Страницы: 1 2 [3]
|
|
|
Автор
|
Тема: "И возвращается ветер..." - III (прочитано 6072 раз)
|
aiv
|
– Миро… Чико… Вернулся. – Ненадолго, государь. – Скажи «отец». Рамиро, не опуская глаз, чуть заметно качает головой. – Миро, ну ты же знаешь… теперь знаешь, что записки тебе писал не я. – Но Неро убили вы, соберано. И выпороть нас приказали тоже вы, не отпирайтесь. – Миро, ну пойми же! Я тогда просто очень испугался за тебя. И разозлился, когда вы все на меня начали кричать – потому что дети должны повиноваться родителям, меня так учили, и меня за такие выходки наказывали, и я привык считать, что так и надо! – Ну да, конечно. А прийти, поговорить и разобраться? Впрочем, взрослый должен верить только взрослому, кастовая солидарность – ведь так вас учили, государь? С того дня отец у нас умер – остался только соберано. – Миро… Я вот тоже думал, что ты умер – а ты вот он, живой. И я живой. И я тебя люблю. И ты не можешь перестать быть моим сыном, что бы там ни было. Младший из молодых Воронов качает головой – еле заметно, но твердо. – Миро! И кого же ты тогда зовешь отцом? Своего гайифца, этого, как его там, Ламброса? – хоть и сдерживает себя, но видно: злится старый Алва – не по плану размеченному битва пошла. – Да, государь, – кивает Миро. – Ликург Ламброс шесть лет был мне и отцом, и братом, и другом. И за шесть лет он ни разу не причинил мне боли, не оскорбил, не унизил, не поднял на меня руку и не попрекнул куском. А потом Ликург Ламброс погиб – потому что прикрыл меня собой. И поливать грязью его память я никому не позволю! – Миро… я не знал. Вот, видишь – всего не знает даже сам Дитрих. И ему не всё выкладывают. Расскажешь, как это было? Если тебе… не очень тяжело? Рамиро качает головой – и чуть отступает назад, отодвигаясь от старого Алвы: «Сир, разве дела капитана Веласкеса – государственные дела?». – А разве Себастьян Веласкес – твое настоящее имя? Ты – Алва, Миро. Как бы ты ни старался перевоплотиться в гайифца или надорца. Вороновые крылья не спрятать ни под кабаньей шкурой, ни под павлиньим хвостом. – Я поклялся кровью, государь, и Исабеллу не брошу! – Кошки! Миро! Ведь я же ни о чем подобном и словом не упомянул! – Но ведь подразумевали? – щурится молодой Ворон. – Да нет же! Нет!! – Родриго почти кричит, каркает, как подстреленный. – Я понимаю, у тебя есть веские основания считать меня закатной тварью. Но я не тварь. Я просто был глуп. Потому что верил тому, с кем вместе вырос. Просто потому, что я человек… – Чего вы от меня хотите, соберано Родриго? – голос мягче, но перья все так же гневно топорщатся. – Миро… – хохлится, как ворона под дождем, старый Алва, – я бы очень хотел… чтобы у тебя было кэналлийское лето. Какое было у меня. Хотя бы сейчас. И у тебя, и у твоей Исабель, и у твоих братьев. Ведь ты же тоже там не был? – Не был, дор Родриго. Я уже давно не ребенок, и перестал им быть в день, когда вы убили Неро. И если у меня в детстве не было этого кошачьего лета – не понимаю, сейчас-то оно мне зачем? – Да просто затем, что в замке Алвасете пусто и холодно без маркиза Алвасете, – тихо говорит старый Ворон, глядя сыну в холодные ненавидящие глаза. – А у Себастьяна Веласкеса еще больше половины срока контракта в Коннерштале, – обрубает Рамиро. – И завтра он туда отправляется. И так отпуск затянулся. С вашего позволения, государь. – Вытянулся, щелкнул каблуками – до того четко и парадно, что на издевательство смахивает. – Ну подожди, Миро, чико мио! Я знаю, понимаю, что я виноват, что позволил Мэйнам встать между нами, подобно кривому зеркалу. Но Мэйнов больше нет! Так почему бы нам не попробовать наконец-то по-настоящему узнать друг друга? – Прямо сейчас? – по-алвовски ехидно осведомляется Вороненок. – А зачем откладывать, Миро? Понимаешь, чико, мне уже давно