Нет, это не александры македонские. Это гораздо хуже.

Новостные ленты  все сильнее напоминают репортаж то ли с театра военных действий, то ли из театра  абсурда. Война с захоронениями и монументами набирает обороты, захватывая все новые территории. Тем не менее, господа, сводящие счеты с покойниками никаких Америк  не открыли. Более того, они не открыли  даже  европ и азий. Еще в глубокой древности персидский царь Кир, предвидя если  не неизбежное, то очень возможное повелел высечь на своем надгробии следующую надпись: «О человек, кто бы  ты ни был и откуда бы ты ни явился, - ибо  я знаю, что ты придешь, - я Кир, создавший персидскую державу. Не лишай же меня  той  горстки земли, которая покрывает мое тело».

Пеллах, явившийся в Персию с Александром Македонским, то ли не читал по-иностранному, то ли наплевал на просьбу давным-давно почившего вражеского царя. Александр, узнав об осквернении могилы, велел казнить вандала, «хотя это был один из знатнейших граждан Пеллы». Гробница  была восстановлена, а  надпись повторена  по-гречески. На всякий  случай. Увы, великий  Александр был уникумом,     последователи Пеллаха встречаются  куда чаще.

Призрак бродит по Европе. Призрак вандализма.

Если заглянуть в историю, то являющаяся для нас образцом цивилизованности Англия  не единожды являла  миру примеры  совершенно варварского отношения к мертвым. В августе 1485 года в Босвортской  битве погиб последний законный  король Англии из рода  Плантагенетов Ричард Третий. Тот самый, из которого победители с помощью обслуживавшей их творческой интеллигенции  в лице Холиншеда, Мора и Шекспира со временем слепили горбатое чудовище, обвинив покойного в  том числе и в детоубийстве, на самом деле совершенного победителями.  У Ричарда не осталось даже могилы. Сначала мертвого короля голым бросили на землю, чтобы люди убедились в его смерти, а потом, испуганные паломничеством простонародья, тихонько похоронили в Грэйфрайрском аббатстве. При Генрихе Восьмом оно было снесено, а гробница Ричарда какое-то время служила поилкой для скота. Что случилось с его останками, никто не знает.

Дальше – больше. Те, кто читал роман Дюма «Виконт де Бражелон»,  наверняка вспомнят реставрацию династии Стюартов.  Дюма не погрешил против истины ни с датой, ни с одним из персонажей, республиканским генералом Монком, перековавшимся в первейшего сторонника Карла Второго, сына казненного Карла Первого, к низвержению  которого с престола  генерал  приложил руку. Получив  корону, прагматичный Карл Второй не стал обвинять союзника в республиканском прошлом. Месть, тем не менее,  требовала своего, и в январе в двенадцатую годовщину гибели отца, государь  велел извлечь из могил тела умершего в 1658 лорда-протектора Кромвеля и умершего в 1653 председателя суда над королем Бредшоу.

Скелеты водрузили на позорные сани и отвезли в Тауэр, где  и повесили. Посмертной славе Кромвеля это не помешало. Что до короля, то он  провел свой век в пирах и распутстве, а унаследовавший трон младший брат Карла  Иаков был свергнут «славной революцией» 1688 года,  чему немало способствовала партия вигов, во многом наследовавшая идеи Кромвеля и Бредшоу. Ну а на месте изначального  захоронения Кромвеля в  нынешней часовне Королевских ВВС теперь стоит памятный камень.

Соседняя Франция тоже отдала  дань войне с памятниками и тасканию костей.  Разрушение  Бастилии было лишь  началом войны с гнусным феодальным прошлым в лице монументов. Досталось не только статуе  Людовика Пятнадцатого, но и такому «народному» монарху, как Генрих Четвертый.

Избавившись от наследия феодализма, революционная Франция  соорудила Пантеон «друзей народа». Помимо снесенных туда просветителей вроде Вольтера или Руссо, в Пантеон определили депутата конвента Марата, погибшего в собственной ванной от кинжала Шарлотты Корде. Впрочем, лежал он там недолго. После падения якобинской диктатуры  и расправы над ее руководителями буржуазная «золотая молодежь» свела счеты и с мертвым Маратом. Его прах был выброшен на улицу при попустительстве новых властей. Куда делся – неизвестно.

А война с памятниками тянулась  и тянулась. Одним из последних ее всплесков было торжественное разрушение  колонны Великой армии (чаще называемой Вандомской), воздвигнутой в честь победы под Аустерлицем. «Величайший революционный акт, долженствующий показать, что Коммуна осуждает внешнюю политику старого общества и навсегда отказывается от нее» имел место 16 мая 1871 года. Любопытно,  что раньше  Вандомскую площадь украшала конная статуя  Короля-Солнца, павшая под натиском выше упомянутой борьбы с памятниками. Вандомской  колонне повезло больше. Четыре года спустя «в условиях реакции, восторжествовавшей после подавления Парижской Коммуны» она была восстановлена опять-таки под бурные аплодисменты, но  уже  из противоположного лагеря.

