Mrs. Lulish
Потомственный нобиль
Карма: 27
Offline
Пол:
сообщений: 83
Кошки - это такие антисрессовые пушехвосты!
|
Друзья мои! О рассказе "Огненный змей". Рассказ не не понравился по ряду причин: - всегда больно ранит, когда пишут так о Церкви и ее служителях (пусть даже если это относится к Церкви, существующей исключительно в фэнтезийном мире); ощущения такие же как если бы "женщину очень похожую на родимую и горячо любиму мамочку" неправедно обижали, сообщали о ней несоответствущие действительности факты; - не люблю нецеломудренных сцен, неприятно на них натыкаться.
И еще, дело в том, что совсем недавно я прочла книгу протоиерея Александра Торика "Флавиан" (издана в начале 2008 года). Дальше пусть сам автор за себя говорит, стр. 90-99 (привожу цитату). Читателей топика прошу сравнить сюжет и смысл происходящего, итог борьбы.
...- Мы вот тут с гостем из Москвы про бесов толкуем… А ты вот расскажи ка гостю, как ты в детстве «змея» видела, да про Анниного «мужа»… – Про Нюрку, чтоль? Не к ночи такие рассказы то, батюшка, как я по темну то домой пойду? Я ить, ох и боюсь! – А ты, Марфа, крестным знамением себя осеняй почаще, да с молитовкой то и дойдёшь, с Иисусовой, Ангел охранит. Хорошо, Батюшка, за святое послушаньице расскажу… – Это ведь, аккурат, после войны, в сорок шестом было, зимой. Мне тогда двенадцатый годок, как раз пошёл. Мы с сестрой, да Маняшкой соседкиной, той всего семь было, у Ефимова двора, как обычно с горки на салазках катались. Вдруг – ох! Змей по небу огненный, вот как звезда падает, с искрами, бах – и прямо к Нюрке во двор, что через два дома от горки нашей. Мы сперва спугались, конечно, потом – любопытно ить, побежали посмотреть. Глядь за забор – а там и нет ничего. А была та Нюрка солдатской вдовой, её мужа ещё в сорок третьем убило, так убило, что и хоронить нечего – в танке сгорел, одни документы потом прислали. И вот мы того змея несколько вечеров подряд видели, как падал. А после ничего. Сказали мамке, та – бабуле. Потом они вместе к монашкам пошли, сосланные жили у нас три, старенькие уж. Посовещались они там, и – к Нюрке. – Расскажи, мол, Нюра, что за гости тебя по ночам беспокоют, всё ль в порядке у тебя? А та побелела вся, дрожит, уходите мол – дети спят, никто у меня не был, всё у меня хорошо, уходите! – Бабушка моя, Царствие ей Небесное – сильно молящая была, говорит ей: – Нюра, милая, ты хоть в зеркальце то глянь на себя, что с тобою за неделю стало то! Высохла вся, почернела, круги вон аж зелёные вокруг глазонек то! Ой, не без лукавого здесь! Берегись, Нюшенька, доченька! Ведь и жизнь и душу навеки погубит, а твои ж детки то кому останутся? Поделись, милая, что с тобой происходит? Та – по прежнему – у меня всё хорошо, уходите, я сама разберусь! Однако, видно задумалась, ладону то от монашек и «живые помочи» взять не отказалась. А, через день, порану, мы с сестрой ещё на печке только проснулись, вбегает к нам эта самая Нюрка и, бух – бабушке в ноги – Авдотья Силантьевна! Спасительница моя! Век за тебя молиться буду! – и в слёзы. Мать с бабушкой её с полу подняли, чайком отпоили, та и рассказала: В ту ночь, когда мы с сестрой в первый раз «огненного змея» видели, сразу после полуночи Нюрке в окно постучали. Нюрка от этого стука чуть в обморок не упала – стук то был заветный, тот самый, которым убиенный муж Нюркин, воин Николай, ещё в жениховстве её на прогулки вызывал. А, надо сказать, любила Нюрка своего Николая беззаветно, безумно, после «похоронки» три дня в забытьи была, а потом полгода «белугой ревела». И то сказать, Коля её мужик был справный, видный из себя, работящий, вина в рот не брал… И погиб он героически – в горящий танк за раненым командиром вернулся, да так и задохнулись оба, не успели выбраться и сгорели. Глянула Нюрка в окно, а там – её ненаглядный отплаканный Коленька – живой стоит, палец к губам прикладывает и на дверь показывает – открой, мол… Открыла, зашёл он, бледный весь, глаза горят, вздрагивает. Нюрка – не жива не мертва. А он ей – видишь, мол, жив я, в плену был, бежал, потом по чужим погребам прятался, чтоб в НКВД как предателя не расстреляли, вот теперь тайком сюда добрался. В лесу, мол, неподалёку убежище соорудил, пришёл вот… Нюрка, опомнилась, кинулась обнимать, целовать, кормить, спать с собой уложила… А, под утро он ушёл в «убежище» своё. Наказал молчать обо всём. А то, мол, схватит меня НКВД и расстреляет. Нюрка потому и отнекивалась от нас, что проговориться боялсь, как бы Колю любимого под расстрел не подвести. На другую ночь опять пришёл. Поел, попил, потом стал Нюрку уговаривать: – Давай, мол, уйдём отсюда, всё бросим и уедем туда, где нас не знает никто. Я, мол, себе другие документы сделаю, ну и заживём опять счастливо. Нюрка:– А, как же дети то, вон малые оба в кроватёнке в углу сопят, как их то с собой в зиму потащишь? А, он: – оставим их пока здесь, люди добрые присмотрят, а, как устроимся на новом месте, так и заберём к себе, как нибудь. Пойдём, мол прямо сейчас… А, Нюрке то страшно – как детей то бросить, дом, корову хорошую – отелилась недавно, да и вообще… И, ещё, неуютность какая то в присутствии мужа «воскресшего» ощущается, как