, хотя бывали и исключения.  Другое дело,  что они в основном сводились к  добровольному уходу из жизни.

Не желая становиться соучастниками  в незаконных репрессиях,  покончили с собой видные чекисты  Соломон Мазо, Матвей Погребинский, Владимир Курский, Василий Каруцкий.  Все они имели прямой выход и на Ежова, и на членов Политбюро, включая самого Сталина, но никому из самоубийц  не пришло в голову  захватить с собой в мир иной инициаторов  террора. Видимо, по той причине, что воспитаны они были в  большевистской традиции, отвергавший индивидуальный террор, как неэффективный.

Ежов не застрелился. Он запил. Всесильный нарком не мог приступать к исполнению своих должностных обязанностей, не  выпив предварительно  в служебном кабинете бутылку водки. В последствие он показал, что в трезвом виде не мог подписывать арестные и расстрельные списки на  бывших товарищей  по партии, революции, гражданской войне, НКВД.

К концу 1938 года Сталин пришел к выводу, что поставленные им  задачи решены, и нужда в продолжении столь резкой репрессивной политики отпала. 25 ноября1938 года Ежов был  смещен с поста Наркома внутренних дел. Две недели он передавал дела  Лаврентию Берия,   и только после вступления последнего в должность об отставке Ежова было объявлено официально. 10 апреля 1939 бывшего наркома, потерявшего к этому времени все свои  должности, а было их  немало, арестовали, причем  сохранившаяся в следственном деле санкция почему-то оформлена июнем 1939.

Что любопытно, так это то, что  ни один из 12 (!) верховных советов,   где Ежов на момент ареста числился депутатом, не дал санкцию на привлечение народного избранника к уголовной ответственности, хотя по Конституции аресту депутата должен предшествовать соответствующий запрос,  которых, опять-таки,   сделан не был. Отмолчался и Исполком Коммунистического Интернационала (ИККИ),  хотя Ежов  был членом его президиума и по положению должен был быть сначала исключен из этой уважаемой организации.

На следствии Ежову инкриминировали террор, заговор и  шпионаж в пользу Германии. Выглядело все это крайне дико, поскольку наркому с его возможностями уничтожить членов Политбюро и продать Гитлеру все военные секреты было, что называется, раз плюнуть. На суде, который, разумеется, был закрытым, Ежов держался  достаточно мужественно.  Ряд источников приводят следующие слова  обвиняемого:  «На предварительном следствии я говорил, что я не шпион, я не террорист, но мне не верили и применили ко мне сильнейшие избиения. Я в течение двадцати пяти лет своей партийной жизни честно боролся с врагами и уничтожал врагов. У меня есть и такие преступления, за которые меня можно и расстрелять, и я о них скажу после, но тех преступлений, которые мне вменены обвинительным заключением по моему делу, я не совершал и в них не повинен... Я не отрицаю, что пьянствовал, но я работал как вол... Если бы я хотел произвести террористический акт над кем-либо из членов правительства, я для этой цели никого бы не вербовал, а, используя технику, совершил бы в любой момент это гнусное дело...»

6 февраля 1940 Ежова  расстреляли, однако  информация о его казни  была засекречена.  Родственникам задним числом объявили, что бывший нарком скончался от кровоизлияния в мозг 14 сентября 1942 чуть ли ни в Казанской психиатрической больнице. Видимо, власти хотели показать,  что ежовщина  являлась не целенаправленным продуктом сталинской политики, а делом рук отдельно взятого маньяка.

И кто бы мог подумать?

Напоследок нельзя не сказать еще об одном аспекте деятельности Ежова, благо, у этого его начинания недавно тоже был юбилей.  Придя в НКВД по сути со стороны,  новый нарком окинул чекистскую систему свежим взглядом и  приступил к усовершенствованиям. Причем,  как это ни парадоксально звучит, некоторые  нововведения сделали бы честь профессионалу.

Сегодня  много   говорится о мощи аналитических подразделений спецслужб,  системе подготовки кадров, разведывательных школах и так далее, но мало кто помнит, что отцом этой системы является тот самый «кровавый карлик».  Именно по приказу Ежова   за номером 0064 от 15 февраля 1937 года  было образовано Особое бюро при секретариате НКВД СССР для обобщения опыта разведывательной и контрразведывательной работы,  ведения досье на деятелей капиталистических стран и подготовки учебных пособий.  Вызывает легкую оторопь, что  идея создания, говоря современным языком,   информационно-аналитического центра в течение первых 20 лет существования ВЧК не приходила в голову никому из ее отцов-основателей.

Согласно легенде, ознакомившись с личным составом чекистского аппарата, Ежов изрек: «Я малограмотный, вы тут совсем неграмотные, кроме наших разведчиков  за рубежом. Как же мы страну  защищать будем? Надо учиться!». С подачи наркома  все в том же проклятом 37 начали в массовом порядке создаваться разведывательные школы и курсы, куда в спешном режиме  набирали молодежь. Спустя четыре года эти люди вынеси на  своих плечах Великую Отечественную войну, не допустив ни одной крупной фашистской диверсии в советском тылу, как гитлеровцы  ни старались.

Любопытна и судьба первых руководителей Особого бюро. Николай Рубинштейн и сменивший его в этом качестве Абрам Буздес пришли на работу в Госбезопасность из партийных органов и, в отличие от большинства соратников Ежова, никаким репрессиям не подвергались. Аналитическое  направление деятельности Николая Ивановича оказалось вполне востребовано и его преемниками, не решившимися на уничтожение столь ценных кадров.