Между ночью и днем (джен, макси, Рокэ Алва, Дик Окделл и др.) закончен

[Констанция]

Название: Между ночью и днем
Автор: Констанция
Бета: Allora
Рейтинг: G, наверное
Персонажи: Рокэ Алва, Дикон Окделл и др.
Категория: джен
Предупреждения/Дисклеймер:
1. Текст был бы сильно завязан на канон - вплоть до "Заката". Более того, в фике есть куски, где канон либо цитируется (иногда - с продуманными изменениями), либо пересказывается с другой точки зрения.
2. Вплоть до выхода "Рассвета" этот фик, на мой взгляд, не-АУ. После - определенно АУ.
3. Дикон тут далеко не "кавайная няшечка", а именно та сволочь, которая бездумно цепляется за Альдо и совершает мерзкие поступки, причем при этом надеется на понимание Алвы, как это было в его видениях после расстрела. Но финальные видения в "Закате", на мой взгляд, дают шанс на то, что Дикон еще не до конца прогнил и что-то еще можно исправить - он весь глюк ориентириуется на Алву и его оценку, на ту оценку, которую он бы хотел получить от Алвы в реальности: что тот не осуждает убийство Катари, не против того, чтобы Дикон пошел за Альдо, не винит Дикона в несправедливом суде и т.д., и т.п. По сути Алва там - совесть. И в глюке Дикон с нею договаривается, причем на мой взгляд это подчеркивает именно значимость Алвы для Дикона, его взглядов и отношения к поступкам Дикона. Именно поэтому я считаю, что при определенном раскладе Дикон мог бы наконец-то понять, что к чему - если бы говорил Алва.
"- Если бы с ним поговорить, - вдруг мечтательно сказал арестант, - я уверен, что он резко изменился бы." (с)

Иллюстрация Vassa к фику:

[Констанция]

За порогом Дик все же обернулся, хоть это и было слабостью. Алвы у огня больше не было, не было и огня, не было вообще ничего.
– Выше голову, Надорэа, – прикрикнул сюзерен, – ты Повелитель Скал или спрут без чести и костей? Мы отправимся в Гальтары и возьмем то, что принадлежит нам по праву! Когда настанет время, я сам поведу свои армии в сердце анаксии!
Сюзерен знакомо улыбнулся и вдруг смахнул навернувшуюся слезу.

Они вышли на узкую извилистую тропку, тонувшую в тумане. За спиной была пустота, впереди неизвестность, которая и манила, и пугала, но рядом шагал Альдо Ракан, и это было главным.  Дикон повернулся к своему сюзерену, чтобы спросить, каким путем они пойдут в древнюю столицу, но Альдо тоже исчез, растворился в густом молоке тумана. Дикон хотел позвать его, но не смог произнести ни звука – как в тех кошмарных снах, когда нужно срочно что-то делать, а не пошевелить ни пальцем.

Земля ускользала из-под ног, перед глазами мелькали воспоминания вперемешку с тем, что он определенно никогда не видел. Сны? Галлюцинации? Память предков?

Последнее видение запомнилось лучше всего. Он был Ричардом Окделлом и ему было лет восемь. Проповедники поймали на площади у его дома котенка – его котенка – и, как это у них водится, принялись избивать своими посохами. Дик ударил одного из проповедников кинжалом в спину и, похоже, убил. Родители были в доме, и он был один против толпы, готовой растерзать его. Совсем один.

Просвистел брошенный кем-то камень, Дикон вжал голову в плечи. За первым булыжником полетел второй, третий. Проповедник неистовствовал, размахивая своим посохом, призывая громы небесные на головы пособников Чужого. Пока камни цели не достигали, но лишь пока. Дикону было страшно как никогда в жизни, но он понимал, что прав именно он, а не эти злые глупые люди, пытающиеся убить его и несчастного котенка. Он надеялся, что отец услышит шум и вмешается, но помощь пришла с другой стороны.

Высокий черноволосый кэнналиец расшвырял обезумевшую толпу. Герцог Алва. За его спиной были другие воины, толпа зарычала и расступилась, на пожухлой траве остались Дикон, скребущий булыжники котенок, два проповедника – живой и мертвый – и Рамиро Алва с окровавленным мечом. Точно, отец называл герцога Алву именно по имени – Рамиро.

В голове шумело, Рамиро что-то говорил толпе, поповедник кричал ему что-то в ответ, потрясая посохом, а потом все стихло – после того, как кэнналиец снес голову Истиннику. Толпа стала стремительно редеть.

Алва подошел к Дикону и взял, было, его за руку, но потом наклонился и поднял казавшегося тряпичным котенка.

– Я отнесу Барса в дом, дам молока, – Дикон с трудом сдерживал слезы и с надеждой смотрел на кэнналийца – он спас его от озверевшей толпы, значит...

– Молоко ему уже не поможет. Похорони. Большего ты для своего котенка сделать не можешь, он уже вернулся к Повелителю кошек, и ему там хорошо. Котенок теперь у своего хозяина, и он его никому в обиду больше не даст.

Дикон тяжело вздохнул, и Алва взял его за руку. От этого стало немного легче и спокойнее. Кэнналийский герцог прав, Барсу теперь наверняка хорошо, даже если Дикону без него будет плохо... Мы - Люди Чести, а Люди Чести раньше чтили кошек, это написано в книге Четверых –  той, что дома, в отцовской библиотеке. Закат сторожили кошки, а отец говорил, что Окделлы – дети Заката и Полночи.

Видение закончилось, Кабитэла растворилась в тумане, канул в прошлое сын Святого Алана – тот самый Ричард, в честь которого и назвали Дикона, живший в Круг назад, исчез Рамиро-Предатель, убитый Аланом и спасший за пару дней до этого его сына.

На какой-то миг Дикон даже позавидовал Рамиро и своему тезке – у них не было сомнений ни в чем, они были уверены в своей правоте, и поэтому им было легче. Тот Алва, как и Ворон, следовал приказу короля, каким бы глупым тот приказ ни был, но Эрнани Ракан предал Талигойю, и в этом все зло, с которым пришлось жить всем остальным. Альдо все равно прав, но лучше бы Ворон не сдавался ему - Оллар того не стоил. А ведь все могло бы быть совсем не так, если бы убедить Ворона встать на сторону Альдо, а Альдо убедить, что Ворон им нужен - Ворон бы и помог, и не предал... Не предал, как не предавал Рамиро Алва. Алва не предают, но они вечно идут за теми, за кем идти нельзя, и все этим портят. Зря все-таки Альдо отмахнулся от слов Дикона, нужно было еще раз поговорить об Алве, убедить обоих, что...

Туман исчез, не сменился очередным видением, а именно исчез, уступив место сумраку.

Он снова на Дороге Королев? Или в каком-то другом подземелье?

Огромные глаза, из которых катятся медленные слезы. Глаза Альдо, но почему-то пронзительно-лилового цвета.

Исполненный тысячелетней обиды взгляд заставил Дикона замереть, внутренне сжаться, пытаясь найти какое-то оправдание тому, что отвлекся и ушел в сторону, бросив Альдо на произвол судьбы.

[Констанция]

Кто-то с силой рванул Дика за шкирку и отдернул в сторону. Алва?! Рокэ, не Рамиро. А в паре метров – огромная тварь, от одного вида которой Дикону стало жутко.

– Изначальной твари нельзя смотреть в глаза, – негоромко произнес Ворон, – потеряешь волю и не сдвинешься с места. И даже не заметишь, как она тебя сожрет.

Дикон быстро кивнул. Посмотреть еще раз в лиловые глаза хотелось нестерпимо, он зажмурился и ничего не сказал, когда Алва забрал у него старинный кинжал Окделлов. Только и успел подумать, откуда у него этот кинжал, но потом вспоминил – Дикону его швырнул Карваль, перед тем, как попытаться расстрелять... Дальше был грохот камней, путь с ослепшим Алвой из дворца к тайному убежищу Катари, Альдо, на глаза которого наворачивались слезы, видения о прошлом, далеком и не очень.

Он вжался спиной в холодный каменный свод, чувствуя себя таким же беспомощным, как и в видении о сыне Святого Алана. Только тогда Алва выступил за него против толпы, с мечом и со своими воинами за спиной. А теперь – против Изначальной твари. С двумя кинжалами. То есть, почти безоружный. Хотя против этой твари шпага бесполезна, с ней только мечом и сражаться. Причем не в одиночку, а как минимум вдвоем.

Теперь Дикону стало понятно, почему в Эрнани Ракан согласился с решением Лорио Борраска – решением оставить город. Вывести из Гальтары людей, разрушить пандусы и оставить тварей среди созданных Абвениями стен. Но...

Дикона передернуло – неужели он сейчас оказался в Лабиринте Гальтары? Но как? Это видение или реальность? Что было правдой, а что видением? Алва не похож на слепца, двигается он, как и несколько лет назад – легко и быстро, почти танцуя.

Тварь злилась и угрожающе рычала, бросаясь на Ворона  всей своей массивной тушей, но он всякий раз успевал увернуться. Сила была на стороне твари, ловкость и опыт – на стороне Алвы, он определенно знал, куда наносить удары. За несколько тягостных минут, пока Алва кружил с тварью в сумраке Лабиринта, Дик весь взмок от напряжения и страха, что тварь победит и тогда он останется с ней один на один. Удары Ворона достигали цели, тварь рычала все громче и визгливее, и Дикону казалось, что этот бой будет длиться вечно, но вот тварь протяжно взвыла, попятилась и рухнула заметво – Алва всадил ей кинжал прямо над глазом и отступил назад, тяжело дыша.

Дикон вытер дрожащей рукой пот со лба. Рамиро защитил его предка от озверевших людей, ослепший Алва был готов взять на себя его преступление и вывел дворца тайным ходом, одобрил убийство Катари и другие его поступки, а сейчас вернулся к нему, чтобы защитить от этой твари. Алва передумал и согласился присоединиться к Альдо Ракану и Людям Чести, они найдут Альдо и все будет хорошо!

– Эр Рокэ, спасибо. Что вернулись и... и вообще.

Ворон ничего не ответил. Вид у него был совершенно вымотанный. Все же отравление не прошло бесследно... Ну почему он не смог договориться с Альдо прежде?! Оллар того не стоил!

– Я... хорошо, что вы прозрели.

От взгляда Алвы Дикон поежился. Значит, все-таки не простил. Но ведь сам же сказал, что ему все равно, Алва сам его отпустил! Или это было очередное подначивание? Но Алва же знает, что он не разбирается в этих играх и верит в то, что ему скажут!

– Эр Рокэ, но вы же сами сказали, что я могу уйти с Альдо, что для вас это ничего не изменит. Если это было не так, почему вы не сказали прямо?! Вы считаете, что это было предательством – когда я оставил вас, слепого, в том доме?! Считаете?! Но почему?! И почему вы вернулись за мной сюда, спасать? Ну дали бы этой твари сожрать меня, раз я вам так неприятен! Ну, почему вы молчите!