Василий  Иванович думает

Чтобы ни утверждали сторонники тезиса об исконной  русской духовности, беспардонное и хамское отношение к умершим, равно как использование покойников  в политических игрищах в Любезном Отечестве пошло отнюдь не  с 1917 года. Большевики придали войне с мертвыми массовый характер только и всего, но вернемся, так сказать,  к  истокам.

Пожалуй, абсолютным чемпионом по части организации политических перезахоронений в российской истории является Василий Иванович Шуйский. Сей  достойный  человек, последовательно предававший Федора Иоанновича, Бориса Годунова, его сына Федора и Лжедмитрия Первого, вскарабкавшийся  на московский  трон и  с позором с него слетевший, прямо-таки чудеса творил. Правда, не в  одиночку.

Лжедмитрий Первый входить в Москву, пока были живы Федор Годунов и его мать, царица Мария Григорьевна, не хотел. Подготовить  вступление доброго царя  в столицу взялись Василий Голицын, Василий Мосальский, Михаил Молчанов и Андрей Шерефетдинов. 10 июня 1605 года в сопровождении отряда стрельцов они ворвались на подворье Годуновых. Вдовствующая царица  потеряла дар речи и никакого сопротивления не оказала. Федор Годунов, бывший прекрасным бойцом и смелым человеком, отбивался до последнего, но силы были слишком неравны. Мать и сына задушили, народу же  было объявлено, что  царь и царица покончили с собой,  «испиша зелья».

В это никто не поверил, потому что выставленные на  обозрение  трупы «украшали» следы от веревок. Тем не менее,  убитых объявили самоубийцами, а поскольку самоубийство является величайшим грехом, в погребении по обряду им было отказано.  Годуновых закопали возле ограды бедного Варсонофьевского монастыря на Сретенке. В ту же яму швырнули  и останки «худородного» царя Бориса Годунова, вытащенные выслуживающимися перед самозванцем  боярами  из усыпальницы русских царей в Архангельском соборе. Даже стену не постеснялись для этого проломить.

Вошедшие во вкус изменники на этом не успокоились и при живом Лжедмитрии тайно пообещали царскую корону Владиславу, сыну польского короля Сигизмунда III. 17 мая 1606 года в результате организованного и возглавленного Шуйским восстания  Самозванец был убит. Спонтанное или же  напротив хорошо подготовленное избиение польских наёмников москвичами привело к тому, что вопрос о передаче трона поляку отпал.   Царем стал  Василий Иванович. И началось…

Одним из первых PR-ходов нового царя стало торжественное перезахоронение подлинного царевича Дмитрия, погибшего при невыясненных обстоятельствах в  мае  1591  года. Целью акции было пресечение самозванчества, как  такового.  В Углич отправилась правительственная комиссия во главе с ростовским митрополитом Филаретом. Могила Дмитрия была раскопана, его останки объявлены нетленными и под торжественный звон колоколов в сопровождении духовенства 3 июня 1606 года перевезены в Москву. Канонизации царевича мешало лишь  официальное заключение работавшей в Угличе  следственной группы, возглавляемой… Василием Шуйским. Посланная на место происшествия сразу после того, как весть о гибели Дмитрия достигли Москвы,   комиссия установила, что царевич во время игры "в ножичек закололся в припадке падучей болезни".

Но самоубийцы, даже невольные, не могут стать святыми, и Шуйский задним числом пересмотрел собственные заключения, свалив  убийство  царевича  на  покойного Бориса Годунова. Вы думаете это все? Никоим образом! В целях дискредитации предыдущей власти в лице Лжедмитрия и укрепления власти собственной  Василий Иванович устроил торжественное перенесение останков Бориса Годунова и членов его семьи в Троице-Сергиевский монастырь. Гуманитарную и общечеловеческую акцию осуществляли бояре и монахи,  на руках несшие гробы с прахом царя Бориса,  его жены и сына. Пройдет совсем немного времени, и Василия Шуйского насильно постригут в  монахи, положив  тем  самым конец  бурной  карьере «лукавого царедворца», как  назвал Шуйского Пушкин.  Этот человек не имел ничего святого, менял  государей и взгляды, как перчатки, используя в качестве средств все, что можно и нельзя. Остается только гадать, как развернулся бы  талант Василия Ивановича на просторах бывшего СССР,  сколько памятников он бы снес и скольких покойников потревожил, отправляя кого -  на  свалку, а кого в спешно сооруженные пантеоны.

Любовь к  отеческим гробам

Если Василий  Шуйский занимался перезахоронениями безо всяческого удовольствия,  исключительно в  конъюнктурно-политических  целях, то Павел Первый делал это под влиянием обуревавших его эмоций.