то холодит, что ли… Ну, не может она сразу решиться, пока. Он под утро опять ушёл, про молчание напомнил. И вот так пять дней – каждую ночь. И с каждым разом всё настойчивее уговаривает, ну, и по мужески, утешает… Нюрка уже вроде и согласиться была готова, а, тут – мы, с монашкиным ладоном. Что то, видно, и так сердце её чувствовало. Словом, после посещения её мамкой с бабушкой, святыньки она в изголовье детской кроватки припрятала, да перекрестила детей на сон грядущих. Пришёл он опять, весь какой то дёрганный в этот раз, нервный – бежим мол, давай, прямо сейчас – «Чека» на хвост села, убежище в лесу нашла, до утра схватить могут. А, она: – Ты, хоть, детей то поцелуй на прощанье, подойди, попрощайся с кровинушками. А, его от того угла, где кроватка детская, аж воротит, кривится весь… Отговорился как то, скомкано, и ушёл, сказал – новое убежище искать. А, Нюрка по его уходе всю ночь не ложилась – думала. Под утро из сундука бабкин «Молитвослов», в первый раз с мужниной смерти, достала, начала утрешние молитвы читать. А, к ночи, «живыми помочами» обвязалась, по всем стенам угольком крестов наставила, над притолокой да окнами ладоном посыпала, Богоявленской водой весь дом окропила, и с «Молитвословом» за стол – покаянный канун читать села. В полночь дверь распахнулась, «Николай» на пороге стоит, глаза горят как угли: – Ну, что, дура! Догадалась наконец! Как хлопнет дверью, аж дом задрожал, и исчез… А, Нюрка до рассвета с колен не вставала, всё молилась, а, как рассвело – к нам прибежала. Вот, батюшка милый, и всё, наверное… – Ну, брат Алексий, как тебе историйка? – Прямо не верится, отец Флавиан, неужели вот прямо так и было? Неужели бес настолько материализоваться может, что и от человека не отличить? Вон, он же и ел, вроде, и пил, и с Нюрой этой, если я правильно понял близкие отношения имел? Неужели так бывает? – Ох, Лёшенька, то ли ещё бывает! Так эти твари материализуются, что и едят и пьют, и с женщинами в близость вступают, и избивают. Серафиму вон, Саровскому чудотворцу, такое бревно в келью зашвырнули, что несколько человек еле вытащили. А скольких святых избивали – почитай «Жития»! Естественно творят они это не по своей воле, а когда Бог промыслительно попустит. Сами то они и в свинью, без разрешения Господня, войти не могут. – С огромным интересом «Жития» почитаю, да и не только «Жития», наверное, мне теперь про всё это знать очень хочется! Но, ты скажи мне, для чего бес к Нюре то этой, являлся, куда идти уговаривал? – Как – куда? Простите, батюшка, что встреваю – повернулась ко мне Марфа Андреевна – в преисподню горящую, али в тартар ледяной! Также, как Клавку из Дегтярёва! – Как в преисподнюю? – Да вот так! Сватья мне рассказывала, она с Дегтярёва сама, такое же дело у них было, тоже в году сорок шестом, али в сорок седьмом, да тож и зимою. Они, сватья то есть, с детьми другими, под косогорчиком на реке, на льду крепость строили, играли значит. Видят – а Клавка, Ерофеева кажется, тоже вдова военная, под гору спускается в платишке домашнем, фартуке, да босиком по снегу. Идёт, как опоённая, глаза пустые, ровно не видит никого, и мимо детей, значит, к проруби, где бабы зимой бельё полоскали. Дети от страха закричали – она от того крика то и очнулась. А, уж, за шаг от поруби остановилась! Как потом бабам то она рассказала – тоже ить «муж» убитый объявился, тоже и с ним уйти уговаривал. Уговорил. Чуть чуть не довёл вот только – по милости Божьей, дети помешали. Она так и сказала – рядом с мужем шла! – Вот, видишь, Алексей – подхватил Флавиан – каковы «цели и задачи» лукавого – и душу и тело погубить! – А, вот скажи, отец Флавиан, а через что же эти Клава да Нюра «подставились»? Помнишь, ты мне говорил, что просто так бес власти над человеком не получает, человек сам подставиться должен? – «Подставились» они, как ты говоришь Алёша, через уныние. Страшное состояние души. В этом состоянии, душа человека полностью изолирована от Бога и лишена Его благодатной защиты. Следующим за унынием состоянием души является – отчаяние, тоска и нестерпимое желание, любым способом, прекратить эту муку, в которую уныние превратило жизнь человека. Абсолютное боль шинство самоубийств происходит именно в этом состоянии души. – Так вот, и Клава и Нюра, как, к сожалению и многие солдатские вдовы, не имеющие правильного – православного – душевного устроения, попались в сети уныния и были доведены бесами до погибели. Кстати, я читал материалы исследования профессора Богуславского, известного специалиста в области психиатрии, который провёл исследования более двухсот случаев, подобных тому, что произошли с Клавой и Нюрой. Оказывается, явления «убитых мужей» вдовам, «зациклившимся» на своём горе, были нередким явлением в период с 1945 и, даже до 1956 года. Матералы эти были изданы малым тиражом и под грифом ДСП (для служебного пользования). Доступны они стали только при начавшейся «перестройке».
Замечу, что это не обвинение в плагиате, а приглашение к размышлению. Прошу прощения у тех, кого невольно обидела этим топиком. Модератору просьба, если что-то в моем сообщение некорректно - исправлять безжалостно.
|