[СПОЙЛЕРЫ]

Я стоял на дороге, ко всему безразличный, усталый и промокший. За дождём виднелась темная кавалькада, впереди сноровистые верховые стражники, затем несколько карет, одна из которых -  позолоченная и с гербом.
Мне было всё равно. Пусть раздавят меня коваными копытами мохнатые ножищи огромных гвардейских коней. Мне было всё равно.
Кавалькада спешно проезжала мимо, скрипя колёсами и гулко перестукивая копытами. Я смотрел прямо перед собой и ничего не видел. Мне было всё равно. Я ждал, когда на голову мне опустится страшный удар лошадиной ноги. Мне было всё равно.
Неожиданно раздался протяжный лихой свист, конские ноги застыли на месте, спрыгнули и стукнулись о булыжник чёрные ботфорты.
Чья-то сильная рука, синий бархатный камзол с кружевной манжетой, подхватила меня под брюхо и подняла на высоту.
Тёмные  глаза внимательно разглядывали меня из-под кожаной широкополой шляпы. У человека было надменное лицо, смутно мне знакомое
- Мессир, разрази меня гром! Тот самый кот! Взгляните, мессир!
Остановились кареты и с той, что с короной на дверце, сошёл человек в красном мушкетёрском плаще. Перед ним разом расступились синие бархатные камзолы и синие плащи – откуда только они взялись?
С руки наземь полетела бархатная перчатка. Живое тепло подхватило меня под живот. Я оказался перед глазами человека, жадно разглядывающего меня.
Шёпот («Тот? Нет… Не знаю. Похож? Тот!») разом стих.
Меня разглядывал молодой человек с тонкими тёмными усиками. Он разглядывал меня, веря и не веря себе. Я зевнул.
- Он! Он, мессир! – раздались отовсюду голоса, заставившие бы вздрогнуть и боевого коня.
- Он, - сказал человек в красном мушкетёрском плаще и в ту же секунду я оказался прижатым к груди, к красному мушкетёрскому плащу. И я вспомнил, где я видел красный этот плащ, и эти синие плащи, и этих людей! Тогда они были меньше, конечно, но я узнал их. Я высунул голову из-под плаща и оказался с этим человеком нос к носу.
Да, это был Принц.
От дождя по лицу у него текла вода. Он смотрел на меня, не сводя глаз.
- Кот, кот, - произнёс он, и мне стало тяжело смотреть на его лицо. – Скажи мне, где ты видел её, кот? Где мне искать её, чёрный кот? Сможет ли кто-нибудь вообще найти теперь её?
Мы ехали в карете. Я сидел на груди Принца, закутанный в край красного мушкетёрского плаща. За окном проплывали серые от дождя деревни. Принц молчал. Я вообще-то люблю молчание. Как чудесно было молчать, сидя на подоконнике, когда Вероника, высунув язык, рисовала карандашом чудные миры. Коты любят молчание. Но это молчание переносить было очень трудно. Я знал, о чём так тягостно молчит Принц.
- Да, - сказал Принц. Он меня понял.
Молчание нарушил молодой приятель Принца, сидевший напротив. Его лицо не казалось теперь надменным. Оно было простым и ясным, и голос был обычный и тёплый.
- Теперь всё будет хорошо, кот. Все страхи, голод и холод, всё позади. Теперь, кот, тебя ждут тепло, уход, вкусная еда и королевская жизнь в королевском дворце.
Я смотрел в окно и молчал. Да, конечно, теперь позади и голод, и холод, и страхи. Теперь всё будет хорошо. Я сидел под мушкетёрским плащом и грелся и в груди моей отдавался стук сердца в груди Принца. Всё. Будет. Хорошо.
Я согрелся в тепле и впервые за долгое время заснул. Я ждал, что мне приснится она – нет. Снились всякие глупости. Сырая рыба. Собаки. Лошадиные ноги. Дырявые плетни деревенских огородов с поникшими от дождя подсолнухами. Я проснулся, когда мы проезжали заставу. Дождь уже почти совсем стих. Кареты остановились, верховые принялись по-свойски громко и бодро переговариваться с жандармскими стражниками, нарастало оживление, шум голосов – я проснулся.
- Спи, кот, - сказал Принц. – Спи.
Я прикрыл глаза и оставшуюся дорогу поглядывал на дождливую дымку за окном. Мне не хотелось больше спать.