не двадцать лет, и я тороплюсь успеть… Успеть загладить свою вину. Перед тобой. И перед твоими братьями. Слишком много времени мы потеряли. Помнишь, как говорил святой Рокэ? «Потом – подлая штука, оно имеет обыкновение не наступать». Миро, хочешь – бери Исабель, а хочешь – бери и свой отряд в качестве личной гвардии. Министерство обороны может досрочно расторгнуть контракт, совершенно официально, с оплатой за отслуженное время, если тебя это беспокоит… И заключить новый. Миро, прости меня. Не бросай меня. – Контракт в Алвасете? – щурится Рамиро, как кот. – Что ж… Ваши условия, дор Родриго? Я должен обсудить их с товарищами, прежде чем давать согласие. – Хорошо, – кивает Родриго. – Но только всё послезавтра. Завтра суд над бывшим вице-супремом, и вы должны дать показания. «Наконец-то! – расплывается в улыбке приникший к слуховой дырочке Гонсало. – Попался, ызарг! Я тоже дам показания, и еще как дам! А в Кэналлоа хорошо, и тиа Исабелле бы, наверно, понравилось…»
|
|
|
Авторизирован
|
У каждой крыши – свой стиль езды
|
|
|
aiv
|
«Встать, суд идет!» – все поднимаются, и Гонсало тоже вскакивает, встает на цыпочки, подтягивается на резной балюстраде, чтобы лучше всё разглядеть. Даже непривычно как-то наблюдать за чем-то важным вот так, открыто, а не скорчившись в темноте и пыли возле потайного глазка. Входят судьи – впереди эр Якоб, выпрямился, даже вроде как повыше ростом стал, очки блестят, губы поджаты, ух, сейчас и цапнет Спрутятину. А щупальце склизкое мороженое сидит на скамье подсудимых, будто гвардейскую алебарду проглотило, и глазом не моргнет. Интересно, когда его в Занху поволокут – тоже вот так глядеть на всех будет, будто он Создатель, а мы тут все коты облезлые? Отдельную клетку маленькую выгородили для главного ызарга, и решеткой с толстыми прутьями обнесли. А рядом, в большой клетке – все кучей: и маркиз-газетчик, и писарь какой-то канцелярский в очках и с крысьей мордочкой, как его там… А, мэтр Муре, это он все записки подделывал, талант у него: любым почерком писать умеет! И еще какие-то двое белобрысых в мундирах с сорванными знаками различия… Ничего, сейчас Спрута из глубин прямо на сковородку вытащат! Все и всё рассказали как есть: и папито, и тиос, и Иерро Гайяр, и они с Гудрун тоже, и сам эр Дитрих на пару с бароном Инголсом слушали со всем вниманием и каждое слово записывали. Ну! Зал затих. Пятнадцать лет каторги. Двадцать. Пожизненно. С лишением дворянства и всех прав состояния. А Придду – Занха, больше ему давать нечего! Что?!!! Нуэва-Багерлее?! Всего-то навсего? Пожизненно? Нет, ну знали мы, что соберано у нас карканутый, но чтобы вот этак клювом прощелкать! Неужели ему жалко это скользкое щупальце? Вот, и тио Хорхе сжал кулаки, и у папито желваки заходили… Ничего, в Нуэва-Багерлее, наверно, тоже папины люди есть, устроят спрутищу дорское веселье. Ну-ка, тсс! Последнее слово дали Придду – интересно, что он нам нашипит? «Что будет с герцогиней Придд и ее детьми?» – равнодушно так, будто и не про людей спрашивает, а про кушанья к обеду. Герцогиня Агнес, урожденная Эпине, говорит соберано, насколько нам известно, не была осведомлена о преступных замыслах и никоим образом в преступных деяниях не участвовала и таковым не потворствовала – ну да, Придд же ее и в Альвеару-то привозил хорошо если раз в год, эр Дитрих рассказывал, Гонсало всё подслушал! Значит, и судить эрэа Агнессу не за что. Пусть себе в Васспарде тихо доживает свой век – если и впредь ни в какие интриги не полезет. Но владения Приддов отныне под королевским управлением. Это что, как Надор при Дораке? А дети… Сколько там их у Спрута? Четверо? А соберано, говорит, из-за него чуть не потерял своих детей. И теперь, говорит, отдаю весь спрутиный выводок моим сыновьям – на милость и немилость!
