Знак Последнего

[Майкл Джест]

Здравствуйте. Я – Майкл Джест, потомственный нобиль. Заметил, что в этом разделе авторы выкладывают фанфики и по другим фэндомам, а также собственные оригинальные произведения; поэтому решил осмелиться выложить тут пока только начало своего фанфика по сериалу «Горец». Называется фик «Знак Последнего», в нем будет несколько частей.
Надеюсь, с разделом я не ошибся, Правил не нарушил, за рамки, созданные имеющимися прецедентами, не вышел, и ругать вы меня не будете.

[Майкл Джест]

                         Знак Последнего.

                                               Я часто вижу страх   
                                               В смотрящих на меня глазах.

                                                             Король и Шут   


                     Часть 1. 808 год Римской эры (55 год н.э.), Рим и окрестности.

                                               Сидел на озере рыбак,
                                               В лодке с удочкой дремал.
                                               И потому не замечал,
                                               Как на воду лёг туман.
                                               А потом увидел он,
                                               Белый пар со всех сторон.
                                               "Что мне делать, как мне быть?
                                               Как узнать куда мне плыть?
                                                   
                                                                 Король и Шут
 
                                             

                               Глава 1. Июльские иды.

     Ливий Терм открыл глаза и нахмурился, припоминая, где и когда он уснул. Голова почти не болела – хоть и спал Бессмертный недолго, хмель быстро выветрился. Сделав таким образом вывод, что накануне он пил, Ливий скосил взгляд направо – там на столике лежал его короткий меч. Похвалив себя за никогда не покидавшую его предусмотрительность – даже в пьяном виде он беспокоился о сохранности своей жизни – он, по – прежнему не поворачивая головы, глянул налево. Так и есть, там спиной к нему лежала черноволосая женщина. Ливий напрягся и стал вспоминать, у кого же он в гостях – спальня была явно не его – что было вчера и, самое любопытное, кто же лежал в постели рядом с ним.
     В окно светили лучи солнца, было утро. Ливий фыркнул: если тут была знатная пирушка, то закончили они не более пяти часов назад, значит, все гости спят как убитые, не исключая и таинственной прелестницы, чью спину он лицезрел. Тут Терм, наконец, вспомнил, что вчера, будучи на расстоянии дня пути до Рима, он не удержался и поехал вместе со случайно подвернувшимся ему на пути молодым Руфом, который звал его на свою виллу. Затем Руф что – то показывал ему, какие – то новые постройки, потом они смотрели зверинец, после чего приехал еще кто – то, и началась пирушка. Припомнив все это, Ливий почувствовал себя гораздо более уверенно, пригладил вьющиеся русые волосы, потянулся, заложил руки за голову и стал рассуждать на предмет того, кто же лежит рядом с ним. Придя к выводу, что это одна из двух замужних кузин Руфа, гостивших у последнего, Терм передернулся: он терпеть не мог утренних сцен, какими бы они не были. Иными словами, он всегда предпочитал засыпать вместе с женщиной – желательно, хорошенькой и молодой – а просыпаться раньше ее. Вообще же он был несколько удивлен и даже смущен своим поведением, поскольку вот уже без малого пять сотен лет плотские утехи и вино надоели ему, и он обращался к ним или желая забыться, или за компанию. Вчера случилось именно второе: Руф блистал всеми пороками молодости, и Ливий поддался искушению и свернул с дороги, ведущей в Рим.
     Полежав еще некоторое время, Терм вздохнул и бесшумно сел на постели. Голова была совсем не тяжелая, и он мысленно похвалил себя за то, что редко пьет,  - Бессмертие Бессмертием, но он неоднократно слышал, что изо дня в день пьющие Бессмертные встают утром с тяжелой головой. Надев тунику и прихватив на правом плече плащ аграфом, Ливий обул на ноги сандалии и, не оборачиваясь, вышел из комнаты.
     Дом мирно спал. Кое – где копошились слуги, но Терм не обращал на них внимания. Припомнив, где находится кабинет Руфа, он направился туда, желая оставить хозяину записку со словами благодарности и извинениями за ранний отъезд. Дверь кабинета была приоткрыта, оттуда доносилось мерное похрапывание. Заглянув туда, гость обнаружил спящего в кресле хозяина, положившего голову на стол. Осторожно ступая, Терм подошел к столу, аккуратно достал из – под головы Руфа чистый лист папируса, на котором он нерачительно уснул, и принялся за письмо.
     Покончив с этим, Ливий выскользнул из кабинета, превращенного в опочивальню, спустился вниз, вышел во двор и направился к фонтану. Умывшись, он кивнул рабу, поднесшему ему полотенце, - он никогда не вел себя с рабами грубо, хотя, конечно, относился к ним пренебрежительно. Он мог наказать раба, если тот провинился, мог провести ночь с понравившейся рабыней, мог отправить непокорного на галеры, но старался не обижать своих рабов зря и даже не разлучать их с семьей. Излишняя жестокость была в его глазах качеством не самым лучшим. Ливий был рожден в Греции, в то время отношение к рабам было сравнительно мягкое, и он пронес память о тех временах через всю свою долгую жизнь. К тому же, ему самому тоже пришлось побывать рабом, да еще и в каменоломне, и Терм понимал, что быть рабом не очень приятно.
     Велев рабу – конюху седлать его лошадь, Ливий подождал, пока тот исполнит приказание, и проверил, хорошо ли сбоку седла закреплен его длинный меч. Следуя веяниям времени, он всегда носил короткий, но в бою предпочитал лезвие подлиннее. Удостоверившись, что с мечом все в порядке, Терм вскочил в седло, глянул на виллу в последний раз и, не оборачиваясь более, пустил коня крупной рысью – к ночи он рассчитывал быть в своем римском доме.
     Впервые ощущение приближения чего – то нехорошего посетило Ливия спустя пару часов после того, как он покинул виллу Руфа. Был знойный полдень, кругом тянулись поля, впереди зеленела небольшая роща, через которую лежал путь всадника. Кругом все было безмятежно, жизнь шла своим размеренным чередом, его Волчица спокойно помахивала ушами, не чувствуя тревоги хозяина, и эту идиллию разорвало тревожное предчувствие. Терм сам удивился тому, что в такой славный день ему почти страшно въезжать в казавшуюся совершенно безобидной рощу. За столетия своей жизни он научился владеть собой и гордился этим своим умением. Страх в его глазах никогда не был чем – то предосудительным, Ливий всегда считал его знаком того, что надо насторожиться и быть повнимательнее, но панику – а именно ее напоминало охватившее его чувство – он всегда презирал, считая дурным советчиком.
     Пытаясь понять, что же его тревожит, он заставил коня повернуться вокруг своей оси и внимательно огляделся. Поблизости не было ни души, вдалеке на полях работали люди. Пожав плечами, Терм продолжил путь, а заодно и размышления о природе страха и паники.
     Так вот, страх для него был чувством, основанном на чем – то рациональном, реально существующем. Его мозг, анализируя страх, находил источник его и решал, стоит ли его опасаться. Если опасаться стоило, Ливий предпринимал необходимые в данной ситуации меры. Паника же была чувством иррациональным, ее можно назвать животным страхом. Можно было признавать ее высшим прозрением, но Терм, друживший в свое время с Эпикуром, полностью разделял мнение последнего о непричастности богов к ходу нашей земной жизни. Считая так, он не верил в разные знаки, в высшую справедливость, в бытие после смерти и находил в себе мужество быть несуеверным. Потому – то чувство, испытываемое им в этот момент, было весьма оскорбительным.
     Въехав под сень деревьев, Ливий был бы даже рад почувствовать Зов, хотя обычно ему не доставляли особого удовольствия незапланированные встречи с другими Бессмертными. Фехтовал он очень хорошо и постоянно поддерживал свое мастерство тренировками, но рисковать самым дорогим, что у него было, не любил. Однако сейчас Зов был бы знаком того, что никакой особенной, неизвестной ему доселе опасности нет, а просто есть еще один Бессмертный, с которым придется выяснять отношения, а то и просто поболтать и разойтись миром, если он окажется старым знакомым или сговорчивым малым. Терм, впрочем, ничьего Зова не ощущал и поэтому продолжал ехать, обозревая придорожные кусты.
     Справа в этих самых кустах что – то хрустнуло и зашуршало. Волчица соизволила вздрогнуть, Ливий выхватил короткий меч из ножен и покрепче перехватил поводья. Шуршание стихло. Всадник целую минуту внимательно смотрел на заросли и затем фыркнул, увидев выбежавшего оттуда задорно поднявшего уши кролика.
     - Скотина, - процедил Терм, вбрасывая меч обратно в ножны и продолжая путь.
     Кролик, очевидно, понял, что обращаются к нему, но беседу решил не поддерживать. Только упрыгав на безопасное, на его взгляд, расстояние, он обернулся, сел на задние лапы и принялся разглядывать всадника.