На первом же постоялом дворе я удрал. Мы только подъехали и слуги принялись распрягать коней, по двору забегали повара и служанки, с разными вкусными вещами и в первую очередь, как сказал друг Принца, с лучшей сметаной для лучшего в мире кота.
Я заворочался, Принц бережно поставил меня на землю, я постоял с минуту и удрал.
Под забором я пролез, через канаву перескочил, выбежал на мокрую дорогу и бросился бежать к далёкому лесу.
По этой самой дороге она шла со мной совсем недавно. Трава этих лугов ещё помнила, как холодила её коленки. Я нёсся, не останавливаясь.
Все свои девять жизней, по всем дорогам и странам я буду без устали искать свою единственную Королеву.

[СПОЙЛЕРЫ]

И я больше никогда не видел её.
Сначала я кинулся туда и сюда. Я нюхал воздух и траву. Я смотрел вверх, вниз и по сторонам. Я крутился волчком, как собака, я сбивался с лап. Я кидался на кучи сухих листьев, словно она могла быть там. Я озверел. Я знал, что её нет – и я не мог поверить в это. Воздух и земля говорили мне, что она была тут недавно, вот, только что. Её запах слабел, но он был, был! Её следы никуда не вели. Их не было дальше, этих следов. Где она? Где?
Шерсть моя стояла дыбом, когти мои царапали землю, пена падала изо рта. Я постоял на месте, потом сорвался и побежал по аллее под вязами. Я пробежал эту страшную аллею, наверное, за один миг, и выскочил на поляну и не понял – зачем я это сделал? Вот зачем – чтобы вернуться и посмотреть, может, она вернулась, так же внезапно, как и пропала? Я развернулся, и снова земля полетела из-под моих лап. Я примчался к каменной чаше. Чаша как стояла, так и стояла, только без Цветка.
И Вероники не было.
Я постоял и лёг на зёмлю. Я закрыл глаза и решил, что если я потерплю какое-то время и снова открою их, то вновь увижу её. Я закрыл, зажмурил глаза и лёг мордой на землю. Я лежал и ждал и не вытерпел и открыл глаза и тут же страшно обругал себя за нетерпение – зачем я поторопился? Её не было.
Я вскочил на лапы. Ещё не поздно. Надо что-то сделать! Надо успеть! Надо побежать и … и…
И что?
Словно некая страшная пустота образовалась передо мной. 
Все знают, что было потом. Все знают, да и я узнал, хотя, конечно, позже.
Потом стало известно, как в одночасье исчезла, словно растворилась в воздухе огромная страшная Мышь.
Многие не верили в то, что это, наконец, произошло. Иные так и не поверили в её исчезновение, как раньше не могли поверить в её появление.
Проклятие исчезло, развеялось. Наша прекрасная страна, словно тяжёлый больной начала приходить в себя.
В Столице были объявлены спасители Отечества – граф д'Эрижабль и герцог д'Абажюр. Это их усилия, оказывается, привели страшную Мышь, исчадие Ада, к гибели, а свободную нацию – к процветанию. Празднества закипели в Столице день за днём и всё пышнее и пышнее. Народ чествовал своих героев, на них сыпались ордена, ленты, золотое оружие и денежные награды. Палили пушки, рассыпались салюты, ночи напролёт звенели праздники и карнавалы. На каждом углу висели портреты членов Государственного Совета, и самые известные скульпторы начали уже высекать из мрамора их статуи для центральных площадей.
Королева Вероника, пропавшая без вести при появлении Мыши, тоже не была забыта. Её именем назвали улицу на окраине Столицы и новый казённый приют для сирот.
Ходили, конечно, разные слухи и якобы даже бы кто-то видел, как вскоре после ухода юной Королевы из дворца шла на юг одинокая маленькая девочка с котом. Вроде бы даже многие беженцы видели её и кое-какие приметы сходились. Некий жандармский ротмистр как бы даже подтвердил свои показания под присягой. Министр Мишель Фальконе отличился – отыскал где-то двух весьма сомнительных бродяг с цыганским мальчиком и даже предъявил некую бумагу, которую выдавал чуть ли не за собственноручное послание Вероники. Словом, славные и героические деяния Государственного Совета кое-кто явно пытался поставить под сомнение.