|
|
|
Авторизирован
|
У каждой крыши – свой стиль езды
|
|
|
aiv
|
– А я тебе говорил, Карлито – рано мы радовались! – Может, кто и радовался, а я и не думал. Хорхе, не помнишь навскидку, кто у нас в Нуэва Багерлее? Нет? Значит, подними бумаги – и свяжись. Пусть следят, и если Спрута попытаются вытянуть из горшка… – То мы знаем, что делать. – Лонсето, оповести всех: ничто не отменено – просто отложено на время. Пусть будут наготове... – Алерта! – Соберано. Это звучит сухо, даже не как приветствие, а просто как констатация факта. – Карлос, я слышал, просто случайно… Хорошо, держите ваших людей в готовности, если считаете нужным, делайте что хотите, только выслушайте. Три пары черных глаз и одна синих – как дула восьми пистолетов. И как с ними, такими, говорить? А говорить надо, Родриго. Никуда не денешься. Не умеешь – учись. – Вы хотите знать, почему я оставил Придда в живых – объясняю. Во-первых, говорю сразу, эр Рейнхард, будь он хоть четырежды герцог и шестнадцать раз эорий, симпатичен мне не больше, чем вам. Однако у Придда четверо сыновей. Вы, надеюсь, все помните историю святого Рокэ и его незадачливого оруженосца? Так вот, Карлос, я не хочу, чтобы вы впоследствии получили себе на голову четырех новых Ричардов Окделлов, причем не наивных вепрят, а хитрых и расчетливых спрутов – кровь не пропьешь. Мне представляется, что это не будет способствовать процветанию Талига, которому вы… мы с вами служим, – кошки, только удержаться, не сорваться в привычную язвительность, не разбередить едва затянувшуюся рану, не развеять едва сгустившийся из воздуха призрак доверия! – И что же, дор Родриго, вы не знаете, как решают подобные проблемы? – скалится Лонсето. – Так спросите у вашего верного эра Дитриха. – Знаю, Алонсо. Но пока я правлю Талигом, в Талиге не будут тайно убивать ни в чем не повинных женщин и детей. Да, именно детей, не смотрите так, Миро: старшему, Валентину, тринадцать, двойняшкам Вальтеру и Амадеусу по десять, Эктору семь. – Ну и что вы нам предлагаете, сир? – приподнимает бровь Хорхе. – Пойти по стопам Аугусто Мейна и из военных сделаться менторами? – Не обязательно менторами. Просто подумайте, что и как можно сделать, чтобы маленькие Придды не считали Алва кровными врагами. Бывают же у принцев пажи, порученцы, кошки дери, да хоть утренние подаватели тапочек! – старательно улыбается старый вран. – Покажите малышам, где тут библиотека, научите делать модели кораблей, прокатите на винтокрыле… Заодно и на собственном опыте узнаете, каково это – воспитывать детей. Ведь своих у вас пока нет, только у Карлоса – но и он ранее не имел возможности… – «Тьфу, коты бесхвостые, теперь меня в канцелярщину понесло… Нет, жест, конечно, вышел красивый, «на милость и немилость!». Вот только что из этого получится?» «И вправду, интересно, какие они, эти спрутики?» – думает Гонсало, приникнув ухом к дырочке в стене потайного хода. – Что ж, почему бы нет, – говорит наконец папито. – Я, пожалуй, взял бы младшего, еще один товарищ по играм Гонсало не помешает. Мелковат, правда… – Тогда мне – старшего, – усмехается тио Рамиро. – Уволочь спрутенка в Коннершталь и показать, что такое жизнь, авось, какой толк и выйдет. – Так, – щурится тио Хорхе, – выходит, нам с Лонсето остаются двойняшки, придется жребий кидать. А, впрочем, их, наверное, все равно не отличишь, так что, по сути, разницы никакой… «Слава котикам, – думает Родриго, – вроде поняли…»
|
|
|
Авторизирован
|
У каждой крыши – свой стиль езды
|
|
|
aiv
|