[Майкл Джест]

     - Радуйся, - поддразнил его Ливий, - ты, наверное, первый раз в жизни кого – то испугал.
     Роща закончилась, но напряжение, которому, казалось бы, был дан выход, никуда не пропадало. Дорога снова шла полями, небо над головой было ясное, без единого облачка, но на душе было так погано, как давненько не было. Сзади будто бы послышался стук копыт, Терм обернулся, но никого не увидел: дорога была пуста.
     «Пожалуй, надо прокатиться чуть скорее, тогда есть вероятность развеяться», - подумал он и пустил Волчицу легким галопом. Та постаралась извернуть шею и посмотреть на него с укоризной, но Ливий все равно бы ничего не заметил – он смотрел на то, как все быстрее мимо него проносятся обильные поля, далекие фигуры работников, редкие маленькие домики, деревья. Однако за цокотом копыт Волчицы ему неизменно чудился другой – все более близкий. Долго так выдержать он не мог и, наконец, остановился. Все стихло, на дороге позади него никого не было. Сплюнув в дорожную пыль, Терм поехал дальше уже медленнее. Волчица была его любимой кобылой, было глупо обижать ее неоправданно быстрой ездой в такой жаркий день. Ливий похлопал животное по шее и причмокнул. Волчица в ответ пошевелила ушами и едва мотнула головой. Тревога все нарастала.
     Терм дорого бы дал, если бы с ним был какой – нибудь спутник. Обычно он не придавал большого значения тому, есть ли с ним кто в дороге или нет, но сейчас чувствовалась насущная необходимость обсудить хоть с кем – то погоду и прочие пустяки. Такие разговоры могли отвлечь от гнетущего чувства приближающейся опасности, а Ливий был уверен, что стоит лишь забыть об этом, отвлечься хоть ненадолго, и паника исчезнет. Собственными же силами сделать это не получалось.
     Еще было бы неплохо, чтобы погода испортилась, загремел гром и небо разверзлось хорошим дождем. Это могло отвлечь от странных опасений, да и сами эти опасения в плохую погоду сделались бы более естественными и, следовательно, не такими навязчивыми. Всадник окинул, сколько хватило взгляда, горизонт в поисках хоть одной тучки – тщетно.
     Если бы не отсутствие веры в предчувствия, Терм мог бы подумать, что боги остерегают его от поездки в Рим. И даже если бы у него была бы такая вера, он все равно навряд ли бы повернул Волчицу назад: в провинции, куда он ездил по хозяйственным делам, было смертельно скучно, а Рим таил в себе массу наслаждений и развлечений. Даже такой зрелый Бессмертный, как Ливий, находил в этом городе занятия, способные доставить ему удовольствие, не говоря уже о более молодых и неискушенных, например, о Гае Лепиде. К последнему, черноволосому утонченному красавчику, смазливой мордашкой напоминавшему женщину, Терм относился неодобрительно: тот уже лет шесть безвылазно сидел в Риме, пил вино, любил своих мальчиков и, похоже, не намеревался покидать города до тех пор, пока отсутствие перемен в его внешности не станет очень уж явственным.
     Хотя, по зрелом размышлении, Ливий в бытность свою молодым Бессмертным – со дня смерти Лепида прошло лет десять, не больше – совершал те же ошибки. Испытавшее смерть тело, неожиданно обретшее новую, куда более долгую, чем прежняя, жизнь, и осознавший свое Бессмертие мозг требовали упоения этим самым Бессмертием. Впрочем, Терму, когда он возродился, повезло меньше, чем Гаю Лепиду: последний был наследником богатых родителей, отравился в возрасте всего двадцати двух лет, и его красота была хоть и женственной, но бесспорной, тогда как Ливий мог похвастать лишь простым волевым лицом и решительными скулами.
     Возросшее чуть ли не до звона в ушах напряжение вырвало его из размышлений о беспутной молодости Лепида. Терм оглянулся вокруг: картина почти не менялась, но впереди маячил постоялый двор, что его весьма обрадовало: там можно было передохнуть, поесть и почувствовать себя в кругу людей.
     Хозяин, пожилой плотный сицилиец, провел гостя под сень деревьев и, сладко улыбаясь, указал на прогуливающихся в саду пышнохвостых павлинов:
     - Не угодно ли господину отведать мяса этих чудных птиц? Уверяю, оно столь же сочно…
     - Нет уж, уволь, почтенный хозяин, - Терму доводилось пробовать мясо павлинов и он находил его мерзким на вкус, - давай что – нибудь съедобное. Ты ведь с Сицилии? Так давай миногу, самую лучшую, что у тебя есть, давай гусиную печень, давай… Что у тебя из горячего?
     - Кабан, господин, очень славный кабан. Господин так проницателен…
     - Так давай кабана, но смотри, чтобы кусок был горячим весь, а не только снаружи. И поживей!
     Хозяин кинулся на кухню, а Терм с неодобрением посмотрел на павлинов.
     - Проклятье, - пробормотал он, - меня будто грызет изнутри.
     Поев, слушая болтовню хозяина и изредка односложно отвечая ему, Ливий не скупясь расплатился, выслушал очередную порцию восхвалений своей щедрости и вывел коня на дорогу, напутствуемый благословлениями сицилийца.
     Ехать было несколько веселее, чем прежде: до Рима оставалось совсем немного, и эта близость города бодрила Терма. Тревога не исчезла совсем, но будто бы ушла вглубь его существа, и мысли его стали не так мрачны. Он уже представлял себе, как въедет на городскую мостовую, проскачет мимо Форума, завернет к себе на Аполлоновую улицу, отдаст Волчицу на попечение конюха, примет ванну, отошлет рабов и спокойно уснет, утомленный дорогой, а на следующий день отправится к кому – нибудь в гости, желательно, чтобы к Петронию. Рассуждая таким образом, он почти освободился от тревожных предчувствий и не заметил, как стемнело.

[Майкл Джест]

     До города оставалось не более часа пути, рядом с путником по – прежнему никого не было. На небе зажигались звезды, Ливий залюбовался ими, затем ветви деревьев скрыли небо от его взгляда. Выехав из редкой рощи, он вновь запрокинул голову и отметил, что на небе появилось еще несколько звезд. И в это самое время по успокоившимся было нервам разлилась дрожь Зова. Резко опустив голову, Терм медленно вынул длинный мечи и оглянулся: не считая оставшегося позади леса, всюду было открытое пространство, и ни одной фигуры видно не было. Он попытался определить, откуда исходит Зов – раньше это практически всегда выходило быстро и безошибочно, но сейчас Ливий не смог этого сделать. Волчица, как ни странно, вела себя спокойно – даже слишком спокойно. На всякий случай спешившись, Терм еще раз посмотрел вокруг себя и, прислушавшись к Зову, убедился, что он не принадлежал ни одному из тех Бессмертных, кого он знал близко. И еще этот Зов был неуловимо странным, Ливий далеко не сразу понял это. Более молодой Бессмертный мог бы и не заметить этого, но он был опытен и научился ориентироваться в Зове, если это вообще было возможно. Рассказывали, что некий мастак в стародавние времена мог по одному только Зову определять характер и намерения Бессмертного. Таких высот Терм не достиг, но он был вполне согласен с тем, что Зов одного иногда почти неуловимо, но отличается от Зова другого. Природу этого отличия Ливий видел в разной степени колебания нервов каждого из Бессмертных, что физически выражалось в том, что нервы самого Терма вибрировали сильнее или слабее – в зависимости от того, кто перед ним. Сейчас же Зов был таким, какого он еще не встречал: немного привыкнув к нему, Ливий понял, что он не так сильно бил по нервам и не вызывал сильного желания искать глазами того, от кого этот Зов исходит.
     Сильного желания не вызывал, но Терм все равно оборачивался, не давая возможному противнику зайти сзади.
     - Кто здесь? – его голос прозвучал весьма уверенно, и Ливий похвалил себя за это. Он все же был опытным бойцом, его странными Зовами не напугаешь. Следуя древнему Правилу, он представился своим первым именем:
     - Я Теон, сын Лага. Кто ты?
     Именно мысль о старом Правиле натолкнула Терма на интересное, как ему показалось, размышление. Продолжая медленно поворачиваться вокруг своей оси и убеждать себя, что расслабляться не стоит, он припомнил, что в молодости, постигая самые начала жизни Бессмертного, он любопытствовал у своего учителя, откуда вообще взялись Правила, кто их дал Бессмертным и где этот «кто» теперь. Учитель тогда не ответил по существу, а просто сказал, что этим Правилам следуют почти все, а редчайших преступников истребляют даже самые отпетые негодяи из Бессмертных. Со временем понятие «негодяй» для Ливия стало весьма расплывчатым, да и слова учителя подзабылись, но сейчас он вспомнил их и перекинул от них мысленный мостик к тем скудным сведениям о Начале Игры, которые ему встречались на его пути уже после его молодости.
     Пару раз ему доводилось слышать о неких Пророчествах, которые будто бы всегда сбывались. Будто бы эти Пророчества избранным Бессмертным посылал Тот, Кто начал Игру. В подобные вещи Терм, естественно, не верил, но один его хороший знакомый из числа Бессмертных, который точно не лгал, однажды рассказал ему, что теперь уже около тысячи лет назад кому – то было Пророчество, что некий Бессмертный будет непобедим до определенного года. Этот Бессмертный, звали его, кажется, Наассон, действительно, был непобедим до этого самого года, но, едва только минул означенный срок, потерял голову в первой же битве. История была темная, Ливий так и не разобрался, стоит ли ей верить, а если стоит, то полностью ли.
     Таинственный Бессмертный – невидимка молчал, и Ливий продолжал свои рассуждения.
     В другой раз ему стали известны ощущения Бессмертного, которому открылось какое – то другое Пророчество. Суть этого Пророчества Терм не знал, но в общих чертах помнил рассказ того Бессмертного. Он будто бы ощутил непохожий на другие Зов, затем испытал некое облегчение и услышал странные слова. Дойдя до этого момента в своих мыслях, Ливий вздрогнул: только этого ему не хватало.
     - Эй, - произнес он, - есть тут кто?
     Загадочный Зов никуда не отступал, Терм все также чувствовал его. С момента его появления прошло минуты две, но ему показалось, что медленно протекла целая вечность. В этот момент он кое – что услышал.
     Сперва это было монотонное гудение, нарастающее до определенного момента. Ливий покрепче сжал меч и продолжал озираться. Потом раздались слова. Он не мог сказать, что слышит их, однако они неведомым ему образом вплывали к нему в сознание. В то же самое время ему казалось, что слов было намного больше, но те, которых он не услышал, будто бы предназначались не ему. Голоса Терм тоже не различил, хотя, без сомнения, голос должен был быть.
     - Теон, сын Лага. Поезжай в Рим и узнаешь имя Последнего.
     Едва успев осознать, что он услышал, Ливий почувствовал, что гудение становится все тише. Наконец, оно прекратилось совсем, и вслед за ним стал ослабевать Зов. Терм порядком ошалел, но у него хватило навыка постараться определить, в каком направлении Зов удаляется – увы, тщетно.
     Только после того, как Зов исчез, Ливий понял, что у него нет сил стоять. Опустившись на колени, он почувствовал почти непреодолимое желание уснуть. С колоссальным трудом поднявшись на ноги, он заставил себя влезть в седло, и с третьей попытки ему это удалось. Тронув невозмутимо стоявшую до этого Волчицу, Терм приказал себе ехать домой. Боги ли вернулись, чтобы одарить его такой странной вестью, или случилось что – то другое – этого он не знал. Но произошло нечто странное, и в этом предстояло разобраться.
     Волчица несла его навстречу Риму.

[Майкл Джест]

                                Глава 2. 16 июля.