Что ж. Государственный Совет, в лице графа д'Эрижабля и герцога д'Абажюра, в этой связи предпринял некоторые действия. Так, министр М. Фальконе был награждён почётной грамотой и направлен послом на дальний остров Малапангам.  Его место заняла маркиза Барракуда, которая очень быстро выяснила, что юная Королева и в самом деле куда-то ходила и что-то такое делала и, к сожалению, пропала, вот, собственно и всё. Дело закрыто.
Газеты на все лады восхваляли Государственный Совет, и телевидение источало мёд. Отныне имена графа и герцога, Спасителей Отечества, были у всех на устах. Правда кое-кто за свой счёт и в своё личное время пытался узнать всё же правду о пропавшей Королеве. Что, ж, им особо не препятствовали, но и особо не помогали, и дело вскоре заглохло.
Среди праздников и карнавалов неожиданно произошло ещё одно событие, не укладывающееся в рамки обыденных представлений о действительности. На пустынных, диких, заброшенных землях начали появляться люди, одетые в платья по старинной моде, говорившие на полузабытом древнем языке. При том, это были отнюдь не отдельные, разрозненные люди, нет. Это был целый народ, словно чудом появившийся из-под земли.
И народ этот объяснял свое появление именно выходом из-под земли. Долгие века, проведённые в подземельях в маленьком лилипутском обличье, не изменили людской натуры этого народа.  При этом некоторые события  – появление Мыши, исчезновение мыши,  снятие чар древнего заклятия с подземелий – связывали они в единый узел, разорванный в одночасье в июльский полдень Цветочном Гроте.
Государственный Совет хранил по этому поводу молчание.
Вот, что узнали все, и что со временем узнал я. Но всё это уже не имело для меня никакого значения. Ничто не радовало и не огорчало меня, потому что теперь я был неспособен радоваться или огорчаться.
Потому, что Королева Вероника всё-таки пропала и больше так и не нашлась.
Всё, о чём я говорю, я узнал потом. А сейчас…
Я не знаю, сколько времени пролежал я, уткнувшись мордою в землю. Сухой воздух сгущался и темнел, но я не замечал этого. В глухой тоске лежал я перед пустой каменной чашей, и был я пуст и чёрен, словно старый гнилой орёх. Я лежал час за часом, и небо темнело, и я поднялся на лапы и побрёл, куда глядят глаза.
Я брёл от Цветочного Грота, не разбирая пути, и когда небеса потемнели ещё сильнее, и грянул гром, и заблистали молнии, и ливень свалился на лес, накрыв его тёмной своей пеленой, я будто и не заметил всего этого. Я видел и чувствовал, что промокаю, но это словно бы и не касалось меня. Я был бы рад, наверное, если бы меня убило молнией, одной из тех ярких светлых, сильных страшных молний, освещавших затянутый дождливым сумраком лес. Я шёл по набухавшей грязи и должен был, вероятнее всего, сгинуть в каком-нибудь бездонном торфяном болоте, которых было великое множество в этих местах, однако я не утонул и не пропал, а вышел на большую дорогу.
Дорога шла с юга на север, это был большой торговый тракт, Дождь поливал с нарастающей силой и капли лупили сверху, как длинные водяные пули, и ни одна не касалась сразу камня. Потоки не успевали стекать в ливневые канавы и капли падали на слой текущей воды. Я стоял на дороге один. Промокший, усталый и ко всему безразличный.

[СПОЙЛЕРЫ]

Моя Вероника сидела, обхватив коленки, у костра и слушала горн, вот чем запомнилась мне наша последняя ночь.
Веронике постелили сено в домике, и я охранял её сон, глядя вокруг своими страшными глазами, и никто не смел к нам приблизиться.
Независимый и гордый Джанго натаскал себе сена и улегся спать под домиком. Сквозь дощатый пол я слышал, как он копошится и бормочет что-то себе под нос, и потом слышал я, как он заснул. Спал он так же тихо, как до этого громко возился.
Клоуны отошли подальше, что-то откупорилось, зазвенело, забулькало. Я почуял острый запах можжевельника и водки. Потом звон и бульки повторились ещё раза два-три и стихли.
Спали они на каких-то старых попонах возле погасшего костра.
Утром мы все встали с птицами.