Четыре года спустя «Ура! Наконец-то!» – Гонсало, бросив на кровать дорожную сумку – потом разберем, успеется! – юркнул в потайной ход и галопом, через три ступеньки взлетел по лестнице в заветную башенку. Герцог, Матиас, Тильда, Пикита, Рокка, Ринето, где вы там все, кис-кис-кис! Высунулся по пояс в проем, оглядел крышу. Ага, бегут! Пока – трое: Матиас черный с белыми лапками, Тильда серо-полосатая и Рокка важно шествует вперевалочку – похоже, опять у нее полное пузо котят! О, и Герцог тут: снялся со старой липы в Саду принцессы и летит, покаркивает, тоже соскучился! Считай, целый год не виделись. Служанка Силета их кормит, но вот погладить и почесать каждого ей, конечно, некогда, а ворона она просто боится. Всех почесать, погладить, поцеловать в клюв и в носики. И новостями поделиться. Во-первых, Гонсало курсовые экзамены свалил – без трояков. Еще и придденятам-двойняшкам помог с кэналлийским – при желании даже с Закатом можно сообщение наладить. Сдали близнецы досрочно – и укатили с Арлио Сэ в экспедицию, в Олларию, развалины обследовать на предмет архивов. А Гонсало отстрелялся на другой день – и пока сдавал, тио Хорхе на легком винтокрыле посередь двора ждал, чтобы забрать племянника на всё лето в Алвасете, к тио Рамиро в гости. И Этторе заодно, самого младшего спрутика, ему там нравится до жути: можно ловить всяких рыбок, каракатиц и морских ежей, сажать в банки и изучать, интересно же! А в Васспарде Этторе этого не разрешали, и вообще ничего не разрешали, только по струнке ходить, да зубрить всякие законы и математику… Тогда, после суда, тио Хорхе и тио Алонсо кидали жребий, кому какой спрут достанется, потом плюнули и заключили пакт о совместном владении: всё равно кошки с две разберешь, где Амадео, а где Альтеро. Спрашивали мелких: ну, кто море любит, а кто высоты не боится? И вообще – папито подсказал – чего вы сами, спрутенята, хотите, и какой судьбы желаете для себя? Оказалось – не к штурвалам самолетным и корабельным щупальца тянутся, а вовсе даже к древним манускриптам и артефактам! А старшего их братца тио Рамиро уволок в Коннершталь, а потом в Окделл-Хоул – писал недавно, что из Валентина Придда и Юджинии Окделл, похоже, получится оень нежная парочка. Матушка же спрутья живет в Васспарде хоть во грехе, да душа в душу с королевским управляющим – полковник Эстебан Карваль на фульгатовых крыльях летает на радостях, что наконец-то может обнимать, целовать и носить на руках свою первую и единственную любовь, с которой двадцать лет пребывал в разлуке: старый Гийом Эпине дал ему в свое время от ворот поворот – не вышел, мол, теньент Карваль ни званием, ни ростом, ни родом! Топот каблучков по лестнице. Вбежала, обняла сзади. Гудрун! Привет! Как ты тут? Как Тарника? Как Эйнрехт с Метхенбергом? Стоят? Как тио Руппи? Такой же зануда? Ну кто бы сомневался… Дора Клотильда с двойняшками тоже ездила в Дриксен, к брату – тот, как санта Элиса ему тогда хвоста накрутила, взялся за ум, теперь секретарь при герцоге Руперте, и понял наконец, что Клотильда и папито друг друга любят, и что никто не виноват, что родился хоть гусем, хоть вороном. И к племянникам привязался – а Долорес и Алваро подружились с «тио Коррадо». Алваро с его подачи хочет в моряки, в Ротгеровку – тио Алонсо посодействовать обещал, супруга его, эрэа Хильда – дочка тамошнего начальника, эра Германа Вальдеса. А Долорес выступала на музыкальном вечере у Эстрельи Гисаль – и всем понравилось, а главное, сама дора Эстрелья осталась довольна своей ученицей: абсолютный слух у Долорес, и прекрасный голос, как там… а вот, колоратурное сопрано-ажилито! Кстати, Алан Окделл, порученец у папито, за ней всерьез ухаживает. А Реджи взял и уводом увез в Надор Урсулу Колиньяр! Потом, правда, приволок, как положено, свадебные дары ее папеньке с маменькой – плащи меховые да копченой кабанятины, сам добывал вепря, лис и волков. А Колиньяры плакались во всех салонах: мол, Окделлы – это неописуемо!