Торжественное водворение в  Петропавловском соборе свергнутого и убитого  Петра Третьего  император «уравновесил» посмертной местью князю Потемкину, которого  ненавидел всеми фибрами своей души.   В отличие  от императрицы   Марии Федоровны,  Светлейшего уважавшей  и любившей. Оплакивали Потемкина и те, кто при жизни был с ним не в лучших отношениях. Так Румянцев, услышав о кончине князя,  «Не удивляйтесь слезам моим, – объяснял он. – Потемкин был враг мой, но человек великий!»

Тело умершего в дороге Потемкина 23 ноября 1791 года привезли в Херсон и положили  в раку в центре церкви св. Екатерины-великомученицы. Императрица заказала мраморное надгробие, но умерла раньше, чем оно было  готово, а у раки  Потемкина молились  местные жители и приезжие; в  числе которых был и Суворов.  Это паломничество и привело воцарившегося Павла в неистовство.

18 апреля 1798 года император начертал: «дабы все тело без дальнейшей огласки в самом же том погребу погребено было в особо вырытую яму, а погреб засыпан землею и выглажен так, как бы его никогда не бывало».  Ходили слухи, что Павел Петрович на словах велел  генерал-прокурору Александру Куракину не просто уничтожить все, что напоминает о Потемкине, но и разбросать его кости по Чертову ущелью невдалеке от церкви. Тем не менее,  ни один из приказов исполнен не был.

Английский историк Саймон Себаг-Монтефиоре, досконально изучивший все, что связано с именем Потемкина, пишет, что 4 июля 1818 года кузен светлейшего, архиепископ Екатеринославский Иов Потемкин  распорядился «снять плиту  пола в церкви св. Екатерины  и поднять  фоб.  Набальзамированное  тело оказалось на месте — как это случалось не раз, подданные игнорировали безумный каприз Павла».

При Александре  I официальное отношение к Потемкину изменилось. Было решено поставить ему  памятник, и в 1837 году в Херсоне был открыт монумент.  Бронзовый  Потемкин в доспехах римского военачальника  взирал  с высоты  пьедестала на обустроенный им край. Во время гражданской войны  петлюровцы перетащили  памятник во двор местного музея, где он и простоял, всеми забытый,  до следующей войны, во время которой сгинул окончательно.

Не повезло и захоронениям екатерининских времен.  Побывавший в Херсоне Себаг-Монтефиоре записал: «Большевики приказали раскопать кладбище при церкви св. Екатерины, где были похоронены офицеры, убитые при осаде Очакова. Пожелтевшие фотографии, сохранившиеся у местного священника, отца Анатолия, представляют жуткую сцену: крестьяне стоят над скелетами в остатках мундиров екатерининских времен; на заднем плане маячит кожанка чекиста…»

Хотели, как  лучше…

Иногда мертвых тревожат из лучших побуждений, желая отдать дань уважения или восстановить справедливость. Так прах Наполеона перенесли с острова святой Елены  в Париж. Так сейчас переносят в Россию останки умерших в эмиграции, и неизвестно, кому это больше нужно, мертвым или живым. Только жаль, что знаменитый поэт-партизан Денис Давыдов, добивавшийся и добившийся перезахоронения своего кумира и покровителя князя Багратиона на  Бородинском поле, не был пророком. Иначе он не ввязался бы в это, казавшееся благим дело.

Петр Иванович Багратион скончался  от ран 12 сентября 1812 года в селе Симы, где и был похоронен в первый раз. Увы, посмертная  судьба человека,  самым удивительным в  биографии которого по словам Тарле  было то, что он каким-то чудом дожил до 47 лет, оказалась чудовищной.

Денис Давыдов  полагал, что «Ахилл наполеонвоских войн» должен лежать в бородинской земле. Николай Первый  с этим  согласился, и  в 1839 году дело было сделано. Император  лично присутствовал на церемонии открытия на месте  знаменитой батареи Раевского величественного монумента.  Слишком величественного, как оказалось. Апологеты  индустриализации сочли, что такое количество чугуна не должно пропадать, и в 1932 году  памятник  взорвали, а полученный  металлолом отправили в переплавку.  Находящийся  рядом склеп Багратиона был разрушен, а кости разбросало взрывом.

Спустя несколько  лет  перехвативший руль у старых большевиков Сталин принялся разворачивать государственную машину от диктатуры  пролетариата к  империи.  Обойти вниманием 125-летие Бородинской битвы  вождь не мог. Вспомнили, видимо и о грузинском происхождении Багратиона. В результате к юбилейным торжествам спешно соорудили обелиск, на котором написали, что здесь покоится герой Отечественной войны 1812 года Петр Багратион.