Дикон сам не заметил, как перешел на крик. Замолчал он только когда Алва грубо схватил его за плечи и с силой приложил о каменную стену:
– Заткнись. И научись сдерживать эмоции. Ты уже уничтожил свой Надор, и я надеюсь, что больше разрушений не будет. Пока все приостановилось – Гальтары почувствовали мою кровь и замерли, но я не уверен, что надолго. Будь моя воля - убил бы на месте. Я не знаю, что принесет твоя смерть, если прибить тебя здесь и сейчас. Но если ты снова попытаешься разрушить Талиг – убью.

Дикон ошарашено замер.

[Констанция]

– Но я не виноват, что Надор рухнул! И не моя вина, что меня там не было! Я должен был находиться в Ракане, с моим королем! Это был мой долг!

– Я так и понял, юноша. Прекратите истерить и идите за мной.

Алва развернулся к Дикону спиной и направился вглубь темного коридора. Дикону ничего не оставалось, кроме как пойти следом. Глаза постепенно привыкали к сумраку, и кажущийся бесконечным коридор уже не казался таким жутким.

– Эр Рокэ, мы снова на Дороге Королев?

– Нет. Полагаю, мы в Лабиринте Гальтары, – ответил Алва, не поворачивая головы.

Лабиринт Гальтары? Так вот почему он напоролся на эту лиловоглазую мерзость... В книгах, которые Дикон читал в доме Алвы, о Лабиринтах все легенды были одна страшнее другой. А еще там было написано, что в подземелья Гальтары время течет как-то иначе, быстрее, чем на поверхности.

Молчать было слишком тягостно, и он заговорил снова: Ворон определенно злится, но если дать ему понять, что он сам не прав, а Дикон уже не мальчик на побегушках, то...

– Эр Рокэ, почему вы считаете, что это было предательство – когда я оставил вас в том доме? Вы же сами меня отпустили, – спросил он уже спокойнее.

– В каком еще доме, юноша?

Алва даже не повернул головы. Ответил, словно от назойливой мухи отмахнулся, вот же сволочь!

- Вы называли его тайным гнездышком Катари – туда выходила Дорога королев. Вв говорили, что в юности эта шлюха принимала там любовников, потом решила, что дом в предместье – неплохое убежище...

- Вы бредите, юноша. Я никогда вам не говорил подобного. Не думаю, что у Катарины был подобный дом. По крайней мере, я о таком не слышал.

– Но мы там были! Вы привели меня туда из дворца, когда я убил Катари, а потом туда пришел Альдо,и я ушел с ним...

– Когда вы убили Катарину, я был за сотни хорн от Талига.

В голосе Алвы уже явно слышалось раздражение, и Дикон поспешил продолжить рассказ, пока Алва его еще слушает. В голове все путалось, побег с Вороном из дворца казался таким реальным и настоящим, но и солдаты Карваля тоже...

– Но... Эр Рокэ, я выскочил из будуара в приемную, не зная, что и делать. А в приемной сидели вы. На вас были цепи и вы сказали, что это не лучшее место для встречи и не лучшее время. Я сказал вам, что убил Катари кинжалом Святого Алана, - зачастил Дикон.

Ворон не перебивал. Они петляли по темным коридорам, Алва иногда останавливался и то ли прислушивался, то ли просто прикидывал куда идти – в эти моменты Дикон замолкал, но стоило Алве двинуться с места, как рассказ возобновлялся.

– Вы сказали мне успокоиться и принести из кабинета кинжал в синих бархатных ножнах. У него был трехгранный клинок с клеймом в виде вихря. Я принес, потом вы сказали принести со столика ключ от ваших цепей. Я  снял с вас цепи. Вы вынули из раны клинок Алана м заменили его на трехгранный, чтобы выглядело все так, словно Катари убил не я, а вы – кинжалом из спальни… Вы сказали мне бежать и сделать вид, что я ничего не знаю о случившемся, а я испугался, как же вы там останетесь – один и слепой. Вы сказали, что никуда не пойдете, потому что слепы, а на воле, слепому делать нечего. Вы... Эр Рокэ, вы сказали,  – Дикон постарался вспомнить слово в слово: – «Лучшее и единственное, что я могу, – это умереть. И я умру, но без цепей и от собственной руки. Еще утром я и мечтать не смел о таком счастье»... Вот.

Дикон перевел дух и уставился в спину Алвы. Ворон так и не сбавил шага.

– Эр Рокэ, вы слушаете?

– Да, юноша. Можете продолжать, - ответил Ворон после недолгой паузы, – вы остановились в ваших фантазиях на том, что сняли с меня цепи, а я и мечтать не мог о таком счастье. Гаифа по вам плачет, молодой человек. Горькими слезами. Из лиловых глаз. Впрочем, меня это не касается.

Дикон вспыхнул. Хорошо, что хоть темно и Ворон этого не увидит!

– Эр Рокэ, я серьезно!

Алва остановился у развилки, к чему-то прислушался и уверенно зашагал налево.

– Кстати, а почему в ваших грезах я ослеп?

Дикон споткнулся о некстати подвернувшийся под ногу камень.

– Ну... Вас казнили.

– Неужели?

Дикон медленно вдохнул и так же медленно выдыхнул. Не злиться. И не давать Ворону повода. Насчет разрушения Талига от таких эмоций... нет, насчет этого Ворон точно пошутил, а насчет того, что может убить – вряд ли.

– Вас приговорили к казни.  Альдо решил, что это должно быть сделано на городской площади, но он ошибся, когда решил провести вас обнаженным по всему городу – чернь была на вашей стороне. Вы явно наслаждались происходящим, словно вас ждала не казнь, а награда – вы ждали, что наконец освободитесь от бессмысленной жизни, от преступлений, совершенных предками, и обретете покой. Агарис сказал... – Дикон наморщил лоб, вспоминая, – он сказал, что познание Истины требует времени и страданий, поэтому вы должны жить, но жить во тьме, размышляя о своих преступлениях. Вы ответили ему, что раз нельзя умереть, вы хотите поцеловать красивую женщину и сказать пару слов мне. Вам привели какую-то девушку. Вы ее поцеловали. А мне вы сказали, что считаете мое обучение законченным, что я  достоин стать одним из талигойских рыцарей и свободен от клятвы оруженосца. Потом вы сказали, что вино должно быть красным. Альдо опустил в рубиновую жидкость крохотное белое зернышко, и вы выпили... даже тост произнесли... „За то, чтоб каждый нашел достойную его награду“. А потом вы стояли, улыбались и смотрели прямо на солнце, потому что ослепли.

Алва молча шел вперед, медленно, но очень уверенно. И никак не реагировал на слова Дикона.

–  Эр Рокэ?

– Да, юноша?

– Вы так ничего и не скажете? Или вы меня вообще не слушали.

– Отчего же, слушал. Узнал о ваших юношеских фантазиях много нового. Не скажу, правда, что интересного. Провести меня обнаженным по всему городу...

– Эр Рокэ!

– От клятвы оруженосца я вас оствободил еще в Багерлее – не сомневаюсь, что герцог Эпинэ это вам передал. А в остальном – забавно. Продолжайте.

Несколько минут Дикон тихо злился и мысленно ссорился с Вороном,но потом все же решил рассказывать дальше. Он уже окончательно запутался, что было правдой, а что видением, но ведь лучше рассказать все и услышать, что скажет в ответ Алва, чем просто молча гадать.

– После убийства Катари вы провели меня Дорогой королев до тайного домика Катари. Мы шли по ней, а вы пели. Про звездный иней. Очень красиво. Потом мы сидели в том домике и пили касеру. Разговаривали. Я... я тогда понял, Алан и Рамиро ничего не были должны коронованному трусу, они погибли по ошибке! А вы сказали, что Джастин Придд сначала вас ненавидел и был очень похож на меня, стал очередной игрушкой Катарины. Он на нее молился, а вас готов был убить, но Катари была далеко, и отраву ему никто не подсунул. Однажды он бросился на  вас с кинжалом, но потом понял, что вы далеко не сволочь, а наоборот...

– Ну и каша же у вас в голове. Но хоть в одном вы постоянны – в перекладывании своих проступков на других. То отравленное вино мне не вы, а господин в белых штанах подносит, то с кинжалом на меня не вы, а Придд бросается. Вы еще скажите, что я похвалил вас за убийство беременной женщины. Мне кажется, это вполне вписалось бы в общую картину.

Дикон замер.

– Эр Рокэ, вы... вы тогда сказали: „Жаль, я не убил нашу святую вовремя“!

– Очень остроумно.

Алва даже не повернулся. А голос у него был не то чтобы раздраженный. Презрительный.

- Но это было!

Алва развернулся так резко, что Дикон не успел и вздрогнуть. Просто почувствовал, что лопатки упираются в холодный камень, а сильная рука Алвы держит его за грудки.

– Запомните, юноша. У всего есть предел. И у шуток тоже. Равно как и у моего терпения. На убийство беременной женщины способен только конченный мерзавец. И я подобное никогда бы не одобрил ни при каком раскладе. Вы – другое дедло. Сразу видно воспитание господина в белых штанах. Выводить вас из замка я бы никогда не стал – за свои поступки нужно отвечать самому. Хоть иногда. Тем более, за такие поступки.

[Констанция]

– Катарина была шлюхой, вы сами это признавали! А Альдо ее и пальцем не тронул, хотя наверняка догадывался, какая она тварь! Катарина получила то, что заслужила, и вы это понимаете! Хотя нет, куда вам понять такое, вы никогда и никого не любили, только использовали! Поэтому с вами никто из женщин никогда и не поступал так, как она поступила со мной! Вы к ней сразу относились так, как она того заслуживает – как к продажной шлюхе! Вы ко всем женщинам так относитесь, потому что вас так воспитали! А вот если бы вы выросли как Человек Чести и вас предала та, которую вы не  просто любили, а именно боготворили...

Дик захлебывался в словах и эмоциях, ему хотелось разнести все вокруг даже не по камню – по песчинке. Он кинулся на Ворона с кулаками, прекрасно понимая, что тот и сильнее, и ловчее, но драки не вышло. Алва скрутил его во мгновение ока и с силой приложил о стену. Перед глазами замелькали разноцветные искры, и Дикон провалился в очередное видение, вернее в осколки видения, которые сменяли друг друга с бешеным напором.


— Холодно… Окно в спальне, я закрою.
— Боишься замерзнуть?
— Я боюсь потерять тебя. Ты поможешь мне закрыть окно? Его надо закрыть, надо…
— Я не войду в спальню своей невесты до свадьбы. Лучше я закрою дверь.

Розовые губы пахнут земляникой, в фиалковых глазах тает весенняя ночь. Они впервые вместе. По-настоящему вместе, одни, не считая весны и ландышей. Он нашел свою девочку в окошке и не выпустит даже на мгновенье. Родня переживет, и король переживет, и весь мир, а кому не нравится, могут убираться к Изначальным Тварям.

Треск за спиной, живое, трепещущее тепло у плеча, сдавленный крик. Закатные твари, их все-таки выследили.
— За меня! Слышишь, за меня! Быстрей!
Распахнутые створки, сорванное голубое полотнище, опрокинутый столик, перевернутая шкатулка с бисером. В дверях — десяток человек с обнаженными шпагами. Лица под масками, но одежду и осанку не спрячешь. Это не висельники, это дворяне. Родичи или заговорщики? За ней или за ним?