     Солнце поднималось над Римом, предвещая жаркий день. Деревья в саду пока еще хранили прохладу, и Искар сидел под сенью смоковницы, наигрывая на дудочке. У своего прежнего хозяина, старого Марка Сисенны, Искар до переезда в Рим был пастухом. То время, проведенное на Сицилии, среди мягкого теплого климата, доброжелательных людей и вдали от столичных шума и суеты, юноша вспоминал как лучшее в своей недолгой пока еще жизни. Сисенна хорошо относился к своим рабам – это было следствием и врожденного доброго нрава, и хорошего знакомства с Сенекой, и личного благородства. Пусть и немногих он отпускал на волю, зато никому не жилось у него плохо. Будучи человеком в значительной степени мягким, Марк Сисенна попускал своей фамилии многие оплошности по службе, никого не наказывал жестоко, а к Искару относился если и не как к сыну, то уж по крайней мере, как к племяннику. Сметливый мальчик научился немного читать и даже писать, но главное было в том, что никто не обижал его и служба его была не самой тяжелой. Он был младшим пастухом, и это означало, что у него была масса свободного времени помимо учебы у более опытных рабов.
     Условиям, в которых содержались рабы Сисенны, могли позавидовать фамилии гораздо более богатых хозяев. А уж какая вкусная еда была там, на юге, как вкусны там были виноград и овощи, об этом Искар и вовсе молчал. Пожалуй, единственное, что огорчало его было то, что из его народа, из фракийцев, у Сисенны было мало рабов, и юноша привык чувствовать себя несколько одиноким, ибо не было рядом никого, кто мог бы рассказать ему о родной земле, которую он почти не помнил. Первые его воспоминания были связаны с домом Сисенны, и ни родителей своих, ни родных Искар не знал.
     Однако благоденствие не могло продолжаться вечно. Дела Сисенны пошли хуже, несколько урожаев были не столь щедрыми, как ожидалось, и старик был вынужден отправиться в Рим в надежде поправить свое положение. Искара он в числе избранных рабов взял с собой. Едва приехав в город, старик умер. Его наследники, никак не помогавшие ему при жизни, принялись мотать имущество, и очень скоро дружная фамилия Марка Сисенны была распродана. Искару повезло меньше других – его купили одного, и рядом не оказалось никого из старых знакомых. Так он в восемнадцать лет оказался один в доме одного из самых развращенных молодых римлян Гая Лепида.
     Месяц, проведенный  у Лепида, подтвердил худшие опасения юноши. Его новый хозяин был наследником очень богатых родителей и сорил их деньгами направо и налево. На его кутежах присутствовало не так много народа, но сами они славились распущенностью и невоздержанностью. Сам Лепид был еще очень молод, ему было не более тридцати, а выглядел он много младше, но, кажется, уже не оставалось удовольствий, которых он не испробовал бы. Женственный красавец, он, казалось,был создан для удовольствий, и самым странным из них в глазах Искара было пристрастие к мужскому полу. Самым же скверным было то, что в отсутствие любовников из числа равных себе по происхождению и положению Лепид делал таковыми своих банщиков. Обычно бальнеаторами делали рослых сильных рабов, у Гая же Лепида таковыми выступали миловидные юноши. Увы, к таковым относился и сам Искар. У него были светлые вьющиеся волосы, доходящие до плеч, красивое открытое лицо, голубые глаза, яркие алые губы, нос правильной формы, красивая высокая фигура. Пожалуй, выручало его только то, что сейчас у Лепида был роман с другим молодым аристократом, Квинтом Лукуллом, и на рабов он не обращал внимания.
     Отвлекшись от размышлений, Искар положил дудочку рядом с собой и потянулся. Одна радость, в доме Лепида работы у него было немного, зато с товарищами не повезло. Старшие рабы приняли новичка равнодушно, другие банщики были жеманны и скучны, а остальные, подстрекаемые молодым германцем Гулоном, недолюбливали юношу и часто задирали его. Впрочем, до драки дело пока не доходило, но как раз этого Искар боялся меньше всего: он хоть и был достаточно худ, но постоять за себя вполне мог. Гораздо хуже, на его взгляд, были насмешки и подначки.
     Именно Гулон направлялся сейчас в сторону Искара. Гулон был старше на три года, но был гораздо выше и шире в плечах. Приятным его назвать было нельзя: всклокоченные соломенного цвета волосы, угрюмое лицо с приплюснутым носом, невыразительные маленькие глаза вкупе с хриплым наглым голосом скорее отталкивали, чем притягивали. Германец был конюхом и справлялся со своими обязанностями так здорово, что и рабы, и сам Лепид закрывали глаза на его невоздержанность на язык и охоту до красивых рабынь. Зато Искара Гулон невзлюбил с первого взгляда, и неприязнь эта скоро стала взаимной.
     - Эй, фракиец, - глухо окликнул его здоровяк, - номенклатор велел тебе идти в тепидарий, хватит валяться под деревом, как свинья. Займись, наконец, делом.
     Излюбленным издевательством Гулона было сказать что – то обидное и в ту же секунду отвернуться и идти по своим делам, будто не слыша того, что ему говорилось в ответ. Вот и сейчас Искар сказал уже в широкую спину удалявшегося противника:
     - Я – то свое дело знаю, а вот ты ступай на свою конюшню.
     Прозвучало это не совсем убедительно, поскольку германец свое дело знал лучше, чем фракиец свое, да и дело у первого было посложнее. Вздохнув, юноша направился в теплый тепидарий. Убедившись, что там пока никого не было, он проскользнул в небольшое помещение, предназначенное для того, чтобы бальнеаторы ухаживали за собой. Ополоснув тело и слегка намазав его маслом – Лепид денег не жалел – молодой человек вышел оттуда и вернулся в тепидарий. Там уже был Дракил, еще один банщик, который, в отличие от Искара души не чаял в хозяине.
     Едва подумав о последнем, юноша немедленно увидел его самого – молодой Лепид в легкой тоге вошел в тепидарий вместе пухлым Квинтом Лукуллом, чье слащавое лицо бессмысленно улыбалось. Хозяин кивнул, и оба раба приблизились к господам, сняли с них туники, уложили на стоящие рядом покрытые белым виссоном кипарисовые столы и принялись растирать их тела маслом. Случилось так, что Искару достался Лепид, и юноша в очередной раз подивился тому, как молодо выглядит его господин. Ни одна морщинка не прорезала его молодое сладострастное лицо, обрамленное красиво вьющимися черными, как вороново крыло, волосами. Гай Лепид был высок, от природы одарен неплохими физическими данными, но было видно, что развитие собственной мускулатуры не являлось его ежедневной привычкой.

[Майкл Джест]

     Пока Искар исподволь рассматривал молодого развратника, тот продолжал начатую за пределами тепидария беседу с Лукуллом:
     - Сенека слишком добродетелен, хи-хи, чтобы советовать императору Рима. Рано или поздно это должны понять. Правитель все же должен быть в достаточной мере развращен и знаком с искушениями. А они неизбежно встретятся ему на пути. Если человеку не давать или запрещать что-то, он рано или поздно взбунтуется и захочет всего и сразу, - Лепид жеманно потянулся, - причем это будет как в том случае, когда такому человеку просто не рассказывают, что можно поступать плохо, так и в том, когда ему запрещают так поступать. Хотя категория «плохо», безусловно, весьма относительна.
     - Но Сенека имеет вес, его уважают, - веско сказал Лукулл своим гортанным голосом.
     - Пока да, но, сдается мне, так не будет продолжаться вечно. Сенека весьма умен, о, он даже очень умен, но все же чересчур добродетелен. И даже если оставить в стороне вопросы, связанные с его личностью непосредственно, с его, так сказать, моральным обликом, меня немного беспокоят – Лепид изобразил на лице усталость, - высказываемые им мысли и взгляды. В особенности две наиболее радикальные, ты, я думаю, слышал о них, Квинт, - назвав предмет своего влечения по имени, оратор улыбнулся и был награжден встречной улыбкой.
     - Ты говоришь об отношении к рабам, - догадался Лукулл, он, похоже, был не так глуп, как казалось.
     - Да, - кивнул Лепид, - это первый вопрос, который вызывает мое смущение. Сенека говорит, что к рабам должно относиться чуть ли не как к равным себе. Но это по меньшей мере странное утверждение, оно вызывает или недоумение, или насмешку. Хи-хи. Раб, с точки зрения физической, похож на человека, раб может говорить, да, но это ли повод считать его таковым? Я имею в виду, - объяснил он, - повод ли это считать его человеком? Обезьяны тоже весьма похожи на людей, а иные так очень похожи, но ведь это не дает им права называться людьми, ходить по улицам и вступать с людьми в браки, - Лепид передернулся, - Сенека вряд ли может отрицать подобное.
     - Но раба можно сделать свободным, - улыбнулся Лукулл Дракилу, и тот виновато опустил глаза и покраснел. Гай Лепид, заметив это, озорно усмехнулся.
     - Безусловно, - ответил он, - раба можно отпустить на волю. Но смотри: если мы рядим обезьяну в человеческие одежды, выпускаем из питомника, даем ей дом, рабов, лошадей, человеком она не становится. Так и с вольноотпущенником. Даже выйдя на волю, либертин остается бывшим рабом, а следовательно, вещью, поскольку раб это всего лишь говорящая вещь, только и всего. И, раз уж на то пошло, как мы можем, следуя Сенеке, видеть в рабах равных себе? Истинный квирит никогда не опустится до этого. Но дело не просто в гордости за себя и свое государство. Всему должно быть свое рациональное объяснение, и я его постарался привести.
     Гай Лепид улыбнулся – ему самому явно нравилось то, что он говорил, - и перевернулся на живот. Его примеру последовал и Лукулл.
     - И потом, - с сомнением покачал головой последний, - Сенека слишком богат, чтобы давать подобные советы.
     - Да, - живо откликнулся хозяин, поудобнее располагаясь и наслаждаясь массажем Искара, - Сенеке следует начать исправлять нравы с самого себя, коль уж он так решительно этим занялся, хи-хи. 
     - Второй же вопрос, - продолжал он после недолгого молчания, в продолжение которого он, очевидно, отдыхал и собирался с мыслями, а его гость просто лежал, полуприкрыв глаза, - тесно связан с первым. Сенека говорит о возможности того, чтобы относиться ко всем другим народам как к равным нам, но это опять – таки вызывает недоумение. Он, будучи человеком умным и образованным, будто бы начисто утрачивает способность к объективному размышлению в те минуты, когда высказывает нечто подобное. Как может уважающий себя квирит считать другие народы равными себе? Греки, иудеи, египтяне, африканцы, сирийцы, нумидийцы – если бы они были равными нам, то и государства у них были бы столь могущественны. Но ведь ничего подобного мы не видим. Воистину, Рим правит миром, Рим правил им и Рим будет править!
     - Да будет так, - с улыбкой подтвердил Лукулл.
     - Право, - присовокупил Лепид, - я далек от мысли, что Сенека намерен принести вред империи, но его иные его высказывания со всей очевидностью на пользу ей не идут.
     Искар слушал слова своего хозяина и презирал его за эти слова. Рим правил, правит и будет править миром, квириты высший народ, этого юноша и не думал оспаривать, зачем идти против очевидного. Но из уст изнеженного Лепида, ни разу в жизни не державшего в руках боевого оружия, мотающего родительские деньги и думающего о том, когда же Лукулл явно ответит ему взаимностью, эти слова звучали оскорблением Риму куда более веским и гадким, чем слова Сенеки, которого Искар не мог не уважать как доброго знакомого Марка Сисенны.
     Подумав так, юноша заметил, что Лепид чуть приподнялся на локтях и внимательно смотрит на внешнюю дверь в тепидарий.
     - Что ты там увидел, Гай? - поинтересовался Лукулл, посмотрев в том направлении. Искар тоже бросил туда взгляд и услышал далекие, но все приближающиеся шаги.
     - Пока никого, - отозвался Лепид, не спуская глаз с двери. Искар почувствовал, как тело хозяина напряглось под его руками, - но сюда кто – то идет. Было бы хорошо, если бы это был Тит Ветс. Сомневаюсь, что Антистий вернется до сентября.
     Оба прозвучавших имени Искару были неизвестны, и он с любопытством уставился на дверь. Та не преминула открыться, и вошел невысокий черноволосый мужчина лет сорока пяти. Хищное лицо, нос с горбинкой, крепкое, тренированное тело с головой выдавало в нем центуриона, но что – то подсказывало юноше, что этот воин уже навоевался и теперь живет в свое удовольствие в столице.