Звенел ведром клоун Ламберт, без грима и парика похожий на старого учителя, выгнанного из школы за пьянство. Он сходил на ручей и поил Профессора, напевая себе под нос старую цирковую песню, полную таких двусмысленностей, что не будь я циничным министром, я бы постыдился (по сравнению с министрами, вы знаете, даже коты стыдливы и целомудренны). По счастью, моя Вероника не слушала его – она была в самом хорошем настроении и сама что-то напевала вполголоса. Я вслушался. Мы, пела девочка, вместе с птицами в небо уносимся. Мы вместе с звёздами падаем, падаем вниз. У моей Королевы незатейливый вкус, это правда. Но кто бы осмелился сказать об этом вслух? Я бы своими лапами открутил негодяю его злобную башку.
Клоун Мартин, как единственная в мире личность, умеющая находить общий  язык с уникальным ослом Профессором, задал тому корм и, почёсываясь,  готовил упряжь. Горнист Джанго, забросив свой горн, носился тут и там; ловко влезал на деревья и лихо спрыгивал с них; висел на скрипящей двери домика; сунув руки в карманы, отбивал босыми пятками чечётку на крыше домика и совершал иные столь же дивные и неописуемые подвиги. Его удаль имела прямую цель – насквозь пронзить сердце девочки с золотыми волосами и голубыми глазами. 
Могу доложить - цель не была достигнута.
Завтракать нам было нечем. То- есть мне-то как раз было чем – вы не представляете, насколько глупы и вкусны мыши-полёвки. Я так и сказал об этом – взглядом – клоуну Ламберту, который поставил ведро на облучок и с интересом наблюдал за тем, как я охочусь и завтракаю.
- Понимаю, - согласился он со мною, присел на колено и усмехнулся.  - В этом отношении с ними могут сравниться только студентки-первокурсницы, - добавил он тихо.
Он прав. Интересно, откуда у него такие познания? Подозреваю, не всю жизнь Ламберт был клоуном-пропойцей.
Тем не менее, нам с Вероникой пора идти. Почему не торопится моя Королева?
Вот она.
На листе из старой амбарной книги пишет она химическим карандашом послание. С недоверием и смутной тревогой слушают клоуны как она чётко и ясно даёт им указания – на какой улице в Столице следует им найти здание с античными статуями на фронтоне и где разыскать им господина Фальконе.
Вон оно что! Мишель Фальконе – один из редких министров, кого я лично уважаю. Он человек дельный и честный, редкое исключение среди министров. Значит, если доберутся они до Столицы, если отыщут в огромном городе улицу и дом, если не сробеют и достучатся с бумагой до двери Фальконе – за судьбу двух старых неудачников и одинокого мальчика можно уже не волноваться.
Напоследок, расцеловав клоунов в щеки, где на щетине застряли белила и румяна, Вероника гладит между ушей осла, машет рукой Джанго, отчего тот разворачивается на одной ноге и уносится к ручью, будто и нет ему никакого дела до девочки с золотыми волосами и голубыми глазами, мы собираемся уходить. Вероника спрашивает, не слыхали ли они часом, где находится Цветочный Грот? Клоуны отрицательно качают головами. Нет, нет, никогда не слыхали они про такое.
Это плохо. Сколько времени предстоит нам искать это место? Сколько дней и ночей предстоит ещё брести нам? Мы прощаемся и идём.
- Стойте!
Со всех своих босых ног Джанго несётся к  нам. Он что, решил проявить несвойственные пацанам телячьи нежности?
Нет.
Запыхавшись, останавливается он так близко перед Вероникой, как не позволял себе ни разу до этого. Он явно зол на себя.
- Мои… мы… бывали в этих краях… раньше, - говорит он. Его взор с трудом отрывается от земли.
Он медлит.
- Я знаю, где Цветочный Грот. – Наконец нехотя сообщает он.
Вот как.
Вероника прищурившись – она вроде бы не до конца поверила – расспрашивает. Джанго отвечает вполне толково.  Он, чёрт  побери, в самом деле бывал здесь. Ай да цыгане! Молодцы. Он берётся нас проводить – это очень неплохо.
- Я быстро! – Кричит он клоунам.
Клоуны как по команде пожимают плечами. Мол, подождём, чего там…
Джанго ведёт нас сперва по лугу вдоль ручья, затем через перелесок  к вересковой пустоши и останавливается возле приметного, чёрного, покрытого мхом валуна, похожего на выброшенного на берег кита. Только небольшого.
Рядом видна словно бы аллея между вязов. Но вот чего нет под деревьями, так это дороги, нет даже несчастной тропки. Никто никогда не ходил по этой аллее.