Кресла, столик, цветы в вазе… Как кстати! Воду в глаза первому, вазу в грудь — второму, и вперед. Удар, и еще, пока не опомнились! Не убил, но задел! Обоих… А теперь назад. Три шпаги бьют в пустоту. Что теперь? Ага, задумались, сбились плотнее. Пока мнутся — малышку в угол. Не надо меня держать! Не надо! Обернулся, успел… Кресло — в ноги тем, кто посредине, сам в сторону и вперед. Сбить в кучу, отвлечь. Скатерть… Намотать на руку, пригодится.
Мы выживем, родная, выживем, Леворукий нас побери! Назло твоим дядьям и моим «друзьям»!

Скользнуть за чужую спину… и ударить в нее. Вы не хотели дуэли, господа, и не надо! Получайте убийство!

Парировать… Еще раз, и еще, терция, перевод… Какой, однако, бойкий раненый… Был! Отступили, теперь перевести дух и вперед… Эта рана вряд ли заживет, но за что? За что?! Нашел время думать, выживешь — разберешься!

Вторая дверь! И вторая компания, еще гаже первой. Десятка полтора! Весело, и дверь завалили шкафом, соображают. Значит, назад, в обитель любви. Уклон, отвод левой, вращение; эфесом — в лицо, нырнуть под руку, этого — в голову, этого — каблуком в колено… Еще один готов, но двадцать шпаг слишком даже для отца.  Не замирать, мы танцуем, танцуем «райос». Неужели не вырваться? Похоже на то! Сутулый, кто бы ты ни был, проваливай в Закат!..

Поздно беречься. Тебе поздно… Кошки с ней, с этой любовью! Была бы жизнь, остальное приложится. Его ждут, он должен вернуться в Торку! Или хотя бы избавить мир от десятка мерзавцев, жаль, мелких…

Старое, новое, забытое, знакомое. Тени мечутся, но звука нет, звук куда-то делся. Кто жив, а кто уже в Закате? И где он сам? Лечь бы сейчас. Или прислониться к стене. На минуту, на миг, закрыть глаза и прислониться… Нельзя — остановишься, и конец. Ты убит, дружок, убит, с такими ранами не живут, но пока не упал, пока дышишь, дерешься, ненавидишь, ты есть!

Красная струя, красные брызги, роса на красных лепестках, гранатовые рощи на склонах, алые рощи Алвасете. Ветер путает волосы, зеленые прозрачные волны обнимают скалы… Утром его найдут. Если хозяева не позаботятся спрятать трупы. Им придется много носить…

Убийца без лица спиной вперед влетает в комнату, валится у порога, что-то круглое подскакивает вверх, катится по полу. Голова… Голова в маске… Хлещет кровь, сколько же ее тут пролилось. В красно-черной дыре ночным факелом вспыхивает фигура. Высокая, яростная, словно сорвавшаяся с проклятой картины. Бешеное лицо, в руке — меч. Не шпага, не сабля — меч, и на нем кровь… Клирики не врали, Он все-таки есть! И Он пришел.

Кровь, вода, смятые истоптанные цветы, тряпки, осколки и трупы. Кровь, уже не алая, загустевшая… Парусами надуваются занавески, роятся, жужжат дорвавшиеся до смерти мухи, а в голове даже не жужжит, воет. Ничего не понять, не вспомнить, но стольких он убить не мог. И выжить не мог, с такими ранами не живут, но дыра в животе исчезла, правый бок тоже цел. А спина? Рука не желает подчиняться, с плечом, по крайней мере, он не ошибся. Так, сведем лопатки. Вздохнем… Ничего! Неужели примерещилось, но мертвецы — вот же они! Он не мог перебить всех. Половину, да, половину он положил, но остальные его почти добили.

Видение пропало, оставив гудящий шум в голове. Хотелось сползти по стене и не двигаться хоть какое-то время.

– Повторяю в последний раз, - процедил Алва сквозь зубы,  – если ты не будешь сдерживать эмоции – убью на месте. Для Талига уж лучше Повелитель Скал, убитый прямо в Лабиринте, чем пытающийся разрушить все вокруг. Ты меня понял?

Дикон кивнул. Во рту был привкус крови. Не своей. Того человека, которого предали в доме на Винной улице. Предали еще хуже, чем предала Катари. Тот человек тоже боготворил свою любовь и был готов защищать ее до последнего, а она привела в дом убийц, помогла устроить засаду. Катари, какой бы мерзавкой она ни была, все же защитила Дикона и вытащила его из тюрьмы, оскорбляла, но на словах, не пытаясь навредить делом.

Ворон отшвырнул его в сторону и пошел дальше по коридору. Дикон поспешил за ним, прокручивая в голове свое последнее видение. Сомнений в том, что это действительно когда-то произошло у него не было. Но когда и с кем? Оружие было вполне современным, одежда на людях тоже.

Девочка в окошке. Райос. Алвасете. Алва... Догадка была настолько неожиданной, что Дикон споткнулся на ровном месте и нелепо растянулся на земле, пребольно ударившись рукой о камень.

– Смотрите под ноги,  – бросил ему Ворон раздраженно, но огрызаться в ответ не было ни сил, ни желания.

Он шел за Алвой по сумрачному коридору и никак не мог понять – неужели тот восторженный и влюбленный мужчина в его видении действительно мог быть Алвой? Да чтобы Алва говорил, что не войдет в спальню своей невесты до свадьбы?! Чушь какая. Или не чушь?.. Алва столько раз шутил, что за ним приглядывает Леворукий и... Кто бы ни явился тогда Ворону на помощь, меч он держал в правой руке. Но кто сейчас носит с собой меч? Хотя Алва носил. Иногда. Меч Раканов, подаренный ему слизняком Олларом. И с теми ранами, которые были у Ворона, выжить невозможно. Но он выжил, только шрамы остались. Шрамы на спине у Ворона были точно в тех местах, куда его ранили в этом видении. Точно, Дикон не мог перепутать. Но как же так...

– Постарайтесь сопеть потише, – выдернул его из размышлений резкий голос Алвы. – С тем же успехом мы можем начать орать песни, чтобы к нам сбежалось побольше Изначальных Тварей.

– Хорошо, – буркнул в ответ Дикон и не удержался, спросил: – Вы ведь сейчас видели то же самое, что и я, правда? Ваше прошлое.

– Видел.

– А вы ее убили? Ну, ту женщину в окошке.

Ворон развернулся так резко, что Дикон от неожиданности отпрыгнул в сторону. Тот окинул его таким взглядом, как смотрел на смердящую на жаре навозную кучу, чуть помощился и усмехнулся.

– Я? Нет. Это вы считаете нормой воевать с женщинами. Не стоит мерять всех по себе.

– Вы нет, а кто? Кто тогда ее убил? Те люди?

– Насколько я знаю, она жива. Человек, который все это организовал – тоже.  У них восемь детей за прошедшие двенадцать лет.

Дикон удивленно замер, пытаясь понять, шутит ли Алва. Голос был серьезный, но лица же видно не было...

– Ну что вы там застряли? Шевелитесь.

– Д-да. Иду.

Поворот. Еще один. И еще... Как только Алва ориетируется в этом закатном лабиринте?! И почему он совсем не мстил той „девочке в окошке“, которая оказалась тварью похлеще Катари? Или все-таки...

– И вы ей никак не мстили потом?

Долгая, очень долгая пауза. Молчит! Даже остановился. Значит, все-таки было что-то!

– Погодите, юноша. Сейчас продолжим. Любопытство может сгубить даже кошку. А мы сейчас пытаемся сориентироваться в Лабиринте Гальтары...

Алва замолчал, что-то прикидывая, и только тут Дикон заметил – от этого места дорога разветвлялась сразу на четыре.

– Туда, – наконец выбрал Ворон, и Дикон пошел следом.

„Мы пытаемся сориентироваться“. Да тут вообще ничего не понятно. Какие еще ориентиры может видеть Алва? Коридоры совершенно одинаковые, один от другого не отличишь...

– Так вот, насчет мести. В каком-то смысле мстил. Изумруд за чужого сына, жемчужина – за дочь.

Дикон окончательно запутался:
– Так вы с ней продолжали... встречаться? И дети у нее были от вас?

– Нет, не от меня. Полагаю, все они от того, кто стал ее мужем.

– Но почему?!

– Что почему? Почему я уверен, что рога своему мужу она не наставляла? Вероятно, она его по-своему любит.

– В смысле, почему дети не от вас?

– Юноша, вам мать объясняла, в результате каких действий у людей появляются дети?

– Эр Рокэ!

– Я вам давно уже не эр.

– Монсеньор, я серьезно.

– Я тоже.

– Но почему вы дарили ей драгоценности?

Рокэ повернулся к Дикону, оскалил зубы в злой улыбке и тихо рассмеялся:
– Думаю, раз вы задаете этот вопрос, то объяснять вам ответ просто бессмысленно.

– Но ведь это же не месть!

– Зависит от того, с какой стороны посмотреть.

Дикон глубоко вздохнул. Нет, Ворон определенно сумасшедший.

– Но почему тогда именно эти?

– Шутки ради. Изумруды с жемчугом немного напоминают ландыши. Мне это нравилось.

Дикон смотрел в прямую спину Ворона и чувствовал, что и сам постепенно сходит с ума рядом с ним. Изумруды с жемчугом немного напоминают ландыши. Поэтому их надо дарить предавшей тебя твари, словно тебя не оскорбило ее предательство, словно тебе нипочем, словно ты плевать хотел на все это и даже рад, что судьба тебя вовремя оградила от такой женщины, словно... Точно. Именно это Ворон и имел в виду.

Но это... это неправильно! Или правильно? Леворукий, он так тут точно умом тронется!

[Констанция]

Но ведь тогда выходит, что Алва и его мог взять к себе из мести  – это было бы вполне в духе изумрудов с жемчугом... Юный и неопытный герцог Окделл раз за разом принимал от своего эра все, от лошадей до жизни.  И Ворону это нравилось! Нравилось, что  сын Эгмонта ему всем обязан!

– А меня вы взяли к себе в оруженосцы потому, что Катари просила? Или тоже из мести?  Хотели отомстить моему отцу? И тем Людям Чести, что не могли пойти против кардинала?

Прежде от такого взгляда Алвы Дикон захотел бы провалиться на месте. Куда-нибудь поглубже. Чтобы не чувствовать себя таким идиотом. Прежде. Теперь просто покраснел.

– Нет, юноша. Я надеялся, что из вас вырастет что-то приличное, отличное от зверя на вашем гербе. Но что выросло, то выросло. И ваш отец, и неприкаянный Алан делали глупости и вредили Талигу, но мерзавцами они не были. Поэтому я в вас и просчитался. И нет, Катарина за вас не просила. Просил кардинал - не брать. Вот Люди Чести и не взяли. То ли от великой чести, то ли от великой смелости. А я, при всем уважении к Сильвестру, решил, что  несправедливо усылать будущего Повелителя Скал обратно в Надор. Ошибся, с кем не бывает. Надо было слушать старших, хоть для разнообразия.

– Людей Чести не виноваты, что они не могли перечить кардиналу! Они не могли рисковать всем ради меня! Ваш кардинал их бы за это со свету сжил, а вы бы ему в этом помогали. Они хотели возродить великую Талигойю. И именно этого хотел и мой отец тоже. И если бы не вы...