[Майкл Джест]

     Вновь вошедший первым делом бросил взгляд на Лепида, который при его появлении немедленно расслабился и заулыбался, а затем, будто неудовлетворенный созерцанием хозяина дома, оглядел всех присутствующих. Когда его взгляд скользнул по Искару, молодой человек почувствовал в нем неприязнь, хотя видел прибывшего, вне всякого сомнения, первый раз в жизни.
     - Приветствуем тебя, о благородный и мужественный Ветс! – Лепид приподнялся и широким жестом предложил новому гостю присоединяться к нему и Лукуллу, - мы как раз собирались окунуться, а потом отправиться во фригидарий и посидеть в его навевающих размышление прохладных нишах. Ты, как я вижу, держишь данное слово.
     - Я обещал прийти после ид и я пришел, - голос у Ветса был резкий и неприятный, - и с удовольствием разделю с вами досуг. Приветствую тебя, Гай Лепид, и тебя, Квинт Лукулл. 
     Искар немного удивился тому, что Лепид нисколько не досадовал на то, что его уединение с Лукуллом нарушено. Возможно, это было связано с тем, что хозяин, как показалось юноше, ожидал какого – то неприятного визита и в компании Ветса чувствовал себя более спокойно. Хотя молодой человек не мог представить, чтобы чей бы то ни было визит заставил Лепида смутиться. В любом случае, Гай Лепид был сама любезность, а по тому, как заблестели его черные глаза при виде мощного тела раздевшегося Тита Ветса, можно было понять, что он не против разделить с военным не только досуг, но и еще что – нибудь, к примеру, ложе. Однако Ветс вовсе не походил на человека, предпочитающего мужской пол.
     Наблюдая за тем, как гость омывает свое покрытое шрамами тело, Лепид, будто вспомнив что – то, легонько хлопнул себя ладонью по лбу.
     - Как же это я мог забыть! – произнес он.
     - А что ты забыл, Гай? – откликнулся Лукулл.
     Лепид сел на столе и задумчиво почесал переносицу.
     - Ведь сегодня вечером, - наконец, ответил он, - или, на худой конец, завтра утром приедет дочь моего дяди, Корнелия. Я, помнится, дня четыре назад велел приготовить комнаты для нее, но совсем забыл о том, что она будет здесь так скоро.
     - Она супруга Юлия Непота, если мне не изменяет память? – спросил вылезший из воды Ветс.
     - Да, - кивнул Лепид, хмыкнув, - этого старого зануды. И угораздило же ее. Помнится, она была очень красива… Хотя я не видел ее уже лет двенадцать…
     - Неужели так давно? – Ветс казался слегка удивленным, - наверное, ты все же путаешь, вы не могли не видеться целых двенадцать лет. Ведь Непот был в Риме пару лет назад и пробыл тут весьма долго.
     Искар про себя пожал плечами: на первый взгляд воин не выглядел человеком, способным проявлять любопытство в светской беседе.
     Лепид замолк, припоминая.
     - Нет, - уверенно покачал он головой, - мы не виделись двенадцать лет. Любопытно будет посмотреть, что осталось от былой красоты.
     - Брось, Гай, - подал голос Лукулл, - если она дочь твоего дяди, значит, она не так уж и стара. Почему бы ей не выглядеть хорошо?
     - Хи-хи, женщины стареют быстрее мужчин, - Искар готов был дать руку на отсечение, что хозяин подмигнул ему, - она старше меня лет на семь, кто знает, сохранилась ли ее красота в провинции.
     - В таком случае, - веско заметил Ветс, - не забудь выслать людей, дабы они встретили ее. Как – никак, только вчера были иды, не все дороги, ведущие от Форума Цезаря свободны, а она, насколько я могу судить, поедет оттуда.
     - Да, - кивнул Гай Лепид, - откуда же еще? Людей я пошлю, надо же благоволить своим родственникам.
     - Ей повезет, - улыбнулся Квинт Лукулл, - она узнает, что такое гостеприимство Гай Лепида.
     - О да, хи-хи, - упомянутый заулыбался, показав ровные белые зубы, - но нам пора во фригидарий, здесь что – то слишком жарко.
     Они было направились туда, но тут хозяин вспомнил еще кое – что.
     - Да, - сказал он Ветсу, - ты ведь хотел приобрести пару рабов. Точнее говоря, раба и рабыню?
     - Я дивлюсь твоей памяти, о Лепид, - откликнулся Тит Ветс, - действительно, я хотел одного бальнеатора…
     - Я редко продаю своих рабов, ты знаешь, - перебил Гай Лепид, - но для тебя могу сделать и исключение. Пара бальнеаторов перед тобой. Этого светловолосого я тебе не отдам, он слишком хорош, а вот чернявого можешь брать, я возьму недорого.
     Несчастный Дракил вздрогнул и чуть ли не с мольбой уставился на обожаемого хозяина – речь шла о нем.
     - Нет, - хмыкнул покупатель, глядя отчего – то на Искара, - я привык к сильным банщикам, которые будут способны переворачивать мое тело. У тебя есть бальнеаторы покрупнее?
     - Хи-хи, - улыбнулся Лепид и сделал вид, что смутился, - как раз покрупнее у меня и нет. Что ж, попробую угодить тебе с рабыней. Ты тогда не сказал, какая именно тебе нужна…
     - Я хотел такую, которая смогла бы искусно укладывать складки тоги и вообще умело обращаться с одеждой.
     - О, таких у меня весьма много, ты сможешь выбрать себе по нраву. Хочешь, прямо из фригидария мы отправимся их смотреть?
     - Нет, Гай, - молвил Ветс, переступая порог, - у меня сегодня весьма много дел. Я еще час побуду с вами и затем покину вас, мои молодые друзья.
     Лепид многозначительно глянул на Лукулла и улыбнулся. Дверь за господами закрылась.

[Майкл Джест]

           Глава 3. Вечер 16 июля и ночь с 16 на 17 июля.