- Вот. – Говорит он. Он немногословен. Он указывает рукой и тяжело смотрит на Веронику.
- Что? – Спрашивает Вероника.
Он молчит.
- Это плохое место, - очень нехотя говорит он. – Не надо бы туда ходить. Это плохое, злое место. Наши старики так говорили. От него все всегда держались подальше. Зачем тебе туда?
Вероника молчит.
- Не хотел тебе показывать. Зря… Не ходи туда.
- Спасибо, Джанго, - говорит Вероника. – Ты всё правильно сделал. Ты лучший в мире горнист. Мы пойдём. Прощай.
Джанго глядит на неё хмурым и злым взором. Затем без единого слова разворачивается и уходит. Отойдя шагов на пять, он принимается бежать.
Он почему-то зол и напуган.
Мы снова смотрим на аллею. Что в ней не так? Такое же место, как и тысячи других в лесу. Вот полетел на нитке паук, вот села, качаясь, на ветку рябиновка. Что не так?
- Идём, кот, - говорит моя Королева. – Пора.
И мы идём по нехоженой аллее к тому месту, которым цыганские старики пугают детей и в которое боятся заходить сами.
Идти пришлось довольно долго. Грот оказался в конце аллеи, а аллея эта была вовсе не коротка. Мы пришли.
Это был небольшой сухой грот, обрамлённый синими вьюнками. Внутри он был неглубок, его гранитный пол усыпала засохшая листва. Глухая каменная ниша была словно вмятина от большого шара. В её глубине возле самой стены стояла большая круглая каменная чаша. В чаше рос проклятый Цветок.
Чаша эта, заполненная сухой потрескавшейся землёй, пряталась в глубокой тени, но цветок выглядел так, будто за ним днём и ночью, не покладая рук, ухаживали трудолюбивые садовники. Это была стройная роза, живые лепестки её были выплавлены из чистого тонкого золота.  Капли воды темнели на зелёном бархате листьев.
Мы с Королевой знали, что красивый этот цветок по-настоящему страшен. Невидимая, где-то пряталась за ним старая злобная ведьма; скручивала чёрные блестящие кольца огромная змея с треугольной головой; тенью огромной горы чернела гигантская Мышь. Зло клубившееся в глубокой тёмной дали здесь, перед нашими глазами, приняло трогательный и безобидный облик цветка, но от этого не перестало быть Злом. 
Смерть цветка означала погибель для всех порождений колдовства, и я был готов к тому, что цветок будут стеречь и защищать мечом или колдовством. Я думал, нам придётся воевать. Либо вступить в рукопашную кровавую схватку с тяжёлой панцирной пехотой, колоннами идущей в смертельный бой под чёрными знамёнами Зла. Либо чарами - а я, как всякий чёрный кот, конечно же, могучий волшебник - одолевать джиннов и дэвов. Нет. Ничего такого не было. Цветок легко давался в руки нашей Королеве.
«Как всё просто!» - думал я. Я повернулся к своей Королеве. Она молчала. Она смотрела на цветок.
Что случилось? Почему медлит моя Королева?
Вероника подхватила меня под брюхо, обняла и прижала к груди. Обычно я несказанно рад такому, но тут в первый раз в жизни мне вдруг захотелось вырваться из её объятий. Разумеется, я этого не сделал. Я только высвободил голову и заглянул ей в глаза.
Я взглянул в них, и кошачье сердце сжалось.
- Прощай, мой кот, - сказала Королева. – Прости меня, что оставляю тебя одного. Берегись злых собак и людей. Помни меня, мой верный друг. Прощай.
Она поцеловала меня, чего раньше никогда не делала. Я впервые узнал, что такое поцелуй и это было горькое знание. Она наклонилась и поставила меня на лапы.
- Иди, - сказала она королевским голосом, - иди к выходу и посмотри, нет ли какой опасности. Ступай.
Я дисциплинированно пошёл, и на полдороге оглянулся. Королева стояла, подтянутая, сосредоточенная и глядела на цветок.
Я подошёл к выходу из Грота. В воздухе стояла тишина, и пахло розами; никто из врагов не смел и подкрасться к заклятому месту. Я внимательно осмотрелся. Везде тихо. Никто не приближался, таясь, к нашему потаённому Гроту.