– Люди Чести, особенно ваш господин в белых штанах, хотели утопить Талиг в крови. И им это частично удалось. К сожалению, ни ваш отец, ни ваш Алан этого не понимали.

– Вы лжете! Да, Эрнани Ракан был трус и предатель, такой же слизняк, как и Оллар. Но он был исключение, паршивая овца в стаде, поэтому он сам и отрекся, предал Талигойю. А Альдо хотел ее спасти, пусть даже Круг спустя! Алан был во всем прав, путь даже он и не знал о предательстве Ракана, это не важно. Дело не в Эрнани и не в поддакивающих ему Рамиро Предателе и слабовольном Эпинэ, а в Талигойе. Эрнани, Рамиро, Эпинэ - все они были предателями. А Алан – Святой!

Дикон сообразил, что сказал Ворону лишнее – не нужно ему знать об отречении Ракана. И про письмо он Ворону ни за что не скажет. А что вырвалось – то вырвалось... поздно теперь слова назад брать.

- И как давно вы о тех письмах Эрнани знаете? И где вы нашли письмо? Их наверняка было несколько - Эрнани был человеком обстоятельным. В одной только Гальтаре я нашел два, так сказать, послания потомкам.

Ворон знал о письмах? Похоже на то – он ничуть не удивился словам об отречении и о том, что Рамиро и Эпинэ были в курсе дела...

– Когда захоронение Октавии вскрыли, тогда и нашли. Но Альдо все равно был прав, Талигойей должны править Раканы, Эрнани был слабак и исключение из Раканов, он только навредил Талигойе. Да, эр Рокэ, это было не совсем честно, утаить то письмо, гле говорилось о ваших правах трон, но ради Талигойи нужно было пойти даже на это!

– Мне все равно, кто на троне – Ракан или нет. Я надеялся, что те письма Эрнани не получат огласки – зянять место Оллара я никогда не стремился. Эрнани именно потому был истинным правителем, что вовремя оценил свои силы и решил так, как лучше не для него лично. Талиг нужно было протащить через Излом, а он был уверен, что не справится. Нужно было что-то делать, и он принял решение отречься – ради Талига. Именно поэтому и Эпинэ, и мой предок его поддержали. А вот Придд хотел только власти, Талиг был ему безразличен. Как тебе безразличен Надор.

Дикон аж задохнулся от возмущения:
– Да как вы смеете! Я – Повелитель Скал и делал все, что мог, для своих земель. Я не виноват, что когда все случилось, я был в Ракане при своем сюзерене. Я был нужен Альдо, и мое место было рядом с ним!

– Держите себя в руках и не орите, как поросенок на бойне. Если не хотите, чтобы Изначальные Твари вам эту бойню устроили.

Алва бросил эти фразы, даже не повернувшись, словно слова Дикона были для него пустыми звуками. Хотя, наверное, для него все пустые звуки. Кроме собственных слов.

– Вам просто ответить нечего, – буркнул Дикон тихо, – поэтому вы мне рот и затыкаете. Своими тварями. Очень в вашем духе...

– Я затыкаю вам рот потому, что вы кричите там, где можно говорить только вполголоса. Ваши действия усилили разрушительное влияние Излома, но я очень надеюсь, что это обратимо. Я прежде не заходил в Лабиринт так глубоко, но я знаю, что где-то в центре должно быть небольшое озеро-колодец, и я уверен, что мы близко. Если верить легендам, вода там светится синим и „дает жизнь“, что бы под этим ни подразумевалось. Посреди озера находится что-то вроде алтаря. Надо попытаться туда добраться и попытаться остановить разошедшиеся стихии. Но при этом не вызвать случайно Зверя Раканов. Тогда есть шанс, что все остановится. Но если на ваши вопли сбегутся Изначальные Твари, мы туда доберемся вряд ли.

Дикон сжал кулаки, но ничего не ответил. В одном Алва прав – происходит что-то непонятное и неприятное, разрушительное. А то, что он бросается пустыми обвинениями – ну так это же Рокэ Алва, он всегда был таким... Хотя Катари он обвинял не на пустом месте. Да и эра Августа тоже... Но к Альдо Ворон был не совсем справедлив. А к Дикону сейчас – совсем не справедлив.

– Я не считаю себя виноватым в том, что выжил, – произнес он сухо и, как ему казалось, очень весомо, уверенно. –Да, я должен был сказать Айрис и матери, чтобы они прибыли в Олларию, но они бы там только мешались, это и Альдо понимал, да и кто ж знал, что в Надоре такое случится...

Алва обернулся на ходу, окинул его непонятным взглядом и невесело усмехнулся:
– Верно, в том, что вы выжили, вы не виноваты. И в том, что не затребовал их в столицу - тоже не виноваты.  А вот "кто ж знал" - это детский лепет, который себе никто из Повелителей позволить не может. Надор рухнул потому, что Повелитель Скал оказался не просто мерзавцем, но и идиотом – поклялся на крови и посмел нарушить эту клятву. На то, чтобы хоть как-то сгладить последствия, всегда дается шестнадцать дней. Повелитель Скал ничего не сделал, чтобы остановить процесс. На шестнадцатый день Надор рухнул, причем весьма характерно рухнул. Это поймет любой, кто хоть немного интересовался всей той магией, память о которой должны были хранить так называемые Люди Чести. Спутать следы такого разрушения с чем-то другим невозможно.

– Я вам не верю, – произнес Дикон скорее для самого себя, чем для Алвы. Внутренний голос подсказывал, что Алва не лжет, но верить в его слова очень не хотелось.

– Как вам будет угодно, юноша.

– Я клялся кровью, и этой клятве я всегда был верен. И буду верен. До последнего. Как бы вам ни хотелось, чтобы я предал Альдо.

Алва молча пожал плечами. Лицемер. Всегда замолкает, когда нечего возразить.

Они шли и шли по темным коридорам подземелий Гальтары. Ворон больше ничего не говорил, но Дикону все равно было паршиво – от того, что уже было сказано.

Алва не прав. Он просто хотел задеть своего бывшего оруженосца побольнее! Да, Дикон нарушил клятву оруженосца, и Алва имеет право на него злиться, но... но при чем тут Надор и клятва кровью?! Он клялся в верности Альдо и был этой клятве верен. Всегда! Но почему тогда так тошно от слов Ворона?..

Коридор стал немного уже, пол был очень неровный, и Дикон то и дело спотыкался. И злился на Алву, который умудрялся идти спокойно, как по ровной дороге.



(дальше?  )

[Krissa]

Дальше-дальше-дальше! Пожа-а-алуйста!

[Эстравен]

   Дальше?

   Эрэа Констанция, вы ещё спрашиваете? Ну конечно, дальше!  (желательно с рисунками, но это уж от эрэа Vassa зависит )

[Tany]

Дальше!!!!!

[Констанция]

Krissa, Эстравен, Tany, с удовольствием )

А во насчет иллюстраций - это не ко мне )

[Констанция]

Дикон снова и снова пытался вспомнить, что же он мог сделать не так за шестнадцать дней до крушения Надора. Если бы хотя бы знать, когда случился тот обвал... Это могло произойти в любой день после двадцать третьего дня Зимних Скал, когда матушка написала последнее письмо. О случившемся узнали лишь в начале Зимних Молний. Большой промежуток.

Но он уверен, что ни словом, ни делом, ни даже мыслью не пошел против Альдо! И он был предельно искренен, когда клялся в верности ему и Талигу. Вместе со слабохарактерным Робером, который все время сомневался. Во всем. Даже когда приносил клятву, и то сомневался, древняя ли эта клятва. Сказал еще, что она чуть ли не слово в слово повторяет присягу Первого Маршала Талига, которую им читали в Лаик. Ну повторяет, и что? Мало ли что Оллар решил присвоить из их обычаев?!

– Вы... Вы именно поэтому вернулись в Олларию и сдались? Потому что клялись в верности Оллару – клялись на крови? Не из-за самого короля, но из-за Кэнналоа? Неужели она иначе была бы разрушена?

Алва ответил резким "да", разговора не вышло – Ворон снова к чему-то прислушивался, и Дикон не рискнул спрашивать дальше. Да и не хотелось спрашивать. И думать не хотелось. И вспоминать. Но в памяти, как назло, всплыл день суда над Алвой, вернее то, как Спрут пытался организовать побег Алвы и рвался воевать за него. Первым вопросом к Спруту у Алвы было именно присягнул ли Валентин Альдо. Спрут тогда ответил в его обычной мерзкой манере, что он  присягнул  королевству и королю, его королевство – Талиг, а имени своего короля он на тот момент якобы не знает... И только после этого ответа Алва дал добро на действия Спрута. Только тогда. Когда понял, что земли Повелителя Волн не будут уничтожены нарушением клятвы крови.
 
Память ехидно подсунула слова Алвы: „Мой вам совет, Валентин. Когда станете приносить маршальскую присягу, думайте, что говорите. Не следует повторять чужих ошибок“.

Алва понимал, что делает. И постарался бы переубедить Спрута не сражаться против Альдо, если бы Спрут уже поклялся кровью быть верным Альдо Ракану... как Дикон.

То, что случилось с Надором, случалось и раньше. Мэтр Шабли говорил, что именно так появилось Алатское озеро. И не только оно…

Алва пытался защитить Придду от ошибок Спрута. Но почему же рухнул Надор? Дикон не участвовал в том восстании, он был верен своему сюзерену, защищал его и словом, и делом...

Тварь появилась неожиданно и бесшумно. Дикон почувствовал сзади чье-то горячее дыхание и даже не успел испугаться, удивился только, когда это Алва оказался у него за спиной. Повернулся и встретил взгляд лиловых глаз, совершенно беззащитный и очень обиженный взгляд. Как у Альдо Ракана. Сюзерен, скажи, неужели я действительно предал тебя какой-то глупостью? Но Альдо, поверь, я был верен тебе, я хотел пойти за тобой, я...

Он хотел мысленно сказать своему сюзерену еще что-то, но какая-то злая сила отшвырнула его в сторону – прямо на холодный каменный пол. Альдо бы никогда так не сделал. Тем более, за шкирку, как провинившегося щенка. Альдо....

Наваждение схлынуло так же быстро, как и накатило. Альдо тут ни при чем. Его тут нет. Есть Алва, который и отдернул его в сторону от Изначальной Твари. Во второй раз. Именно как щенка, глупого и беспечного, который не может сам за себя постоять.

Дикон вскочил на ноги и вжался спиной в стену. Леворукий, ну почему при взгляде в глаза Изначальной Твари ему все время мерещится взгляд Альдо?! Альдо к этой мерзости не имел никакого отношения. Точно не имел.

Он напряженно наблюдал за Алвой и злился, что в этом бою помощи от него никакой – даже дай ему Алва один из кинжалов, от этого было бы больше вреда, чем пользы. Дикон путался бы у Алвы под ногами и только мешал. Но как же стыдно вжиматься спиной в стену и наблюдать...