     Лучи солнца били сквозь занавеси, и Ливий Терм счел это достаточно странным. Принявшись рассуждать, почему же это странно, Бессмертный обнаружил, что проснулся. Он лежал у себя в спальне, значит, вчера он все же доехал домой. Мысли постепенно приходили в норму, сон уступал место действительности, хотя Ливию в эту ночь ничего не снилось, он мог поручиться. Он пошевелился, потянулся, и из – за портьеры высунулось озабоченное лицо Станиена – он явно был чем – то обеспокоен.
     - В чем дело, Станиен? – нахмурился Терм, - Чего ты караулишь меня?
     - Господин изволил проснуться, господин спал так долго, - виновато забормотал раб.
     - Долго? – спросил Ливий и только тут понял, почему лучи солнца показались ему чем – то необычным: его спальня была на закатной стороне.
     « Выходит, я проспал весь день, - подумал Бессмертный, - Станиена можно понять. Надеюсь, я вчера вел себя прилично с рабами и не уронил себя в их глазах… Как я, однако, хорошо себя чувствую, даже удивительно…»
     - Все в порядке, старик, - улыбнулся Терм, - просто я очень устал с дороги. Ступай пока, я ничего не хочу.
     Лысина Станиена послушно скрылась за портьерой.
     « Что же это со мной вчера приключилось? – стал припоминать события вчерашнего вечера Ливий, - какой – то странный Зов, голос, которого не было слышно… И Волчица вела себя так спокойно, хотя лошади всегда чуют опасность раньше людей. Уж не привиделось ли мне все это? »
     Бессмертный встал и заходил по комнате, разминая затекшие ноги.
     « Нет, - решил он, - как бы все это не было странно и в конце концов паршиво, это мне не приснилось. Почти сразу, как только я выехал от Руфа, я ощущал беспокойство, которое все нарастало. Это было самое настоящее предчувствие, хоть я раньше в него и не верил. И потом, я точно, совершенно точно помню, что это было наяву. Именно благодаря этому странному приключению я позабыл, как добрался до дома, а без него, каким бы уставшим не был, обязательно бы помнил, как приехал. »
     Остановившись перед столиком, Терм налил себе воды и выпил.
     « Но что это такое было? По ряду причин это не могло быть простым Бессмертным. Во – первых, этот странный Зов. Он исходил не от человека, это ясно. Во – вторых, странный голос. Точнее, не голос, а тот способ, которым этот невидимка говорил со мной. В – третьих, предчувствие. Я срубил достаточно голов, и ни разу перед боем у меня не было такого ощущения, которое было вчера весь день. Выходит, это был не Бессмертный и вообще не человек. »
     Подумав так, Ливий еще немного прошелся по комнате, зевнул, сел на смятую постель и задумался еще сильнее.
     « Иногда полезно быть молодым или, на худой конец, уметь вспоминать свою молодость. Это потом Бессмертные начинают погружаться в клубок связей и проблем, все наматывающийся с годами, а на первых порах тебя интересуют весьма отвлеченные вопросы. И, в конце концов, если задуматься, вопросы эти весьма интересные, просто старшие так часто фыркали, что я со временем отучился их задавать. »
     Увлеченный ходом своей мысли, он устроился поудобнее, положил в рот финик и устремил взгляд в потолок.
     « Вот, к примеру, вопрос. Откуда вообще появилась Игра? Откуда все эти Правила? И вообще, каковы они? Мне известны следующие. Во – первых, остаться должен только один. Во – вторых, сражаться можно один на один и в начале поединка назвать свое имя. В – третьих, убивать на священной земле нельзя. Бессмертные рождаются в разных местах, но все знают об этих Правилах. Второе и третье это нечто вроде религиозных норм или правил морали. Я встречал Бессмертных, нарушающих второе, но ни разу не видел того, кто бы пренебрег третьим. Далее. Если почти все знают эти Правила и почти все им следуют, то, выходит, эти Правила должны быть истинными. Они слишком странны и не всем нравятся, чтобы, будучи придуманными одним Бессмертным, так безоговорочно распространиться среди остальных. Выходит, нравятся они или нет, мы признаем их истинными – очевидно, потому, что они неоднократно находили свое объективное подтверждение. »
     Разжевав финик, Терм ощутил полное отсутствие голода и немного удивился этому. Взяв еще один плод, он повертел его в руках и с сомнением отправил вслед за первым.
     « Да, если бы Правила были более приятны, то можно было бы предположить, что их придумал первый из Бессмертных. Например, если бы они звучали так: все Бессмертные должны существовать вечно, могут жить в свое удовольствие и не должны убивать друг друга. Вот такое могло быть придумано одним из нас. Но, хоть мы и зовемся Бессмертными, нашу природу все же возможно убить, и это отражено в Правилах. Отсюда ergo: их все – таки придумал не человек. »
     Сделав такое открытие, Ливий некоторое время смотрел в одну точку, затем встал и быстро заходил по комнате.
     « Но если не человек, - спросил он себя, остановившись, - то кто? »
     Мысль о том, что у богов все же деятельная натура, показалась Терму весьма неуютной. Бессмертный снова сел и подпер голову ладонями, поставленными на колени.
     « Неужели боги взаправду существуют? Вернее, существовать – то они могут, но неужто они участвуют в нашей жизни, могут вмешиваться в нее? Разве мог Эпикур ошибиться в таком вопросе? Да дело не только в Эпикуре, но и в моих собственных наблюдениях. С другой стороны, факт остается фактом: Игру придумал не человек. »
     Он встал, подошел к окну и выглянул из – за занавески. Рим тонул в красных лучах заходящего солнца. По улице сновали рабы с носилками, солдаты, торговцы, голытьба, и никому, похоже, не было дело до высоких размышлений, охвативших Бессмертного Ливия Терма, урожденного Теона, в этот теплый постидовский вечер июля 808 года.

[Майкл Джест]

     Внезапно новая мысль пришла ему на ум.
     « Нет, Эпикур все же не ошибался! Он говаривал, что боги есть, они создали мир, но в определенный момент устранились от забот об этом мире и более не влияют на события в нем. Следовательно, Игра вполне могла быть придумана ими еще когда они были активны и занимались устроением мира. Но тогда… Гм, тогда, выходит, что… Тогда выходит, что Правила давно уже можно не соблюдать? Ведь богов теперь, считай, и нет, они далеко  и вряд ли намерены возвращаться. Значит, если они дали нам Игру и Правила, то за нарушение этих Правил не будет и наказания? Какая занятная мысль… »
     Отойдя от окна, Бессмертный прошелся по комнате и нахмурился.
     « Но тогда, выходит, что никакой Награды Последний и не получит? Точнее, он не будет править миром, ведь за такой Наградой мы привыкли гоняться? Это, право же, ново… С другой стороны, если он, правда, останется один, то никто не отрубит ему голову, ибо Бессмертных больше не останется, а смертные о нем знать не будут. По мне, так это награда ничуть не меньшая обещанной. Да и потом, если кому в таком положении приспичит править миром, то, думаю, он найдет способ этот мир завоевать и покорить. Александру это почти удалось, а он был смертным. »
     Почувствовав небольшое утомление от умственной деятельности, Ливий прилег и продолжил размышлять в этом ключе.
     « Вообще какая – то странная задумка у этих богов. Бессмертных за столько столетий было тысячи, сколько еще родится, а Награда какая – то несоблазнительная. Да еще и сами боги не выдержали роли судей и сбежали куда – то. Вот и думай теперь, как быть. »
     Сонливость охватила его и он, удивляясь тому, что не выспался за целый день, опустил голову и прикрыл глаза. Мысли в его голове стали путаться, еще немного, и сон бы поглотил его, но внезапно что – то вырвало его из состояния покоя.
     « Минуту! Как это я сразу не догадался… Если Игру придумали боги, и они ушли, то кто же вчера говорил со мной? »
     Захваченный новым поворотом мысли, он совершенно забыл про сон, минуту назад почти сковавший его, и сел на постели, обхватив колени руками.
     « Неужели боги вернулись? Но это как – то странно… Спокойно, нужно решить, что является истиной бесспорной, а что – допустимой. Бесспорная истина та, что мы имеем Правила Игры. Они есть, мы их признаем. Другой вопрос – истинны ли они, но они существуют в сознании почти каждого из нас. Это и есть начальный пункт размышления. Далее. Истинны они или нет, но кто – то их изобрел, эти Правила. Бесспорно, что их изобрел не человек. Теперь допустим, что это сделали боги. Если бы я был на их месте, я бы, наверное, каким – то образом дал Бессмертным знать, в чем суть этих Правил. Думаю, для этой цели подходит нечто вроде этих Пророчеств, о которых я слышал. Например, Пророчество про временную непобедимость Наассона – так, кажется, его звали. Точно таким же образом первому Бессмертному нужно было объяснить Правила… Причем не только первому! В противном случае этот малый только и делал бы, что бродил по свету и рубил головы непосвященным новичкам. Выходит, некое неопределенное количество Бессмертных получило Пророчества о Правилах и распространило эти Правила. Будем надеяться, что эти умники ничего не скрыли и ничего не приукрасили… Хотя очевидно, что в Правилах нет никаких разногласий, следовательно, все они происходят из одного источника. И этот источник дал эти Правила этому неопределенному числу первых Бессмертных. Жили они, естественно, в разных концах мира, значит, договориться одинаково коверкать Правила не могли. Выходит, все они говорили правду и излагали Правила в их первозданной чистоте. Потому – то Правила и известны только в одном варианте, без всяких трактовок.
     Это все так, если, конечно, допускать, что Правила придумали боги. Вот только как это все вяжется с утверждением Эпикура о том, что боги отрешились от мира? С их стороны было бы глупо мыкаться туда – сюда между тем местом, где они благоденствуют, и нашим миром, чтобы дать нам очередное Пророчество. Выходит, боги никогда и не покидали наш мир? »
     Остановившись на этом, Ливий обнаружил, что его мысли текут уже в совершенно ином направлении.
     « Кстати, что мне сказал этот голос? «Поезжай в Рим и узнаешь имя Последнего». Во – первых, почему Пророчество, если это, конечно, оно, было явлено именно мне? Хорошо, кому – то оно должно быть явлено, пусть звезды сошлись так, что этот кто – то я. Но мне ли одному явлено это Пророчество? Вот любопытный вопрос. Во – вторых, само Пророчество какое – то странное, ибо предлагает узнать имя Последнего. Неужели конец Игры так близко? Зачем вообще кому – то знать имя Последнего? И в третьих, эта фраза прозвучала как – то странно. Не «поезжай в Рим и узнай», но «поезжай в Рим и узнаешь», я точно запомнил это. Выходит, это имя узнается само собой, мне не надо прилагать никаких усилий? И как я узнаю это имя? Мне его принесет Гермес на свитке папируса? Вот еще ряд вопросов, на которые нет ответа. Пока нет.
     Возвращаясь немного назад, а что если не боги придумали Игру? Что если Эпикур был прав и боги давно не кажут носа в наш мир и живут где – нибудь, позабыв о нем и о всех нас и упиваясь нектаром и амброзией? Что если существует какое – то сверхчеловеческое существо помимо богов, едва ли не более могущественное, чем они? Вернувшийся Сатурн или еще кто – нибудь… В любом случае, одному мне не разобраться… »
     И, решив, к кому он завтра отправится, Ливий улегся поудобнее, закрыл глаза и, не забыв отметить, как хладнокровно он умеет засыпать, когда надо, уснул.