|
|
|
Авторизирован
|
У каждой крыши – свой стиль езды
|
|
|
aiv
|
Болтают, смеются – про балы, про Тарнику, про зануду эра Августа, про то, как весело было тогда, на свадьбе у тио Рамиро и эреа Элизабет, и как надорцы с кэналлийцами отплясывали, а теперь тиа Исабель, оказывается, носит двойню, – пока, наконец, Гудрун не вспоминает: «Ой, тебе же средние Спрутята подарок привезли из Олларии! Сами нашли, в особняке на улице Мимоз, ну, помнишь, где Алваро свою саблю добывал, только не в кабинете, а в тайнике, в подвале! Я тут припрятала…». Достает из-под завала тряпья. Меч. Короткий, чуть длиннее хорошего кинжала. Лезвие широкое. На рукояти завитки, в них вделаны камушки. Тяжелый. Как таким фехтовать? Ну-ка… Подошел к окну. Поднял клинок, отсалютовал солнцу… кошки! Гудрун, смотри! Ты видишь? Солнц-то целых четыре! И корона! И щит!.. – Ой, Гонсель, прячь скорее, пока весь город не перепугал! Ладно, прячем. Но потом, ночью, все равно попробуем втихаря – интересно же!
|
|
|
Авторизирован
|
У каждой крыши – свой стиль езды
|
|
|
aiv
|
…Ночь как ночь в Надоре – сырая, промозглая. Ноют окаменелые кости у Первого герцога. Дремлет Ричард. Смотрит из-под каменных век вниз, где еле-еле угадывается в темноте дорога – вроде бы и оживился старый тракт в последнее время, и в порядок его приводить пытаются… Но сейчас – никого. И вот уже три дня – никого. А ведь дело к Осеннему Излому. Кошки! Этак потомки, безобразники, глядишь, и дары приносить Освободителю забудут, и празднества устраивать. Выходят из Леса его подданные. Торят новые тропы. Новые друзья появились у надорцев, а за ними, глядишь, появятся и новые, то бишь порядком подзабытые боги – и приведет это к тому, к чему однажды уже привело. Их дело, конечно, взрослые люди. Но Ричард тогда и вовсе в пыли и забвении в камень обратится от скуки! Но что это?! Ухнула тревожно сова, ей отозвались сразу две, пронесся перед лицом нетопырь – чуть нос крылом не задел, дернула в воздух со старого дуба спавшая в ветвях стая ворон, заполошно мечутся, орут, ничего не поймут спросонья – Ричард приподнимается, поворачивает голову, камни посыпались, внизу запищала, завопила с перепугу по-своему всякая лесная мелочь. А слева, в той стороне, где Альвеара, в полнеба полыхает зарево! Четыре солнца, щит и корона! Да это же… Да, как тогда, когда Фердинанд эру Рокэ меч… – Меч Р-раканов! Кар-р! – на правое плечо уселось крупное пернатое, возится, чистится, шуршит клювом о камень. – Мрр… Он тепер-рь в надешш-ш-ных руках! – крупный зверь на мягких лапах взобрался на макушку, точит когти о молодое деревце. – Вс-с-е тепер-р-рь хор-р-ош-ш-ш-ш-о… Вас-с-с вс-с-е ш-ш-шдут… – Вы слышали, юноша? Нас ждут. Поторопитесь. – Эр Ро… Монсеньер?! – а тело вдруг становится непривычно маленьким и легким-легким, как пух. Так, значит, Ричард умер? По-настоящему умер? Крупный ворон и большой рыжий кот протягивают ему лапу и крыло: «Идемте!».