Эта схватка с тварью оказалась короче первой. Изначальная дернулась и затихла, Алва, тяжело дыша отступил к стене, и только тогда Дикон заметил, что она успела располосовать Ворону левое плечо. Как сначала показалось – не сильно, но двигался он теперь гораздо медленнее. Дикону хотелось бы верить, что ему померещилось, но с каждой минутой становилось ясно – Алву лихорадит все сильнее. Леворукий, да у этих тварей еще и когти ядовитые...

Не прошло и получаса, как Ворон стал спотыкаться и опираться на стены. А когда он остановился передохнуть, Дикону и вовсе стало не по себе. Если Алва умрет, что тогда? Он один с этими тварями вряд ли справится, и даже если доберется до синего озера – что там делать?

– Забыл у вас спросить, юноша. В чем именно вы клялись на крови?

– Что?.. – опешил Дикон.

– Как именно звучали слова клятвы?

– Клянусь, моя кровь и моя жизнь принадлежат Талигойе и Раканам! Во имя Ушедших и Их именем! – пожал плечами Дикон.

Он не собирается делать из этого тайну. И глупостью эту клятву не считает. Талигойей должны были править Раканы. Так было бы справедливо. И Ворон может сколько угодно говорить о том, что справедливости не существует...

Алва тихо выругался и прикрыл глаза. Вид у него был такой, будто он надеялся услышать что-то хоть в меру паршивое, но услышал свой смертный приговор. Или что-то в этом духе. Хотя нет, хуже. На смертный приговор Алва реагировал с бОльшим безразличием. А тут...

– Эр Рокэ, я понимаю, вам неприятно, что тут с вами оказался именно я – мы были, есть и будем по разные стороны баррикад, и моя клятва это еще раз подчеркивает, но я верю, что вы не лжете, что нам нужно дойти до того клятого озера. Поэтому обопритесь на меня и давайте пойдем.

Ворон посмотрел на него чуть удивленно и скривил губы в усмешке.

– Вы неподражаемы, Ричард.

– Эр Рокэ, давайте не будем спорить, – усмехнулся в ответ Дикон, невольно подражая манере Ворона говорить во всеми в Олларии. – Вы можете думать обо мне и Альдо Ракане что угодно, но держите это при себе.  Я считаю, что Альдо был прав. И что я его не предавал. Я все делал исключительно по его приказу.

Алва снова усмехнулся, когда икон решительно шагнул к нему и приобнял за пояс.

– Говорю же, эр Рокэ, обопритесь на меня. Сами вы уже едва идете. Сейчас не время для упрямства.

Алва, как ни странно, подчинился. Но и не съязвить он не мог, хотя теперь его голос звучал скорее устало, чем ядовито. А может Ворон и не язвил вовсе...

– Вы ошибаетесь в одном, Ричард. Верно, Альдо вы не предавали. А вот дата крушения известна . Это случилось в ночь с одиннадцатого на двенадцатый день Зимних Ветров. В крушении выжила Луиза Арамона с дочерью, она и написала о случившемся Проэмперадору Надора. Очень подробно. А Лионель Савиньяк сообщил об этом мне.

Ночь с одиннадцатого на двенадцатый день Зимних Ветров. Минус шестнадцать дней. Но... это же чушь какая-то!

- Она лжет, на то она и жена Арамоны. Я не мог нарушить клятву в день суда. Я делал все, как хотел Альдо. Даже если он в чем-то ошибся, я его не предал. И Талигойю не предал. Именно ради нее я и проголосовал „виновен“. Ради нее и Альдо.

- Альдо - не предали. В остальном вы ошибаетесь. Но вы правы в том, что разговор лучше прекратить.

Верно, Ворону сейчас только споров и не хватает – он и без того идет все медленнее и медленнее, а озноб становится все сильнее, но... Нет, прекратить этот разговор нельзя. Такие разговоры нужно заканчивать, а не прекращать.

- По-моему, вы уже бредите, монсеньор. Вы сами признаете, что Альдо я не предал, но говорите, что Надор рухнул из-за того, что я нарушил клятву быть верным Раканам. Мы клялись вместе с Робером, с его землями ничего не случилось. Значит то, что я не настоял на немедленной дуэли с вами прямо в зале суда, тут ни при чем. Робер с вами вообще драться не собирался. Значит, дело в том, что я не справился с заданием довести вас в Ноху? Вы считаете, что древние силы считают поражение - предательством?! Но это чушь кошачья! Робер вообще в замке ждал и ничего не делал...

Алва ответил не сразу. Голос его звучал твердо, но речь утратила всякий смысл:

- Поражение - не предательство. Ваше задание было выполнено. Пусть и не вами. А справедливости вообще не существует. Это я вам уже давно сказал.

Прекрасно. Просто замечательно. И он должен верить во всю эту ерунду, навеянную лихорадкой?!

Они прошли еще немного, и вдруг Алва произнес неожиданно связно:
- Отсюда дорога идет почти по прямой. Думаю, до пещеры с озером осталось меньше половины хорны. Тебе надо попытаться туда добраться. До алтаря, сотворенного Ушедшими. То место само подскажет, что делать. Я не думаю, что для этого нужен именно Ракан, Повелителя Скал эта магия тоже должна бы признать. Я туда не дойду. А ты должен. Обязан. По долгу крови. Надор ты уже не восстановишь, но можно попытаться предотвратить гибель Олларии и Талига.

Он отстранился от Дикона и оперся здоровым плечом о стену, а потом прислонился к ней спиной и прикрыл глаза. Дикон уставился на него в изумлении. Нет, конечно, Ворону многое виднее и к тому же он слишком гордый, чтобы выживать, если покалечен, но  с другой стороны...  это  же просто ранение, а не слепота, как в том видении. И вообще Ворон во всех этих древних хитросплетениях лучше разбирается. Вернее, просто разбирается. „Лучше“ тут ни  при чем – Дикон практически ничего не знает. Так что дурь это и самоубийство, да и вообще слабость – сдаваться, когда до цели так близко. И оставлять Алву здесь – предательство...

– Эр Рокэ, я – Человек чести, а не предатель, – произнес он гордо. – А самоубийство – удел трусов.

– Нет, Ричард, ты просто идиот, которому безразличен не только Надор, но и весь Талиг. Выполнение приказа предательством не будет. Предательством будет, если ты до алтаря не доберешься. И это не самоубийство. Еще неизвестно, как Лабиринт отреагирует на мою смерть  – может все и утихнет само собой до следующего Излома. Если это так, ты почувствуешь, – Алва говорил все тише и медленнее, через силу. – Я не могу идти дальше. И Твари это скоро почувствуют. Они придут на запах крови. Следующий бой нам не выиграть. Не теряй время – иди. Постарайся хоть один приказ выполнить нормально. А в той пещере Твари уже не тронут, я....

Он не закончил фразу, и Дикон даже не сразу понял почему. Несколько мгновений Алва стоял, прислонившись к стене, а потом стал сползать на землю. И сколько Дикон его ни тряс, приходить в себя проклятый кэнналиец не желал. Но жилка на шее билась, совсем слабо, но билась. Значит, яд Изначальной Твари еще не окончательно взял свое.

Дикон сел рядом и попробовал собраться с мыслями. Алва явно путается в том, что говорил: то утверждал, что смерть Повелителя Скал теоретически может что-то там разрушить, то считал, что смерть Повелителя Ветра может пойти на пользу. И это с учетом того, что следующий Круг – Круг Ветра. Так что приказ дурацкий, вернее, бредовый. И даже лучше, что Ворон потерял сознание – не будет пререкаться и мешать. Дотащить его до того озера надо и точка. Если синяя вода и вправду „дает жизнь“, то она просто обязана быть целебной. А там – разберемся.

[Констанция]

Тащить потерявшего сознание Алву было тяжело. Сначала Дикон пытался считать шаги, убеждая себя, что меньше половины хорны по прямой – не расстояние. Дойдет и не заметит. Но уже через несколько минут рубашка стала липнуть к телу, а руки наливаться свинцом.

Но не сдаваться же прямо сейчас?! Дело даже не в том, что Алва бы его самого бросил вряд ли – Алва это совсем другое дело, он сильнее, выносливее, ему всегда легче. Просто это было бы недостойно Повелителя Скал – поверить тем словам Ворона, верить которым удобнее. Ведь чего проще: бросить бесчувственное тело, добежать налегке до спасительной пещеры и дело с концом, а что твари сожрут еще живого Алву – это мелочи. Нет, он Повелитель Скал, и имя Окделлов такой слабостью запятнать не должен. В конце концов, девиз их дома – „Тверд и незыблем“! Слабости тут не место. Он же Человек Чести!

Мысли о чести и девизах отвлекали лучше, чем счет шагов. Значит, думать нужно именно об этом. Тем более, осталось наверняка не больше четверти хорны.

А ведь Алва был уверен, что Дикон поведет себя как какой-нибудь слабохарактерный Эпинэ или подлый Спрут. Думает, что только сам способен на что-то стоящее, а все остальные – трусы и предатели.

Окделлы не предатели! И Альдо он не предавал! Это даже Ворон признал. Единственное, что в тот день было не так – суд над Алвой. Решение было правильное, хоть и не справедливое. Спрут прав – Алву следовало не судить, а убить. Только вот Спрут, зараза, не то что не убил, а спасать полез...

В памяти мелькали обрывки фраз, и мозаика складывалась странная. Пугающая.

„Клянусь, моя кровь и моя жизнь принадлежат Талигойе и Раканам!“
„Альдо ты не предавал.“
„Поражение - не предательство.“
„Мне глубоко плевать, кто на троне - Ракан или нет, главное, чтобы Талиг был в порядке.“
„Эрнани именно потому был истинным правителем, что вовремя оценил свои силы и решил так, как лучше не для него лично.“

Он с детства считал, что Рамиро Алва предал Эрнани и всю Талигойю, а правда оказалась совсем другой. Можно спорить, кто из них прав, а кто нет, но Рамиро не предавал Эрнани, и Алан был не так уж и прав, когда убил Рамиро. А если видение про то, как Рамиро спас сына Алана – правда, то выходит совсем уж паршиво – Рамиро спас сына Алана, а Алан в ответ убил, не разобравшись.

Он с детства считал, что у Раканов все права на престол, но Эрнани сам отрекся от трона.

Он с детства считал, что Ворон убил герцога Окделла по-подлому, издеваясь, а на самом деле это была дуэль на линии, в которой у отца был шанс. И это знали все в Талиге. Кроме Дикона.

Он верил эру Августу. Всему, что тот говорил. И про список, и про значение отданных ему Алвой кинжала и перстня, и про остальные поступки Алвы. Но это была ложь. Подлая и циничная ложь. Он сам услышал опровержение из уст Катари и эра Августа.

Он считал Алву идиотом, преданным слизняку Оллару до последнего. А Алва был верен Талигойе. И был готов сдаться Альдо, был готов остаться в заключении – лишь бы не навредить землям, за которые отвечал. И считал свою клятву крови ошибкой. О чем и сказал Спруту. И ведь Спрут, зараза, прекрасно понял, о чем его спрашивал Алва! Как он задумался на несколько мгновений, прежде чем ответить. Как смотрел на Ворона... Эти двое друг друга понимали. И знали, чем грозят их ошибки.