[Майкл Джест]

     На въезде в Рим повозку хорошенько тряхнуло, и Корнелия очнулась от дремоты. Давно же она была в этом городе последний раз – почти пятнадцать лет назад, как раз перед их браком с Юлием. Усмехнувшись при мысли о старике, она поправила подушки и выглянула наружу. Было так темно, что хоть глаз выколи, но ей подумалось, что, если бы она и не знала, что это за город, то по одному лишь его духу незамедлительно догадалась бы, что она в Риме. Брак с Непотом был почти беспроигрышным предприятием – бывший сенатор был очень богат и составил свое завещание в пользу очаровательной супруги, но тогда, полтора десятилетия назад, никто не мог предположить, что он будет жить так долго. Конечно, ей спешить было некуда, но досаду она испытывала. Разумеется, Корнелия сто раз могла без всякого риска для себя сделать так, что Юлий отравился бы, скажем, грибами, но ее что – то останавливало. Вообще – то она не привыкла щадить тех, кто стоял на ее пути, и ей нравилось побеждать всегда и во всем, но поднять руку на Непота она не могла и в глубине души знала, почему.
     Новое, за несколько лет порядком подзабытое ощущение разрезало ночное спокойствие. Совсем неподалеку был Бессмертный.
     Корнелия вздрогнула и нащупала под подушкой свой кинжал, размерами напоминавший короткий меч. В Риме все гораздо беспокойнее, чем в провинции, этого – то она не забыла, но кто же мог предположить, что опасность будет подстерегать прямо у ворот любимого города.
     Корнелия чувствовала Зов всего около минуты, а затем он прекратился. Очевидно, неизвестный Бессмертный просто шел своей дорогой и по своим делам, и никакого дела до нее ему не было. Ланика, молоденькая красивая гречанка – единственная рабыня, которую муж сумел впихнуть Бессмертной в дорогу – испуганно посмотрела на хозяйку, взявшуюся за кинжал.
     - Успокойся, - бросила Корнелия. Ланика была послушной рабыней и не доставляла госпоже много хлопот, - мне почудился топот копыт.
     - У госпожи такой чуткий слух, - в голосе Ланики чувствовалось неподдельное восхищение.
     - Пустяки. Спи, если хочешь, но скоро мы приедем.
     - Спасибо, госпожа, - Ланика прикрыла глаза. Девушка устала от дороги.
     Минувшая опасность позволила Корнели яснее понять, почему она не могла просто убить Юлия. Она жила вот уже почти триста лет, и жалость к другим, страх убивать давно не были ее отличительными чертами. Однако Непот, каким бы старым, глупым и неповоротливым в постели он ни был, все же во всех отношениях был ее жертвой, причем обманутой. Он любил ее всем сердцем, Бессмертная это прекрасно знала, это было видно каждому, кто хоть раз видел супругов вместе. Она выглядела на тридцать с небольшим, была – чего скрывать – красива, а Юлию было уже семьдесят пять. Он относился к ней так трогательно, заботился подчас, как о дочери, и она не могла не испытывать к нему определенных теплых чувств. Его дети от первого брака лишились наследства, поскольку все свое немалое имущество Непот завещал ей, но и при жизни ни в чем ей не отказывал, и у Корнелии было все, что она хотела – кроме, пожалуй, свободы, но это был вопрос времени. Юлий не отличался большой сообразительностью, он и представить не мог, сколько раз жена изменяла ему, и от этого лишенная вообщем – то чувства жалости к обманутым мужчинам Бессмертная испытывала нечто вроде мук совести по отношению к вечно глядящему на нее полными восторга глазами супругу. Наконец, она не могла дать Юлию детей, которых он очень хотел от нее – ей, кстати, стоило определенных усилий убедить его в том, что дело в нем, а не в ней – и еще и по этой причине ей было немного жаль старика. Да и потом, она попросту привыкла к тому, что есть кто – то, пусть старый, глуповатый и неуклюжий, но любящий ее всем сердцем. С ее красотой она могла покорить любого мужчину – она сама была в этом уверена, и никто еще не устоял перед ней – но редко когда она встречала такую преданность. По всем этим причинам Корнелия, посмеиваясь над своей сентиментальностью, не могла сжить со свету старого Непота. Раньше она добивалась от смертных любовников всего, чего хотела, даже удочерения, и не чуралась справлять некоторых из них на тот свет, но никто из них не любил ее так, как Юлий. Наконец, он все же отпустил ее в Рим одну под предлогом поездки к ее двоюродному брату Гаю Лепиду, и она надеялась развеяться и отдохнуть в городе. 
     До дома Гая Лепида оставалось не более десяти минут пути. Очевидно, они ехали по какой – то узкой улице, поскольку копыта лошадей четырех сопровождавших их охранников звучали не сбоку, а спереди и сзади. Внезапно раздался свист чего – то, и вслед за ним вскрик и лошадиное ржание. Лошадей на улице стало явно больше, зазвучали мечи, и Корнелия пожалела, что неподалеку от Рима отпустила почти всю охрану назад.
     Пока она размышляла и тянулась к мечу, в повозку всунулась голова какого – то нападавшего. На его лице не хватало правого глаза, и его украшали весьма неприятные шрамы. Ланика запоздало завизжала, но одноглазый на нее даже не взглянул. Не успела Корнелия ничего сообразить, как он в мгновение ока схватил ее крепкими руками и вытащил на улицу.
     В свете факелов Бессмертная огляделась. С охраной было покончено, улица была незнакомая, а вокруг стояло человек восемь головорезов.
     - Что вам надо? И кто вы такие? – она не боялась, но неприятный осадок все это, безусловно, оставляло. Лучше бы ее сейчас пронзили мечом и бросили – так нет же, теперь, чего доброго, потребуют выкуп, придется сидеть в какой – нибудь вонючей конуре и ждать, пока Лепид что – нибудь предпримет. Если, конечно, эти болваны знают, что она сестра Лепида.
     Внезапно мысли Корнелии приняли более мрачный оборот. Вновь раздался Зов. Она не могла сказать, был ли это тот же самый Бессмертный, что оказался неподалеку двадцать минут назад, но ей стало ясно, что она может и не отделаться сидением в конуре. При худшем раскладе она уже нигде никогда сидеть не будет: если эти люди действуют по приказу невидимого Бессмертного и он настроен враждебно, то ее попросту вывезут за город и там отрубят голову.
     Самое скверное было то, что она, похоже, угадала. Зов несколько приблизился, и его обладатель о чем – то заговорил с подошедшим к нему одноглазым. Судя по тому, что разбойник отошел не далеко, а просто нырнул в ближайший островок тени, не выхваченный светом факелов, именно там и стоял ее недоброжелатель. Находясь в окружении троих разбойников, Корнелия тщетно пыталась прислушаться к говорящим голосам: их беседа велась слишком тихо, да и всхлипы Ланики из повозки отвлекали.
     В момент, когда одноглазый, получив, очевидно, нужные указания, двинулся к ней, Бессмертная ощутила еще один Зов. Вслед за этим послышались спокойные шаги – некто в одиночку и не спеша приближался к ним с другой стороны улицы. Шаги услышали все, и головы нападавших разом обернулись в сторону, откуда к ним приближался незваный зритель. Этот человек явно никуда не спешил. Остановившись так, что можно было разглядеть высокую фигуру и светлые волосы, он произнес:
     - Доброй ночи, друзья мои. Какому это занятию вы предаетесь с таким увлечением?
     Голос – красивый, немного низкий, уверенный в себе – был Корнелии незнаком. Про себя она фыркнула: вновь прибывший Бессмертный был явно молод и чрезвычайно уверен в себе. Он попросту не понимал, что с без малого десятком смертных ему не справиться, а тут еще присутствовал один Бессмертный, который заправлял все этим делом.
     « Если выберемся, надо будет взять мальчика под опеку и научить некоторым вещам, - решила Корнелия, - если, конечно, выберемся. »
     - Кто ты такой? – рявкнул одноглазый, испытывая, как это было заметно, желание выхватить меч и поучить наглеца. Он было двинулся к нему навстречу, но, видимо, остановленный начальником, замер на месте.
     Светловолосый подошел чуть ближе. Корнелия рассмотрела казавшиеся темными глаза и красивый рот.
     - Дорогой мой, - ночной пришелец не называл имен, но было ясно, что он обращается к Бессмертному, стоявшему в тени и управлявшему ночными похитителями, - у тебя есть выбор. Или ты забираешь своих отважных солдат и уходишь, и тогда все заканчивается. Или же ты продолжаешь упорствовать, и тогда я поучу твоих людей, - судя по голосу, светловолосый зевнул. Зевал он долго, - а тебя убью.
     Корнелия чуть в голос не назвала умника дураком. Мальчишка, очевидно, был Бессмертным без года неделю и только и успел, что увериться в своем всемогуществе. Почему – то когда мужчина становился Бессмертным, он непременно считал, что на него нет управы и его никто не заткнет за пояс – ни другой Бессмертный, ни тем более смертный. Корнелия помнила нескольких таких особо ретивых юнцов, кончивших свой путь весьма рано и бесславно. Прикинув, сколько времени ей понадобится, чтобы оттолкнуть стоявшего рядом с ней рыжего, сунуться в повозку и достать меч, она скрипнула зубами. Что действительно было плохо в имении Непота, так это то, что тренироваться в обращении с мечом было невозможно. Бессмертная надеялась вспомнить былые навыки в Риме, но кто мог знать, что они пригодятся ей так скоро. Любимый город встречал негостеприимно. Даже допуская, что светловолосый умник справится с тремя, она понимала, что с пятью головорезами ей не совладать. Бежать было также проигрышным вариантом – чем она никогда не могла похвастать, так это быстрыми ногами. Обругав себя за беспечно отпущенную охрану и несколько раз глубоко вздохнув, Корнелия приготовилась к худшему.
     Она не сразу поняла, что происходит, но Бессмертный, возглавлявший ночную банду, по – прежнему стоя в тени, сказал – тихо, но четко:
     - Уходим. Это приказ.
     Слова прозвучали все же слишком тихо, чтобы она могла понять, знаком ли ей этот голос, но в тот момент это волновало ее меньше всего. Как зачарованная, Корнелия смотрела на то, как разбойники, щерясь и не понимая, почему их отозвали, отступали и таяли во тьме. Не прошло и минуты, как на ставшей тихой и темной улочке остались лишь ночной спаситель, она сама и повозка с подозрительно примолкшей гречанкой – видимо, девушка догадалась хлопнуться в обморок.
     Светловолосый что – то сказал в темноте и снова зевнул. Только тут Корнелия догадалась закрыть собственный открытый уже неведомо сколько рот.

[Riana]

А дальше?

[Майкл Джест]

Прошу прощения за задержку в выкладывании фика, она была связана со знаменитым вирусом. Продолжаю выкладывать ЗП.
                              Глава 4. 17 июля.