|
|
|
Авторизирован
|
У каждой крыши – свой стиль езды
|
|
|
aiv
|
Не успевает Ричард оглянуться, как они, все трое, взмывают в черное небо, в глазах герцога мелькают звезды и верхушки деревьев, он отчаянно сжимает правой рукой лапу Чужого, левой – крыло Ворона. Алая пустыня. Черная башня. Распахнутая черная дверь. Ковры. Подушки. Кошки – всех возрастов, пород и мастей. Жарко горящий камин, возле него стол, покрытый зеленой бархатной скатертью. На столе – запотевший кувшин, два хрустальных бокала. И кольцо. То самое. – Ну, что вы стоите, юноша – раз уж вы здесь, налейте мне вина. Да что они, опять вдвоем сговорились издеваться?! Ладно, нальем, не жалко. Но какой Ричард им юноша? Когда Абвении обратили Первого герцога в скалу, ему уже за сотню перевалило! Наполнил бокалы, чуть не разбил один – руки дрожали. Заглянул в кувшин – кошки! И вправду юноша в вине отражается. Сероглазый, русоволосый, растерянный и злой – такой же, каким был в Фабианов день. И эр Рокэ такой же, как тогда был! Значит, в Закате… – Мрр… В Закате все пр-ребывают в том возр-расте, какой им больше нр-р-авитс-с-я, – урчит Леворукий. – Тем мое цар-рство и хор-рош-ш-о… Ну, за что пьем? – За Шар Судеб! За отпущение! За разбитое проклятие! – раздались голоса. Ричард обернулся – а вместо кошек в зале оказалось полно народа! Марсель Валме… Марианна с Робером… Герард… Близнецы Савиньяки и близнецы Катершванцы… Арно, Валентин, Берто, даже Эстебан… ого, все однокорытники! Отец! Айрис, Дейрдре, Эдит, Рут и старая Нэн! И в середине, развалясь на подушках – все четыре Абвения! – Мы долго ждали, – заговорил Лит, – и наконец дождались: Шар Судеб теперь на правильном пути. – Все ошибки исправлены, – подхватил Анэм, – все грехи искуплены. – И все проклятия сняты, – добавил Унд. – И все пророчества исполнились, – воскликнул Астрап, – даже самые невероятные! – А значит, всё можно начать сначала, с чистого листа, – с этими словами Повелитель кошек уронил в каждый бокал по крупинке из кольца – только не белой, а алой. Поднес, улыбаясь, один бокал Рокэ, другой Ричарду – тот отпрянул сперва, потом, стиснув зубы, решительно протянул руку: пусть Враг видит, как умирают Окделлы! – Зачем умир-рать? – мурлыкнул Леворукий. – Когда мош-ш-но ш-ш-ить? Ты х-х-х-очешш-ш-ь ш- с-с-нова ш-шить? Ес-с-ть, пить, дыш-ш-шать? Радоватьс-с-ся? Жить снова? Ощущать кожей ветер? Купаться в озере? Жевать хлеб? Обнимать женщину? Он давно отвык от всего этого. И кем он будет среди людей, в новом, незнакомом Талиге? Круг спустя? Вряд ли герцогом. Но даже если просто крестьянином… Надорцем. Лесным отшельником. Охотиться его выходец-Рут научил. Впрочем, Леворукий все равно всё наверняка сделает по-своему, а спрашивает только чтобы потом сказать, что решение было принято по доброй воле. Значит, нужно сберечь единственное, что осталось – гордость, сохранить декорум свободы. – Я предлагаю вам обоим жизнь и свободу, Ричард, – заговорил Ринальди, уже не мурлыкая. – Предлагаю, а не навязываю. Хочешь – бери, хочешь – оставайся здесь, в кошачьем обличье или в человечьем, хочешь – будь хранителем тракта и Леса, как был. Делай, что ты хочешь, Дикон. – Делай, как ты хочешь, правнук, – поддержал его Лит. – На Надор не оглядывайся, я за ним присмотрю. Жить, дышать, радоваться… А ведь он, по сути, и не радовался жизни. Даже в Лесу. Прежде всего долг – выжить, прокормиться, оставить потомство. Может, стоит попробовать? – Прожить еще одну жизнь? – прозвучал ленивый баритон. – Без проклятий и прочей ерунды? Что ж, Ринальди, это было бы интересно! – И я согласен! – кивнул Ричард. – Тогда – пейте. И они пьют – за Шар Судеб, за Кэртиану, за Волны и молнии, за Скалы и Ветер. За новую, пусть, может быть, и не счастливую, но правильную жизнь. И Кошачий повелитель подводит их за руки к камину, и ветер подхватывает и уносит в трубу эра Рокэ, который радостно взмывает на могучих черных крыльях, а за вороновы лапы отчаянно цепляется Дик… Они сперва долго летят, потом падают – и наконец оказываются в каком-то темном и теплом месте, где Ричарду вдруг невыносимо хочется спать и ни о чем не думать. – Мне тоже, – будто прочитав его мысли, отзывается Рокэ. – Значит, так и надо, спите, Дикон, и ни о чем не думайте, пока наш час не пробьет.