Но ведь он не ошибался! Он не предавал! Он никогда не клялся Алве кровью. А от клятвы оруженосца Алва его к тому времени уже освободил. Он клялся быть верным Талигойе и Раканам, при чем тут несправедливый суд над Алвой?

Алва не рвался к власти, хотя знал, что имеет право.
Когда Алва взял в руки меч Раканов, в небе было то странное явление, а Альдо даже ничего не чувствовал, когда брал меч.
Зверя Раканов может остановить смерть Ракана в Лабиринте, а Алва считал, что его смерть в этом месте может пойти на пользу Талигойе.
На суде Дикон предал именно Алву, а поклявшийся той же самой клятвой Робер поступил по справедливости – Надор рухнул, с землями Эпинэ все в порядке...

Догадка была настолько нелепой, что Дикон едва не споткнулся. Еще не хватало рухнуть на камни вместе с Алвой и покалечить того еще сильнее.


У Альдо не было наследников, и – если верить легенде о проклятии – он должен был четырежды пройти все то, что прошел Ринальди Ракан. Но в жизни Альдо не было ничего подобного... А в жизни Ворона было.

И предательство женщины с Винной улицы, и предательство Оллара, и несправедливый суд, и то, как Дикон нарушил клятву оруженосца... Да и Катари, которая не далеко ушла от Беатрисы.. И ведь это только то, что Дикон знает! Закатные твари, но не может же Рокэ Алва оказаться Раканом?! Бред какой-то. Но если бред, то почему меч Раканов отреагировал на Алву именно так? Ни на кого другого меч так не реагировал. Даже на Альдо.

Но Альдо не лгал, он действительно Ракан!.. Или считал себя Раканом. А Дикон ему верил. И Робер. Пока не перешел на сторону Алвы. Как и Спрут.

Не может же он, Ричард Окделл, Повелитель Скал, ошибаться, а слабовольный Робер и трусливый Спрут – быть правы?!

Но это Альдо говорил, что Робер слабый духом. Говорил, когда почувствовал, что Повелитель Молний не в восторге от происходящего в Олларии. Разве мог слабый духом человек взять на себя вину за все, что натворил Лис? Робер же понимал, что идет на смерть, и вряд ли рассчитывал, что Алва его помилует.

Все было бы проще, убей Робер Алву прямо перед эшафотом. Тогда Дикон решил, что Робер смалодушничал – так это оценил Альдо... И потом, на суде, он решил, что Робер боится дуэли с Вороном. Нет, Робер не малодушничал и не трусил. Он просто иначе понимал справедливость. Не верил Альдо безоговорочно и слепо. А Дикон верил.

Нет, Альдо не хотел пускать Робера в Багерлее не из-за малодушия и трусости своего Эпинэ. Альдо чувствовал, что Робер против того, что творится. Поэтому и не хотел показывать ему письмо Эрнани об отречении от престола.

Разве было малодушием подчиниться приказу Альдо и выстрелить в него, чтобы не мучился? Дикон бы так не смог.

Разве было малодушием кинуться к Моро и пристрелить его? 

Разве...

А Спрут? Разве было трусостью пойти против Альдо на суде? Разве было трусостью попытаться организовать побег Алвы? Разве трусость – присоединиться к восставшим, считая, что они правы?

Но тогда выходит, что ошибался именно он. Пусть из-за того, что верил сначала Катари и Штанцлеру, а потом Альдо. Но другие же не верили! А он упорно закрывал глаза на все вокруг. „Твердо и незыблемо“ закрывал.

Его предупреждал и Оноре, и Наль. Он видел, что Штанцлер не все договаривает и подталкивает его к не самым красивым вещам. Но он верил!

Он верил, что его отца убили по-подлому – выяснилось, что это не так.
Он верил в непогрешимость Алана и предательство Рамиро – нашли письмо Эгмонта.
Он верил Катари, любил ее, почти что боготворил – она считала его идиотом и презирала.
Он верил эру Августу и уважал его как родного отца - тот считал его глупой марионеткой и лгал ему постоянно.
Он гордился тем, что Повелитель, но только разрушил Надор и убил всю свою семью и тех людей, которые были его вассалами и любили его. Доверяли ему. Верили.
Он восхищался Альдо Раканом - тот...

Коридор резко поворачивал вправо, а за поворотом был тупик. Дикон не сразу заметил внизу узкий лаз, по которому можно было передвигаться только ползком. Он осторожно опустил Ворона на землю и заглянул в каменную нору. Кажется, ход этот не такой уж и длинный, а в конце что-то светится... Надо проверить.

Дикон скользнул внутрь и меньше чем через минуту оказался в большой и светлой пещере. Свет исходил от озера. Синего. Как и обещал Алва.

[Констанция]

Обратный путь занял всего несколько секунд, но за это время Дикон успел испугался – а вдруг, пока его не было, рядом с Алвой, появилась Изначальная Тварь и...

В коридоре было тихо. Ворон лежал на том же месте, что и прежде. Только жилка уже не билась.

Дикон постарался убедить себя,что ничего не изменилось, просто он слишком взвинчен и поэтому не может нащупать пульс. Он подхватил Алву и стал, пятясь, возвращаться в пещеру. Тащить по узкому лазу бесчувственное тело оказалось сложнее, чем он думал – одежда Алвы норовила зацепиться за любой выступ. Дикон уже хотел сделать на полпути небольшой перерыв, но со стороны коридора раздалось глухое рычание – твари учуяли кровь. Страх придал сил. Дикон верил словам Ворона, что в пещере твари уже не тронут, но вот насколько глубоко они могут забраться в лаз и насколько сильно покалечить Алву, который и без того непонятно жив или нет...

Он дотащил Ворона до берега озера и без сил опустился рядом. И что теперь? Чем может помочь эта вода, раз Алва и глотка сделать не в силах? А может, она исцелит его, если полить на рану?

Дикон зачерпнул горсть воды и понюхал. Ничем не пахнет. Он сделал осторожный глоток – вода как вода, только синяя. Словно в нее краски добавили. Что ж, по крайней мере, хуже от нее вряд ли станет.

Он вылил на Алву уже не одну сотню горстей, когда не удержал равновесие и едва не рухнул в воду. Он бы и рухнул, но вода не приняла, оттолкнула, словно он уперся руками в невидимую преграду. Дикон удивленно замер, пытаясь понять, что же происходит. До дна точно было еще далеко, озеро казалось бездонным, но...

По воде прошла рябь, и вдруг вода буквально отбросила Дикона на берег. Он ничего не услышал, кроме негромкого плеска воды, но почувствовал, что озеро недовольно вторжением – как прежде чувствовал эмоции и мысли камней. Синяя вода не злилась, она недоумевала, почему вдруг в нее решил войти Повелитель Скал, которому место на берегу, как и другим Повелителям. Ступить в озеро может лишь тот, в ком течет кровь Раканов – неужели это непонятно?!

– Извините, не знал, – буркнул Дикон вполголоса, скорее для себя, чем для озера. Но вода успокоилась – то ли сама по себе, то ли потому, что удовлетворилась ответом.

– Не знали что?

Услышав хриплый шепот, Дикон едва не подпрыгнул на месте, но вовремя успел взять себя в руки. Алва. Очнулся. Наконец.

– Что в озеро может войти только Ракан. Вы мне этого не говорили, эр Рокэ.

– Я этого не знал.

– В таком случае, я тем более прав, что ослушался вашей... просьбы.

Алва ничего не ответил. Он облизал пересохшие губы, и Дикон тут же зачерпнул воды – ладонями, сложенными лодочкой, и поднес к его рту.

Он скорее облил Ворона, чем дал ему напиться, но решил, что это лучше, чем ничего. Воды в озере много, попытку можно повторить, а от синей воды Алве определенно становится лучше. Через какое-то время Ворон остановил его коротким „Довольно“ и прикрыл глаза.

Дикон лег на спину в паре бье от Алвы и попробовал собраться с мыслями. У него было такое ощущение, что он упустил что-то очень важное. Что-то...

– Эр Рокэ. Я знал, что так будет. С Надором. Меня предупредили, а я не понял. И не запомнил. Как и сказал Арамона.

– Забавно, юноша, – произнес Алва после долгого молчания. – Тварь зацепила ядовитыми клыками меня, а речь похожа на бред у вас.

– Это не бред. Хотя, не знаю. Может и бред. Видение. Мне прошлой осенью явился Арамона. Сначала Паоло с отцом Германом приходили, потом он.

– И что же от вас хотели выходцы? – в голосе Алвы проскользнуло любопытство.

– Не знаю. Паоло я так до конца и не понял. Я тогда даже не сразу сообразил, что это видение.

– Это не видение, Ричард. Это выходцы. Те, кого убили и не дали упокоиться с миром. Чаще всего они приходят к своим убийцам, чтобы отомстить или увести с собой. Еще они приходят к родным и близким друзьям.

– Я не убивал Паоло. А уж отца Германа – тем более. И Арамону не трогал. Хоть и ненавидел.

– Ты мог имееть какое-то отношение к их смерти. Косвенно.

– Мы... Я... Арамона наказал нас однажды в Лаик: меня обвинили, что я – тот, кто мстит Арамоне как граф Суза-Муза. Паоло, Арно, Альберт, Норберт и Йоганн сказали, что на самом деле шутили они. Хотя я понимаю, что это не их рук дело – они просто вступились за меня. Нас всех заперли в Старой галерее. Там я видел Паоло в последний раз. Он потом приходил ко мне прощаться. Сказал, что должен уехать с отцом Германом. И пропал. А я не был уверен, приснилось мне это прощание или нет.

– Понятно. Скорее всего, не приснилось. Дальше.

– Паоло приходил ко мне в месяц осенних молний. После моей дуэли со Спрутом. Я сидел в кабинете, – Дикон на мгновенье запнулся, – в вашем кабинете и не хотел идти спать. Я... я все же думаю, что это было именно сном, видением. Мэтр Шабли говорил, что они часто просто отголоски наших мыслей. И мне снилось, что я пью „Черную кровь“ в вашем кабинете и вдруг вижу, что в кресле сидит Паоло. У него на груди была алая эспера, он говорил, что был в агарисе, но уже с лета в Олларии. Он похвалил кольцо, я не понял, какое – у меня на пальцах ни одного не было. Тогда он описал кольцо, которое... которое дал мне Штанцлер. Паоло сказал, что кольцо осталось у какого-то лекаря. И что мой предок меня бы не понял, потому что не любил отравителей. Он указал на портрет моего отца, который я недавно повесил. Портрет в этом сне изменился до неузнаваемости: отец стоял на груде трупов, в руке у него был фамильный кинжал, нога в забрызганном красной жижей сапоге упиралась в тело Робера.

– Что ж, ваш отец действительно не любил отравителей. Это все?

– Н-нет. Паоло сказал, что не приходил раньше потому, что я был жив, но теперь я мертв, и он пришел. А мертв я потому, что лекарь меня отравил, поэтому мне остается только пить вино. Или это сказал отец Герман. Да, скорее он...

– Ладно. Дальше.

– Они куда-то делись, но пришел Арамона. Они сказал, что служит какой-то там Ей и подчиняется только Ее приказам. И что она меня не ждет, что у меня есть свой хозяин, а между мною и нею – моя клятва и моя кровь. А потом он сказал, что Скалы не простят клятвопреступника.