     Вибий Гирций проснулся по своему обыкновению рано и тут же отправился в тепидарий обливаться холодной водой. Фыркая и отдуваясь, он подождал, пока тело привыкнет к холоду, и тогда почувствовал себя свежим и проснувшимся. Предстоящий поединок требовал от него быть в хорошей форме.
     Будучи еще предБессмертным, Гирций был человеком спокойным и рассудительным. Он происходил из знатной, но небогатой семьи, и военная карьера стала избранной стезей молодого квирита. Однако долго он не прожил и, будучи командиром когорты, погиб в битве у Беневента в 478 году Римской эры, так и не увидев, триумфа лучников Мария Курия Дентата, прозванного впоследствии Бессребреником за скромность, проявленную при раздаче трофеев. Попав в ученики к знаменитому в свое время Бессмертному Эсхину, молодой Вибий постигал у этого хладнокровного и умного воина науку, необходимую ему на его новом пути. Эсхин был весьма стар, он стал Бессмертным за две тысячи лет до их встречи, и молодому Гирцию было что перенять у него. Учитель был последователен во всем и в первую очередь в трактовке Правил. Так, он учил Вибия, что месть есть страсть бессмысленная  и опасная, ибо если твой друг погиб в честном поединке, то убивший его Бессмертный невиновен в этом, ибо в конце должен остаться только один и нужно только радоваться, что за звание Последнего бьются честно. Если же твоего друга убили нечестно, подло, по твоему мнению, то ты должен сперва оценить свои силы, постараться выведать свои шансы в битве с убийцей. Глупо терять жизнь в порыве мести, которая не вернет твоего друга. Если ты хочешь отомстить, но убийца покамест сильнее тебя, подожди, и, быть может, кто – то другой лишит его жизни или ты сам погибнешь, и желание отомстить умрет вместе с тобой. Если же вы оба останетесь живы, то рано или поздно встретитесь – хоть в Последнем Поединке, но встретитесь.
     Гирций легко постигал то, что горячим молодым Бессмертным казалось трусостью и чрезмерной осторожностью. Это касалось и фехтования, в котором он весьма поднаторел под присмотром Эсхина.
     « Главное, - говорил учитель, - не бросаться в бой сломя голову и с кем попало, а также знать свои сильные и слабые стороны. Если тебе предстоит бой, и у тебя есть время перед ним, не ленись и старайся узнать все, что можно, о своем противнике. Узнанное используй на пользу себе и во вред ему. Если времени нет, доставай меч, но и тут соблюдай ряд предосторожностей. Никогда не бросайся в бой, будучи в ярости, относись к поединку как к игре, в которой ты должен победить. Ненависть плохой советчик, она жаждет крови и застилает глаза. Если ты не знаешь силы своего противника, начинай поединок осторожно, прощупай его, не наступай безудержно. Если же тебе известно, что он сильнее тебя, дерись спокойно, в большей степени обороняйся, жди его ошибки, небрежности, счастливого случая. Едва он тебе представится – руби ему голову. В бою всегда будь хладнокровен, помни, что жизнь это самое ценное, что у тебя есть. Помни эти советы и старайся побеждать. »
     Основными добродетелями Бессмертного, как уяснил для себя Гирций во время учебы у Эсхина и за годы самостоятельной жизни, были осторожность, самосовершенствование и умение отказывать себе в большинстве простых человеческих чувств, когда таковые рвались наружу. Именно поэтому он не стал мстить за смерть учителя – Эсхина в 698 году убил Антистий Варин. Вибий не присутствовал при поединке и даже не знал, из – за чего столкнулись Эсхин и Антистий, но он был прекрасно осведомлен о репутации Варина как бойца честного и не нуждающегося в хитростях и уловках, поэтому отказался от мести, памятуя о словах учителя. С Варином же Гирций спустя некоторое время стал приятелем и до недавнего отъезда первого из Рима иногда беседовал с ним.
     Вспомнив об Антистии, Вибий испытал нечто вроде сожаления – он признался сам себе, что зря ни разу не воспользовался возможностью поупражняться с ним в фехтовании. Варин слыл очень хорошим бойцом, многие боялись его. Гирций, конечно, с уважением относился к человеку, одолевшему Эсхина, но страха по отношению к нему не испытывал. Любого бойца, каким бы сильным он ни был, можно победить – эту истину учителя он усвоил прочно. Можно отрубить любую голову, просто для этого нужно приложить соответствующие усилия – как умственные, так и физические. Все же с Антистием следовало потренироваться, особенно в свете предстоящего послезавтра поединка. 
     Вибий давно отвык удивляться или попадать врасплох, но случившаяся позавчера встреча на Форуме заставила его пережить определенное недоумение – не потому, что Марк Плавт испугал его, но потому, что встреча с ним была несколько неожиданной. Гирций привык к жизни в Риме, он знал, кто из Бессмертных живет в городе все время, а кто тут проездом. Со всеми постоянными жителями города из числа Бессмертных он поддерживал более или менее ровные отношения, и, если в Рим приезжало новое лицо, узнавал от своих знакомых, что это лицо из себя представляет, а потом решал, стоит с ним связываться или нет. Однако о приезде Марка Плавта, которого он больше привык именовать Цецилием Плавтом, Вибий ничего не знал, так что позавчерашнее столкновение и последовавший вызов стали для него достаточно неприятными неожиданностями.
     С Плавтом Гирций столкнулся в 709 году, когда волей – неволей был вынужден участвовать в заговоре против Юлия Цезаря. Вибий не был уверен в том, что Республика, во имя которой они тогда выступали, принесет перемены к лучшему, но Цезаря необходимо было убить. Однако сенатор Цицелий Плавт встал на их пути, и ему почти удалось предупредить Цезаря. Люди Гирция зарезали его в тот миг, когда тот уже подъезжал к театру Помпея. С тех пор они не виделись, но Вибий понимал, что гордый и своенравный Плавт затаил на него злобу – тем более, что Республику восстановить так и не удалось.   

[Майкл Джест]

     Плавт, как бы его не звали, был темной лошадкой. Редко случалось, чтобы Гирций так мало знал о заинтересовавшем его по той или иной причине Бессмертном.  Ему было известно, что Плавт участвовал во второй Пунической войне и, в частности, в битве при Заме в 551 году. Это было самое раннее свидетельство о жизни Плавта, о котором слышал Вибий. Он не знал, когда тот стал Бессмертным, кто был его первым учителем и где он был до Замы. Внешностью Плавт немного походил на грека, но в то же самое время в нем было и что – то египетское. Характер у него был скрытный, он был молчалив, но решителен, друзья его, если таковые вообще имелись, были неизвестны. Врагов Плавта Гирций вряд ли мог выделить, но знал, что весьма многие Бессмертные недолюбливают его за скверный характер. Фехтовал он весьма хорошо, Вибий помнил, что именно Плавт одиннадцать лет назад снес голову Филоте, которого он привык считать одним из лучших воинов среди Бессмертных. Именно поэтому Гирций желал тщательно подготовиться к поединку. Он сомневался, что его будущий противник был более сильным бойцом, чем Филота – просто он, скорее всего, сумел подкараулить ошибку последнего, ведь грек славился горячим нравом и опрометчивостью в схватках. Однако умение играть на чужих ошибках было козырем также и Вибия, поэтому он не боялся Плавта, но лишь опасался его.
     Выбравшись из холодной воды, Гирций самостоятельно вытерся – он любил спартанскую простоту – и отправился в зал для физических упражнений. Он ежедневно поддерживал себя в хорошем тонусе, чтобы никто не застал его врасплох. Остановившись передохнуть, Вибия заметил, что в дверях стоит раб – номенклатор.
     - Мой господин, - обратился тот к нему, - прошу простить меня, но прибыл Антистий Варин по срочному делу.
     « Антистий в Риме? – подумал Бессмертный, немного удивившись, - это довольно странно, ведь он совсем недавно уехал и сказал, что прибудет только осенью. »
      - Скажи ему, что я скоро приду, - Гирций направился смыть с себя пот.
     Войдя в строго и с достоинством обставленную комнату для приема гостей, хозяин дома, действительно, обнаружил Антистия Варина, неторопливо поднявшегося ему навстречу.
     - Приветствую тебя, Антистий, рад тебя видеть! – пользуясь отсутствием свидетелей, Вибий не стал поручать гостя заботам кого – либо из богов: оба в них, естественно, не верили.
     - И ты здравствуй, Вибий, - Варин не зевнул по своему обыкновению, и Гирций это оценил. Он знал скверную привычку Антистия зевать, но заметил также, что тот никогда не зевает при приветствии, - признаться, я приятно удивлен, что ты изменил свое решение и вернулся раньше.
     Он, действительно, был доволен неожиданным возвращением сильного фехтовальщика.
     - Да, - ответил гость, - так сложилось, что я приехал раньше.
     - Я только рад этому, и Лепид, без сомнения, обрадуется возвращению учителя.
     При упоминании имени Лепида Антистий чуть улыбнулся – он вообще редко улыбался или смеялся.
     - Насчет последнего не уверен. Как мне кажется, Гаю привольно живется без меня.
     - Гай молод, - веско заметил хозяин, - все мы были такими.
     Все были такими, действительно, и даже Антистий, который, впрочем, был не так уж и стар – Вибий помнил, что тот родился около 100 года Римской эры.
     - Ты не против, чтобы позавтракать? – он подал знак рабу. Гирций не возражал против ранних визитов, но гость будто уловил в этой фразе намек.
     - Я бы не стал беспокоить тебя так рано, - теперь Варин зевнул и поудобнее устроился в кресле, - но я действую по поручению так кстати упомянутого тобой Гая Лепида.
     - А что, собственно, случилось? – поинтересовался Вибий. Лепид был дурак и повеса, но это пока – из любителя мальчиков, по разумению Гирция, вполне можно было сделать человека.
     Раб внес большое блюдо с фруктами, следом за ним другой поставил на стол блюдо с хлебом, блюдо с сыром и две чаши вина. Антистий взял ломтик сыра и ответил:
     - Видишь ли, в дом Гая Лепида этой ночью из провинции должна была приехать его двоюродная сестра Корнелия, супруга Юлия Непота.
     Вибий пару раз встречался с упомянутой Корнелией и составил о ней впечатление как о весьма опасной женщине.
     - Я знаю ее, - ответил он, - она Бессмертная.
     - Да, - задумчиво отозвался Варин. Он то ли подтвердил сказанное Гирцием, то ли говорил в такт своим мыслям, - Лепид, кстати, узнал об этом только этой ночью. Они не виделись двенадцать лет, она, конечно, знала, что он предБессмертный, а он ничего такого не подозревал. Впрочем, это не главное, - он обмакнул хлеб в вино, - этой ночью Корнелия, действительно, приехала в Рим. Однако в городе на нее было совершено нападение.
     - Нападал Бессмертный? – поинтересовался Вибий. Он подозревал, что да, иначе к чему был бы весь этот разговор.
     - Нет, Бессмертный сам по себе не нападал, он руководил. Нападали же смертные.
     « Выходит, в городе Риме нашелся человек, отступивший от Правил, да еще и растяпа, упустивший Антистия, который ведь узнал же откуда – то об этом. Любопытно, кто же это? Вариантов не так уж и много, если в городе не объявился кто – нибудь новенький. »
     - И как, успешно? – Гирций отправил в рот изрядную гроздь винограда.
     - До определенного момента да, - несколько туманно ответил Варин, - они смогли убить охрану и даже вытащили бедняжку из повозки, - он говорил, по своему обыкновению, неторопливо и несколько лениво – будто сожалея о том, что приходится тратить время на всякие разговоры.
     - Им что – то помешало, насколько я понимаю?