Спустя еще 50 лет, на излете существования СССР было решено воссоздать в первозданном виде  взорванный монумент в комплексе с могилой. 18 августа 1987 года  после весьма скромной церемонии гроб полководца  опустили в новую могилу. Туда же поместили капсулу-гильзу, в которой была копия акта о проведенных на месте  первоначального склепа раскопках. Позже распоряжавшийся  церемонией  офицер напишет корреспонденту газеты «Труд»:  "Я твердо заявляю, что никакого праха в гробу не было!" («Труд» № 131 за 20.07.2006)

Те, кто занимался  раскопками,  с этим утверждением не согласны – в  гробу лежало  то, что было тактично названо  «фрагментами останков». Перебрав буквально по крупице грунт, они собрали  «извлекли из мусора 4 пуговицы, лоскутки старой мундирной ткани, фрагменты эполет, обрывки кожаных ремней... А главное - обломки костей: мелкие кусочки черепа, ребер, кистей рук, позвонков...»

Все это зашили в шелковый мешочек, который в гробу совершенно затерялся и участники церемонии его не заметили. Что до бОльшей части останков Петра Ивановича, то старожилы сходятся  на  том, что они были собраны добрыми людьми на месте взрыва и тайно захоронены. То ли в   Спасо-Бородинском монастыре,  то ли в  овраге. В рассказах фигурируют, то монахиня, то сельская учительница, то какой-то старик, но кто бы ни были эти  люди, тайну последнего упокоения  Багратиона они унесли с собой.  Осталась память и монумент, к которому кто-то упорно приносит цветы.

«И приказано статуй за  ночь снять со станции»

О предпоследних достижениях  на фронте  борьбы с памятниками лучше всего сказал Александр Городницкий «вчера еще  доламывали церкви, теперь ломают статуи вождей». Остается добавить лишь то, что ломали (и ломают) сплошь и рядом  господа, начинавшие свою карьеру, как товарищи. Впрочем, и  товарищи, как таковые  успели наломать немало памятников вчерашним отцам и гениям.

1 мая 1955 года в Праге был торжественно открыт крупнейший в мире памятник Сталину. Его строительство обошлось в 137 миллионов тогдашних крон. В создании монумента участвовало 600 мастеров, на постамент и фигуру израсходовали 17 000 тонн камня (только голова гиганта весила 52 тонны). Высота подножия составляла 15 м а сама фигура - 15 метров 20 сантиметров. Фактическая стоимость  колосса равнялась стоимости  3000 однокомнатных квартир. Открывали его с чудовищной помпой в присутствии советской делегации во главе с верным сталинским наркомом Кагановичем.

Семь лет спустя, каменный генералиссимус  был разрушен в процессе борьбы с  культом личности. Аналогичная судьба постигла и другие сталинские монументы от Берлина до Камчатки.  Памятник вождю в албанской Тиране продержался дольше и  был разрушен студентами в декабре 1988 года.

Тотальное разрушение прошлось не только по монументам, но и по могилам. Большевики в первые революционные годы по специальному распоряжению Ленина уничтожали мощи православных святых. Не прошло и полувека, как  с останками большевистских вождей случилось тоже самое.

Выносом из мавзолеев  закончили  Сталин, Георгий Димитров и монгольский маршал Чойболсан.  Первый и третий потеряли свои места в борьбе с культом личности в начале 60-х, Димитрова убрали в 1990 после падения социализма в Болгарии. Круче же всех судьба обошлась с  прахом чехословацкого лидера Клемента Готвальда, после смерти в 1953 помещенного  в Национальный пантеон.  Уже и культ личности покойного был разоблачен, и жертвы его преступлений (одних повещенных 178 человек) реабилитированы, а товарищ Клемент  все лежал рядом с Яном Жижкой.

После «бархатной революции» в 1990 было решено его оттуда изъять,  и тут трагедия чехословацкого народа переросла в фарс. Единственная дочь  Готвальда Мария отказалась принимать прах отца, заявив, что с его памятью столько раз манипулировали, что она не хочет становиться объектом очередной манипуляции.  Мария предложила  отправить прах на хранение в ЦК компартии Чехословакии. Коммунисты  принимать урну категорически отказались, сославшись на то, что преступления Готвальда КПЧ давно осудила и ничего общего с этим деятелем иметь не хочет. Так и препирались, пока волевым решением городских властей урну  не захоронили на муниципальном кладбище за счет бюджета.

Двадцатый век кончился. Человечество с помпой перевалило  тысячелетний порог, но прошлое  по-прежнему  служит разменной монетой для тех, кто претендует на власть над настоящем. Вот и суетятся - переименовывают, переписывают, перекапывают, полагая  себя великими. Только величие, что индивидуальное, что национальное на сносе памятников, таскании костей  и пинании мертвых львов не делается.  Для  этого нужно не ломать, а  строить, и пора бы это, наконец, понять.