– Так же как не прощают и остальные стихии. Дальше.

– Он сказал, что я был дурным унаром, что я ничего не понял и не запомню. Выходит, что я не понял и не запомнил. А он пытался меня предупредить.

– Выходит, что так.

Ворон больше ничего не произнес, и Дикон решил продолжить:

– Они приходили еще. Когда солдаты везли меня в надорские земли, чтобы убить.

– Приходили все трое?

– Нет, только Паоло с отцом Германом.

– Продолжайте.

– Паоло сказал, что со мной тяжело говорить и что мне придется вернуться. А потом добавил:
„Не жди помощи. Открой дверь первым, тогда ты можешь успеть“. Он сказал, что больше не может войти в город, но я – другое дело. Я рыцарь и всегда могу войти к своей королеве.

– В каком смысле? – переспросил Ворон.

– Не знаю, я тогда думал, что это сон. Просто кошмарный сон. Паоло сказал, что королева будет ждать. И что я не должен предавать хотя бы ее. Еще они сказал что-то вроде „Тяжесть камня и бесформенность воды – это ужасно“. Я не сразу связал это с землетрясением в Надоре – ведь именно там были рухнувшая гора, камнепад и новое озеро...

– Странно. Это все?

– Я крикнул им, что моя кровь и жизнь принадлежат Чести, а они ответили, что третий раз мне клясться уже нечем. Отец Герман сказал... он сказал... – Дикон наморщил лоб, вспоминая то, что так долго старался забыть. – Он сказал: „Горячая кровь отдана, холодная кровь отдана. Третьей не бывать. Вы сказали, вас слышали. Все, что вам осталось, – не забыть сказанного вами же.“

Дикон собирался на этом и остановиться, но передумал и произнес чуть тише:
– Я возмутился, что Окделлы ничего не забывают. И получил от отца Германа: „Только клятвы и добро.“

Алва ничего не ответил, и Дикону стало совсем тошно.

– Эр Рокэ, я был не прав. И с отравленным вином, и на суде.

– Я в курсе. Что вы были не правы.

– Я хочу извиниться.

– Очень мило с вашей стороны.

– Эр Рокэ...

– Я вам уже давно не эр. Постарайтесь это запомнить. Раз уж „Окделлы ничего не забывают“.

– Монсеньор, я... извините.

Дикон не помнил, когда и перед кем извинялся в последний раз, но сейчас ему до отчаянья хотелось услышать, что Алва его прощает. А тот молчал.

Когда тишина стала для Дикона совсем давящей, Ворон неожиданно спросил:
– Кому или чему вы клялись кровью второй раз?

Дикона словно холодной водой окатили. Он рывком сел и обхватил себя руками. Закатные твари, что же он натворил...

– Юноша, без истерик. Они сейчас уместны менее всего.

– К-катари. Это... это значит, что рухнет не только замок, но и все земли? Или уже рухнули... Я убил Катари в двадцатый день Весенних молний. Значит в ночь с двенадцатого на тринадцатое месяца Летних Скал должно было случиться что...

– Я бы знал. Кроме того, полагаю, что отец Герман был, все же, прав. Горячая кровь уже была отдана – вы поклялись в верности Раканам, но нарушили клятву. Второй раз вы клялись холодной кровью, кровью посмертия – той, что дает выходцам их подобие жизни.

[Констанция]

Алва осторожно сел, и Дикон увидел, что рваная рана на плече стала понемногу затягиваться. Вода действительно дарила жизнь! От этого стало немного спокойнее, но ровно до того момента, как Ворон задал следующий вопрос:

– В чем именно просила вас поклясться Катарина?

– Н-ни в чем. Я сам. Как и с первой клятвой.

Алва уставился на него с изумлением и даже не сразу нашелся, что ответить.

– Эр Рокэ, я и сам знаю, что это было глупо! Теперь знаю! А тогда мне казалось, что только так и честно! Только такие клятвы и достойны Людей Чести. Альдо сказал, что клятву должен принести Робер. Я решил, что Повелитель Скал тоже достоин такой клятвы. И повторил ее слова. Выкрикнул. От души. И Катари меня ни о чем не просила. Я ей даже не в лицо клялся... Думал, что это слишком пафосно будет, театрально. Я поклялся в вашей домовой церкви, когда был там один.

– И что же вы сказали? – в голосе Алвы сквозила обреченность.

– „Моя кровь и моя Честь принадлежат Талигойе и моей королеве“, – выдавил Дикон и добавил, словно оправдываясь: – Это было в двадцатый день весенних волн. В вашей домовой церкви.

– Вы клялись перед Октавией?

– Ну да, я... Мне казалось, что Катари очень похожа на Святую Октавию. Я ведь на нее как на святую молился, а она...

Дикон замер – ему показалось, что Ворон плачет. Но то, что он принял за рыдания, было беззвучным смехом, сдерживать который Ворон уже не мог. Или не хотел.

– Вам так смешно, что я боготворил Катари?! Да, вы с самого начала говорили, что она – не девочка в окошке, но...

– Катарина не имела с Октавией Алва ничего общего. Если уж говорить о сходстве, то тут уж ближе Луиза Арамона. Волосы у нее точь в точь как у Октавии.

Дикон неуверенно улыбнулся. Раз эр Рокэ смеется и шутит про уродливую жену Арамоны, то не все так плохо, правда?

– Но рассмешило меня, юноша, совсем другое. Вы дважды клялись кровью. Оба раза – без веской на то причины. И оба раза клялись не тому, кому хотели.

– Я хотел поклясться Ракану и я это сделал!

– Вы хотели поклясться Альдо. И вы это сделали.

– А вы знали, что Альдо не был Альдо Раканом?

– Он был не более чем Альдо Приддом, не в обиду Дому Волн будет сказано. Герцог Придд сохранил письма королевы Бланш, написанных во время изгнания и адресованных вдове Эктора Придда. Из них ясно следует, какие именно отношения были между Бланш Ракан и Эктором Приддом и чьим именно сыном был предок вашего Альдо, Анэсти Ракан. Хотя сам факт того, что очередной Придд спустя Круг рвался к власти всеми правдами и неправдами – это забавно, не находите?

– Не нахожу... – буркнул Дикон.

– Зря, юноша. Хотя возможно вы и правы – это меркнет на фоне второй вашей клятвы. Когда Скалы забрали ваши „жизнь и кровь“ за клятвопреступничество, вам осталось клясться только холодной кровью. Такие клятвы не приносят чему-то земному, живому. Только богам и прошлому. Тому, в чем я понимаю гораздо меньше, чем следовало бы. И тому, в чем вы не разбираетесь вовсе.

– Я клялся не Катари?!

– Катарина на тот момент была еще жива – вы не могли принести ей клятву холодной крови. Значит, вы клялись Святой Октавии или той, что была до нее. Оставленной.

– Кому?!

– Юноша, вы – как истинный Человек Чести – знаете о древних традициях постыдно мало. Скажите честно, вы и об Абвениях никогда ничего не слышали?

Дикон вспыхнул. Ну почему Ворон всегда пытается выставить его дураком? Даже тогда, когда он никаких глупостей не говорит и не делает...

– Абвении, или Ушедшие — общее имя четырех богов — создателей и Хранителей Кэртианы — Астрапа, Унда, Лита и Анэма, передавших свою силу и власть избранникам из числа смертных и временно или навсегда покинувших Кэртиану, – оттарабанил Дикон на одном дыхании, словно зазубренный слово в слово урок. – Эории Золотой Анаксии, а впоследствии – Золотой Империи, делились по принадлежности к одному из четырех Великих Домов – Скал, Ветра, Волн и Молний. Дом возглавляли Повелители Стихии, которым подчинялись четыре рода кровных вассалов. Повелители же, в свою очередь, хранили верность анаксам-Раканам. Потомки Унда – это Дом Волн, потомки Анэма – Дом Ветра, потомки Астрапа – Дом Молний, потомки Лита – Дом Скал, – Дикон перевел дух и с вызовом посмотрел на Алву: – А вот об Оставленной я ничего не слышал.

– Оставленная – та женщина, которую оставил Унд, уходя из Кэртианы. Легенды говорят, что она не могла родить Унду ребенка, и ему по настоянию братьев пришлось взять другую женщину, от которой и пошел дом Волны. В более поздних записях этого нет, но я нашел записи Лэнтиро Сольега. И его картины. Когда-то идущую синеглазую женщину изображали в погребальных храмах, потом абвениаты почему-то решили, что это неправильно. Если пройти по южной части Лабиринта, не углублясь, то можно найти коридор, на стенах которого изображена женщина. Одна и та же женщина, повторенная тысячи раз. Когда идешь по коридору, кажется, что она идет рядом. Я уверен, что это и есть Оставленная. Возможно, в лабиринте когда-то был храм.

Дикон не выдержал и улыбнулся – как прежде, после возвращения в Олларию, до до того, как Штанцлер дал ему кольцо:
– Эр Рокэ, вы нашли женщину даже в лабиринте.

Ворон почему-то не рассмеялся. То ли не расслышал, то ли сделал вид, что не расслышал.

– Ее называли Синеглазой Сестрой Смерти, – пояснил он, думая о чем-то своем, и продолжил, словно рассуждая сам с собой. – Это как-то связано и с крушением Надора, и со скверной в Олларии и Агарисе. Выходцы не могут войти в город, захваченный тем, что они называют скверной. Из таких городов бегут крысы. Думаю, и из Надорского замка они сбежали, просто люди не обратили внимания. Кстати, в Надорский замок выходцы тоже не могли попасть, когда он стал рушиться. Все это как-то связано...

Несколько часов прошли в тишине – Ворон о чем-то думал, и Дикон не решался снова задавать вопросы. Он и предыдущие-то слова Ворона толком не понял, уяснил только, что вторую клятву на крови он принес не своей королеве Катари, кошке закатной, а кому-то другому. Древнему и вряд ли смертному. Какой-то другой королеве. От этого не было обидно – Катари все равно не заслуживала такой клятвы! – но было страшно: кто такая та королева, что от него потребует? Что он рискует разрушить, если предаст вторую клятву? Может ли Алва как-то помочь?.. Хотелось бы думать, что может. Иначе послал бы его... к закатным кошкам. И ничего рассказывать не стал бы.

Леворукий, да ведь если забыть, что Алва не отказался простить прошлое, то можно подумать, что он разговаривает с ним как с равным или почти равным. Как Ракан с одним из Повелителей. От этого стало неожиданно тепло. И Дикон поймал себя на мысли, что давно уже произносит „Леворукий“ не как ругательство, а как воззвание к высшим силам, которые могут придти и помочь. Как помог Ворону тот правша древним мечом.

После синей воды пить больше не хотелось, да и есть тоже. Дикон хотел бы забыться сном, не думать и не вспоминать, но синяя вода не оставила ему и этого. И чем больше он вспоминал и сопоставлял одно с другим, тем тяжелее становилось на душе. И ведь время назад не открутишь... Всегда можно иди только вперед, каким бы это „вперед“ ни было.

[Констанция]

Время то ли застыло, то ли неслось вперед галопом, но Дикон его не чувствовал, просто в какой-то момент понял – теперь разговор продолжить можно. То ли камни пещеры подсказали, то ли синяя вода.