[Майкл Джест]

     - Ну, можно и так сказать. Случилось так, что я как раз этой ночью вернулся в Рим. Повозка Корнелии оказалась неподалеку от места моего присутствия, я пошел полюбопытствовать, кто ошивается неподалеку, и застал их на самом интересном месте.
     - А сколько было смертных? И кто Бессмертный, если не секрет? – Вибий с интересом посмотрел на своего гостя.
     - Точно не знаю, человек восемь, быть может. А кто такой этот Бессмертный, нам еще предстоит выяснить, это неизвестно. Лепид потому и позвал тебя, чтобы держать что – то вроде совета по этому поводу. Когда я привез Корнелию в его дом, была глубокая ночь, мне нужно было отлучиться домой, но Гай просил меня приехать утром и привезти тебя.
     Гирций вновь глянул на Антистия.
     « Воистину, он очень силен! Разогнать столько человек в одиночку дорогого стоит. Лепид мне доверяет, это, конечно, весьма лестно. Что ж, можно и съездить с Варином, заодно и подобью его пофехтовать немного. К тому же он, действительно, хорош. »
     - И сколько трупов ты оставил? – спросил Вибий, направляясь переодеваться.
     - Нисколько, - просто ответил Варин, давая волю очередному зевку, - они чего – то испугались и все как один удрали.


     Никогда еще в своей долгой жизни Ливий не спал так много. Засыпая вчера вечером, он полагал проспать всего несколько часов, но проснулся, когда солнце уже близилось к полудню.
     « Со мной, положительно, творится что – то странное после этого, гм, Пророчества. Не припомню, чтобы я так подолгу спал раньше. Интересно, те, кто удостоился таких вот Пророчеств в прошлом, не умирали от того, что однажды засыпали так крепко, что не замечали, как им рубят головы? Хотя сейчас я гораздо бодрее, чем при вчерашнем пробуждении. Надеюсь, следующей ночью я просплю не более восьми часов. »
     Решив, что хватит рассуждать, Бессмертный встал и отправился умываться под вздохи старика Станиена, не на шутку испуганного невероятной сонливостью своего хозяина.
     « Кстати, - вспомнил Терм, - пора спешить, а то я могу и не застать Вибия дома, он всегда встает рано. Как досадно, что я продрых столько времени… »
     Вчера перед сном он решил отправиться к своему давнему приятелю Вибию Гирцию. Сам Гирций вряд ли мог знать что – то о Пророчествах и всем прочем, заинтересовавшем Терма за последние двое суток, и с ним Ливий ничем делиться не собирался. Зато Гирций всегда знал, кто из Бессмертных живет поблизости, и у него можно было узнать о ком – нибудь, кто знал обо всем этом. Оставалось придумать повод заговорить с Гирцием на эту тему, но Терм рассчитывал что – нибудь сочинить по дороге.
     Быстро приведя себя в порядок, одевшись и ничего не съев, Бессмертный приказал Станиену быстро приготовить носилки и, усевшись в них, велел рабам нести его к дому Вибия Гирция.
     Однако в доме последнего Ливия ждало разочарование: привратник сообщил, что хозяин около получаса назад куда – то уехал в носилках Антистия Варина.
     « Варин в Риме? – изумился Терм. В который раз посетовав на свою сонливость, он велел нести его обратно и теперь рассуждал сам с собой, - вот уж чье имя мне вполне может принести Гермес, или как там я узнаю Последнего. Человек, прикончивший самого Эсхина, заклятый враг Плавта, убийца, хладнокровию которого может позавидовать любой, боец, который никого не боится… Сколько я всего слышал про него, а теперь, возможно, и увижу воочию… Да, кстати! Говорят, что он уверен, что именно он останется Последним, и потому никогда не сомневается в своей непобедимости. Любопытно, его ли имя мне предстоит узнать? И уж не было ли ему самого некоего Пророчества на сей счет? И, в конце концов, как мне станет известно имя Последнего, и когда это произойдет? Как же жаль, что я не застал Вибия дома… »

[Майкл Джест]

                           Глава 5. 17 июля.

     Корнелия почти не спала эту ночь. Только под утро ей удалось забыться ненадолго, но вскоре она проснулась и больше уже не ложилась. Потрясения этой бесконечной ночи в дни ее молодости выбили бы ее из колеи надолго, но сейчас она уже пришла в себя и с нетерпением ждала приезда Антистия Варина– так звали ее спасителя. Хотя некоторые вещи продолжали ее удивлять.
     « То, что какой – то подонок хотел срубить мне голову в обход Правил, ничем удивительным не является. Мало ли таких охотников за легкой добычей, - рассуждала она, сидя одна в отведенной ей спальне и чувствуя постоянный Зов успевшего стать Бессмертным Гая, который спал неподалеку, - и даже в том, что этот мерзавец знал, когда и где меня стеречь со своими людьми, тоже нет ничего сверхъестественного. Но как же удачно Варин очутился там! И как же я не узнала его, хотя бы по поведению? Я слышала, что он очень хорош собою, белокур и нахален, но ночью так и не догадалась, пока он сам не назвался… Что я только не слышала про этого человека… И то, что он убил всех своих учителей, и что никогда не любил ни одну женщину и умеет только ненавидеть, и что ему нет равных во владении мечом, и что он весьма нагло заявляет, что именно он будет Последним… Но как бы хорошо он ни дрался, какую же надо иметь славу, чтобы другой Бессмертный побоялся столкнуться с тобой в бою, даже имея при себе почти десяток очень неплохо обученных разбойников? И каким же надо быть самоуверенным и самовлюбленным глупцом, чтобы так рисковать? Ведь никто бы не справился с такой оравой, Варин, если он знает себе цену, должен это понимать. Но он настолько уверен в том, что его боятся, как смерти, что сам даже ничуть не волновался вчера. Он удивительно нагл… »
     Корнелия пребывала в смешанных чувствах. С одной стороны, она не могла не испытывать чувства облегчения от того, что все обошлось, и чувство благодарности по отношению к человеку, спасшему ее. Однако с другой стороны, Бессмертная была слишком горда, чтобы чувствовать себя обязанной такому самоуверенному ослу. Даже несмотря на то, что белокурому пройдохе удалось разогнать убийц, Корнелия продолжала считать, что наиболее безопасным выходом для них обоих, коли уж он решил ей помочь, было бы бегство, а не смертельно опасная бравада. Если бы она была на месте того Бессмертного, который заварил вчера всю эту кашу, она бы приказала своим людям убить Варина. Как бы хорошо он не дрался, с семью противниками он бы не справился, и тогда неизвестный поживился бы двумя головами, одна из которых принадлежала самому Антистию Варину.
     В соседней комнате зашевелилась проснувшаяся Ланика. Корнелия негромко позвала ее, и девушка тут же вошла к ней. Выглядела она неважно – слишком перепугалась вчера. Корнелия терпеть не могла рабынь, равно как и большинство женщин вообще: они раздражали ее своими глупостью, лицемерием и трусостью. Однако к молодой гречанке Бессмертная относилась лучше, чем к другим – послушная, ненавязчивая, скромная, Ланика в довершении всего была мастерицей на все руки, что ее госпожа весьма ценила. Гречанка была совсем молода, ей было всего девятнадцать, и очень красива. Однако если у Корнелии красота была томная, зрелая, гордая, то рабыня была более хрупкой, нежной, милой. Она была невинна, как дитя, да и была еще ребенком, что вызывало в Корнелии чувство забавы. Оглядев осунувшуюся девушку, Бессмертная велела причесать ее – не хватало еще показаться перед этим умником растрепанной, как какая – нибудь напуганная смертная дура.


     Искар придирчиво осмотрел тепидарий – прохладная баня была убрана на славу, все было готово к тому, чтобы прибывшая тревожной ночью госпожа насладилась всеми прелестями ванных комнат дома Гая Лепида. Саму ее юноша не видел, он спал, когда она приехала, но другие рабы рассказывали, что хозяин очень встревожился, увидев ее, а затем выяснилось, что уже в Риме она подверглась нападению. Вместе с ней приехала только одна рабыня, а они – то уже готовились изрядно потесниться, принимая гостей. Искар вздохнул: хорошо хоть, не нужно будет ни с кем делиться спальным местом. Молодой человек порядком устал за это утро: помешанный на чистоте Лепид заставил его отдраить все банные комнаты до блеска, да еще и воду нужно было налить новую. Со всем этим Искар справился, жалея, что Лепид не предпочитает брать в банщики сильных мускулистых рабов, как все нормальные люди. К концу уборки юноша был похож на выжатый лимон. Лентяй Дракил куда – то запропастился – строгостью их хозяин не отличался – и он все делал в одиночку.
     Выйдя из тепидария во внутренний дворик, Искар направился в комнаты рабов – он хотел немного вздремнуть после уборки. Проходя мимо фонтана, бившего посередине двора, юноша решил умыться. Подойдя к фонтану ближе, он увидел, что с другой стороны к нему спешит незнакомая девушка с кувшином в руках. Молодой человек никогда не видел ее раньше и устало подумал, что эта черноволосая гречанка, должно быть, та самая рабыня Корнелии.
     - Здравствуй, - сказала ему девушка, - подожди, пожалуйста, пока я наберу воду в этот кувшин, а потом умывайся.
     Уставший Искар возмутился: он слишком много сделал сегодня, чтобы какая – то белоручка, любимая раба богатой госпожи, указывала ему.
     - И не подумаю, - грубо сказал он, - я чудовищно устал и иду спать. Тебе такая работа и не снилась, какую я сегодня делал. Подождешь, пока я умоюсь, и набирай себе воды, сколько влезет.
     Девушка вздрогнула и опустила глаза, ей явно не понравились его слова.
     « Терпеть не могу этих глупых баб, вечно суются, когда их не просят, а чуть что, обижаются, -подумал юноша, -  Наверное, за свою жизнь ничего тяжелее этого кувшина в руках не держала, а все туда же… Все приказывает… »