|
|
|
Авторизирован
|
У каждой крыши – свой стиль езды
|
|
|
aiv
|
Дик просыпается – и понимает: час пробил. Место, где было так хорошо, мягко и уютно спать, теперь содрогается, трясется и ходит ходуном, как, должно быть, трясся Надорский замок, пока не обрушился. А эру хоть бы что! «Просыпайтесь, – говорит, – юноша, вы, как я погляжу, по-прежнему в родстве с племенем сов!» Дик оглядывается – и видит свет. Похоже на выход из пещеры. «Я иду, – говорит эр Рокэ. – Следуйте за мной, но не торопитесь – если не хотите остаться сиротой сразу после рождения!» Слушаюсь, монсеньер. Ворон долго, с трудом протискивается в круг света. И там, на другой стороне его встречают радостные восклицания – но что именно говорят, не понять: похоже, это по-кэналлийски. Что ж, подождем – и тоже полезем. Если попадем в Кэналлоа – хоть на солнышке погреемся… *** «Родился! Мальчик! Да какой хорошенький! Ну вот и славно! У вас сын, соберанито! Держите, только осторожно, ради Четверых!» Поцеловав жену и шепнув ей: «Держись, Исабель! Еще немного…», Рамиро, маркиз Алвасете бережно принял от тещи и повитухи-мориски выкупанного и запеленутого младенца, прижал к себе – лэйе Анэмэ, какой же он крохотный! А на макушке черные волоски. На сморщенном красном личике вдруг распахнулись большущие синие-синие глазищи. Как у святого Рокэ. Рамиро вышел на балкон – показать новорожденного жителям Алвасете, которые с утра толпились под окном спальни, ожидая новостей о прибавлении в Вороновом семействе. Малыш радостно, как показалось маркизу, и оглушительно завопил – кто-то из толпы крикнул: вот, мол, как орет, сразу видно, Первый маршал вырастет! – Рокэ Алвасете, честь имею приветствовать! – объявил во всеуслышание Рамиро, нарекая первенцу имя. И из спальни отозвался истошный, отчаянный писк – «А я?! Я здесь! Меня бросили, меня забыли!» – ну вот, и второй малыш родился. Ох ты, тоже мальчишка! – Мири, ты обещал… – шутливо грозит пальцем бледная, измученная, но счастливая Элизабет. – Конечно, кэрида! Вынес, поднял высоко, показал всем. Этот на руках у отца не орал, только пискнул – и взглянул серьезно и испытующе в лицо Миро: серьезный человечек, не крикливый. Серые глаза, и волосенки русые, как у Исабель, а бровки хмурит точь-в-точь как тан Эгмонт! – Рикардо Алвасете, добро пожаловать в мир! И волны накатывают на берег, шурша галькой. И греются на солнце скалы. И ветер шумит в листве и стряхивает с ветвей недоспелые гранаты. И где-то вдали погромыхивает – собирается гроза. А большой пушистый кот, ярко-рыжий и полосатый, сидит на крыше, лижет лапу, смотрит сверху вниз на всё это действо, и мурчит в усы: «И возвр-р-раш-ш-ш-аетс-с-ся ветер-р-р на кр-р-уги своя… Рано или пос-с-дно он вс-с-сегда возвраш-ш-шаетс-с-с-я…». Конец
|
|
|
Авторизирован
|
У каждой крыши – свой стиль езды
|
|
|
NNNika
|
|
|
|
Авторизирован
|
...или бунт на борту обнаружив, из-за пояса рвет пистолет, так что сыпется золото с кружев, с розоватых брабантских манжет. (Н.С. Гумилев)
|
|
|
aiv
|
И вам спасибо, что читали!
|
|
|
Авторизирован
|
У каждой крыши – свой стиль езды
|
|
|
|
Страницы: 1 2 [3]
|
|
|
|