– Монсеньор, а вы потом его еще видели? Ну, того, кто вас спас тогда, на Винной улице.

– Нет.

Ворон ответил резко, но Дикон решил не останавливаться. Не „райос“, но что поделать.

– А о какой картине вы говорили, вспоминая о Леворуком? И почему называли ее проклятой?

– „Возгордившийся“. По легенде на ней изображен Ринальди Ракан.

– Ринальди Ракан – Леворукий? Тот самый, что пытался запятнать имя Раканов насилием над женщиной?

– Окделл, кто бы говорил о насилии... – поморщился Алва.

И снова тишина. Звенящая, как ночной комар. И очень хрупкая.

- Эр Роке, а можно еще вопрос?

– Можно. Только я уже давно не ваш эр. И почему трава зеленая, а небо синее, я не знаю.

– А кто на самом деле картину с Джастином заказал?

– О да, юноша, сейчас самое время разобраться с живописью. Но если вам так приспичило - Ги Ариго.

Ти-ши-на. Слышно только дыхание Ворона. Немного рваное, но достаточное для того, чтобы понять – жив.

- А это вы тогда разбойников пристрелили, которые на меня напали? И почему скрылись?

- Полагаете, я должен был подойти, утешить и отвести домой за ручку? Решил, что с такой несложной задачей, как дойти до моего дома, вы справитесь сами.

Ти-ши-на. Только дыхание Ворона становится менее рваным.

- А вы с Айрин точно не... ну в смысле, она к вам девушкой приехала...

- Ричард, научитесь называть вещи своими именами. Вы не юная девица. Я точно не спал с вашей сестрой. Я бы запомнил. Некоторые девушки укрепляют целомудрие сильнее изумрудов. К тому же, она не в моем вкусе.

Ти-ши-на. Только дыхание Ворона уже почти нормальное. Значит, скоро он направится к алтарю и все закончится. А так хочется остаться в этой пещере подольше, смотреть на синюю воду и слушать ответы Алвы. И верить, что тебя не ненавидят.

- А может, проклятие Раканов не существует? Мало ли что кричал Ринальди, когда его волокли к пещерам - он же сам виноват...

- Не виноват. Обвинение было ложным. Эрнани оставил письмо, где подробно рассказал всю историю. Беатриса была обычной шлюхой. Только наглой. Муж ее - рогоносцем, а блистательный Эридани - мерзавец и братоубийца, пытавшийся одновременно прикрыть свою любовницу, избавиться от брата и утвердиться на троне. Ринальди был прав перед Абвениями, и те ответили. Эрнани решил, что если бы Ринальди был жив, он отдал бы свою честь за жизнь Гальтар и анаксии. Думаю, он был прав. Все они, и Эрнани, и Ринальди, принадлежали не себе, а Талигу. А справедливости не существует. Только жизнь.

Тишина схлопнулась, как крышка шкатулки. Вспомнился суд, похожий на балаган. Вспомнились слова Катари – как она, не зная подлинной истории Ринальди, сравнивала себя с Беатрисой. Дикон сказал было об этом Ворону, но тот, похоже, не слушал – уснул.

Алва спал, дыхание его было ровным, как у здорового человека, и от этого Дикону становилось чуть спокойнее, не намного – то, что ждало впереди, все равно пугало неизвестностью. И неизбежностью платы по счетам. Больше всего ему сейчас хотелось так никогда и не уходить отсюда, слушать чуть насмешливый голос Ворона, вспоминать одно и пытаться забыть другое... Но разве можно забыть то, каким стал Надор? Или залитую кровью Катари? Или усмешку Ворона, когда тот пил отравленное вино, зная о яде?

Валентин наверняка все понял про Надор – почему случился тот обвал. А Робер?.. Знал и не хотел говорить вслух? Или тоже не понял? А Альдо? Нет, Альдо точно не знал. Он вообще мало что знал, наверное...

Скок, скок, скок-поскок,
Ты попался, голубок!
Скок, скок, скок-поскок,
Отдавай-ка свой должок…

Ювелирша? Толстая страшненькая девочка в грязной ночной сорочке зло улыбалась Дикону щербатым ртом и прыгала на одной ноге. К озеру она не подходила, дразнилась издалека, но Дикону все равно стало страшно.

Он повернулся к Ворону, ожидая какой-то подсказки, но тот спал. Дикон острожно встряхнул его за здоровое плечо – безрезультатно. Ну почему Алву угораздило уснуть именно сейчас? Конечно, девчонка – не Изначальная Тварь, но от одного ее вида Дикону становилось тошно. Нет, не человек это, а нечто другое. Очень опасное и появляющееся там, где смерть. Он видел ее в Октавиансткую ночь, и в Доре, и...

Скок, скок, скок-поскок,
Ты попался, голубок!
Скок, скок, скок-поскок,
Отдавай-ка свой должок…

– Что тебе от меня нужно?

Дикон хотел задать вопрос зло и жестко, но вышло неуверенно и сипло, а в конце фразы голос и вовсе сорвался на фальцет.

– Ты мой, – захихикала девчонка, – ты давно мой. Я тебя выбрала, а потом ты и сам пообещал. Слово дал. Мертвое. Как ты сам.

Она захихикала громче, и Дикон снова встряхнул Алву за плечо, уже почти не надеясь, что тот проснется и прогонит эту мерзость, выглядящую как некрасивый ребенок.

– Я... я живой. И тебе я не клялся, сопля кривоногая!

Голос дрожал от злости. Уже лучше, чем трусливый фальцет, но еще не спокойная уверенность в себе и своих силах. Но лучше пока не выходит. Дикон сжал кулаки, но от Алвы не отодвинулся ни на бье. Рядом с бывшим эром, пусть даже спящим, он чувствовал себя увереннее.

– Сам дурак! – крикнула девчонка в ответ с яростью. – Тебя все ненавидят! Все! И сестра тебя ненавидела! И неуклюжий Наль! И Катарина! А остальные презирают! И тот дурак с седой прядью, что со мной поехать не захотел! И старик! И этот! – она с отвращением ткнула толстым пальчиком в сторону Ворона, а потом вдруг улыбнулась и поправила на голове кружевной чепчик. – Я красивая. Так папенька говорит, а ему видней. Он говорит, ты был никчемным. Но бабка считает, что при хорошей женщине любой мужчина человеком станет, а не свиньей. А ты просто счастья своего не осознаешь. По глупости. Вот!

Дикон не выдержал и рассмеялся. Весело ему не было, было тошно и гадко – слишком во многом мерзавка была права. Но Ворон бы в ответ на такое рассмеялся, правда? И отец – тоже. И Альдо... Нет, Альдо бы разозлился, но тут это бы ничего не дало – это Дикон чувствовал. Злость против уродливой девчонки ему не поможет.

– Дурак! Так тебя растак! – на глаза девчонки навернулись слезы. – Циллочка тебе добра желает. А ты как свинья! Этот тебе все равно не поможет! А я помогу. Он же тебя прибьет, как только можно будет. А если не прибьет, то выпорет! И запрет, но не дома, как мармалюка меня заперла, а в Баглее!

– Багерлее, – поправил ее Дикон почти машинально, но тут же добавил со смехом: – Хоть слова сначала выучи, малявка.

Смех вышел искусственный, каркающий, но, чтобы разозлить „Циллочку“ еще больше, хватило и этого. Вот бы она вконец разозлилась и ушла...

– Сам малявка! Мозгов как у курицы дохлой! Циллочка красивая! Как папенька! А мармалюка злая, и Селина злая, и Герард! И этот твой злой!

– Пусть четыре Скалы защитят от чужих стрел, сколько б их ни было! – вспомнил Дикон слова древнего заговора от нечисти.

Жаль, нет свечей, свет идет только от воды... а что если в нее водой плеснуть?!

Девчонка сжала руки в кулачки, но отступила к лазу. Заговор помог?! Так как же там дальше?..

– Пусть четыре Молнии падут четырьмя мечами на головы врагов, сколько б их ни было!

– Дурак! Чтоб ты сдох совсем! Но долг ты мне отдашь! Ты клялся! Мертвой кровью! Ты принадлежишь мне и только мне! Я Королева! И ты...

Дикон окатил водой скорее самого себя и безмятежно спящего Ворона, до девчонки не долетело ни капли, но она все же исчезла – то ли нырнула в лаз, то ли растворилась в воздухе. Вот и все.

– Пусть Четыре Ветра разгонят тучи, сколько б их ни было… Пусть Четыре Волны унесут зло, сколько бы его ни было... – пробормотал Дикон чуть слышно, сел на каменный пол рядом с Алвой и только тогда понял, что тот уже не спит.

– Вы давно проснулись? – спросил он первое, что пришло в голову.

– Я не спал.

Дикон аж задохнулся от возмущения. Ну что стоило Ворону подсказать ему хоть что-то?! Или даже не подсказать, а хотя бы просто поддержать?! Словом, взглядом. Знал же наверняка, что Дикону до одури страшно, знал, а ничего не делал! Сволочь...

– Ричард, запомните раз и навсегда – в разговоре с дамой третий лишний. Вы хоть свои личные проблемы самостоятельно решайте.

Алва смотрел не на него, а в потолок, и выглядел при этом так, словно и вправду давал совет. Прогуляться к Марианне и сходить в трактир с Налем. Закатные твари... Но самое паршивое, что он прав. Это не его дело, а вмешиваться Ворону или нет – решать не Дикону. Тем более, Ворон в самом начале предельно ясно сказал, что прирезал бы на месте, будь его воля.

Дикон перевел взгляд со скучающего лица Алвы на неподвижную гладь озера и пожал плечами, старась ответить в тон:
– А что мне с ней решать. Я и сам понимаю, что мне после всего в лучшем случае Багерлее светит.

– Леворукий вас забери, вы начали думать. Это пугает. Я как-то надеялся, что конца света все же не будет...

– Да идите вы, эр Роке, к своему Леворукому!

– Я бы с радостью, юноша, но мои желания тут не учитываются. И если серьезно – не думаю, что мы отсюда вообще выберемся. Поэтому планировать жизнь сейчас - пустое.

– А я думал, ваш предок считал, что в бой надо ввязываться, когда веришь в то, что есть шанс победить, – огрызнулся Дикон.

– Победить не значит выжить.

– Значит, эр Август был прав, когда говорил, что вы не хотите жить?

– Конец света отменяется. Думали вы не долго. Хотя и тот проблеск меня удивил. А теперь вы снова повторяете всякую чушь за вашим Человеком Чести, значит все в порядке, все на своих местах. Твердо и незыблемо.

Дикон передернул плечами и хмуро уставился на Алву

– Вы хотели, чтобы я вас оставил с той тварью. Сейчас говорите, что мы вряд ли выживем. Это совпадает с тем, что говорил мне эр Август.

– Юноша, давайте просто помолчим? Я подобного бреда в суде наслушался вдоволь.

– Как вам будет угодно. Монсеньор.

Дикон замолчал, чтобы не выдать обиду. Обижаться нелепо. Он брякнул очередную глупость, повторив ее за эром Августом. Алва посмеялся. Как в старые добрые времена. Почти.