Пока мы ещё только долго-долго шли, у меня не проходили смутные предчувствия. Нынче мы подошли к зловещему цветку, никаких предчувствий уже не было. Но теперь я вновь оглянулся - моя Королева исчезла. И я больше никогда её не видел.

[СПОЙЛЕРЫ]

Неожиданно в вечернем пыльном воздухе разнеслась звонкая труба. Невидимый горнист играл боевой марш. Тру-ру! Ту-ру-ру! Я вскочил на лапы. Нельзя усидеть, заслышав боевой горн! Всякий, у кого в жилах течёт хоть одна капля крови, доставшаяся от отважных предков, дравшихся и умиравших под звуки трубы, знает это. Под такие звуки батальоны прямо с походного марша идут погибать в бою, улыбаясь в лицо смерти; от таких звуков вражеские штыки спешно отворачивают в сторону, страшась пыльного сукна мундиров.
Что за армия выйдет сейчас на дорогу? Чьи знамёна будут виться над касками кавалеристов, песню какого полка запоёт сейчас не знающая устали бессмертная пехота? Моя юная Королева поднялась и принялась оправлять и отряхивать свое пыльное дорожное платье. Мы вглядывались в поворот и ждали.
Скрип колёс и лёгкий цокот. Вот и они.
Серый ослик, упираясь, волок деревянный домик на колёсах, ему помогали два клоуна в париках и со следами грима, толкая возок сзади. Рядом босиком поднимал дорожную пыль смуглый чумазый пацан, одних лет с моей Королевой. Он-то и играл боевой пехотный марш.
Невелика армия!
Но, нужно отдать должное – играть пацан умел.
Увидав нас, клоуны перестали толкать возок и осёл мигом тоже прекратил упираться – притормозил на все четыре копыта. Пацан сбился с ноги и его горн тут же стих.
- Ага! – Воскликнул ближний к нам худой долговязый клоун, оглядывая нас прищуренными блеклыми глазами. – Смотрите-ка! Счастливая примета – чёрный кот. Только встречу чёрного кота – падает на меня удача, прямо по голове! Такая удача, что и не знаешь - сразу идти топиться, или полчаса подождать. Взять, хотя бы, мою вторую жену – вот уж была удача, так удача! Слава богу, сбежала с артиллерийским прапорщиком, а то я уже не знал, куда от неё  деваться.
- Стойте! – Продолжал он, широко раскрыв глаза и рот. - А что это рядом? Кошка? Енот? Разъевшаяся белка? Нет, гляди-ка, Мартин, по–моему рядом с котом стоит живая девочка. Девочка! Редкая фауна для наших краёв в последнее время. Живая, воспитанная, только не упитанная.
- Вы – циркачи? – только и могла растерянно спросить моя Королева. Она была не то чтобы не рада, просто, когда ты ожидаешь встретить армию, а видишь цирк с ослом, поневоле растеряешься.
- Мы? Ну что ты, нет, конечно! Мы - Академия  Наук, просто немного запылились в дороге. Магистр Мартиньяно, вытрите нос рукавом и подтвердите.
Второй клоун, невысокий, плотный и уставший, хмуро кивнул.
- Вы… пошутили? – Моя маленькая Королева переводила взгляд с одного клоуна на другого и мельком останавливалась на чумазом горнисте.
- Ребёнок! – Укоризненно сказал первый клоун. – Какие могут быть шутки? Кто это, скажите, будет шутить бесплатно? Это непрофессионально. Посмотри-ка на нас - мы настолько отупели от голода и усталости, что спроси у нас, сколько будет дважды два, мы на час погрузимся в тяжкие раздумья. Чем не Академия наук? Минуточку внимания, господа академики! Первый вопрос нашей выездной сессии – голоден ли встреченный нами ребёнок, с примкнувшим к нему котом? На повестку дня выносится обсуждение -  стоит ли нам расположиться на ночлег прямо здесь, дав отдых господину Профессору (тут он вежливо поклонился ослу), нам, грешным и юному, но талантливому исполнителю на духовых инструментах (поклон в сторону мальчишки с горном). Может быть, нам развести костёр под небом, которое вскоре украсят незабываемые по красоте звёзды и предаться разговорам – что может быть прекраснее?
Так мы познакомились с остатками знаменитого Цирка Алмейдо.
Цирк этот с большим успехом гастролировал этим летом на юге нашей страны и собирался, было, перебираться в Столицу, но тут стряслась великая беда, и стало не до цирковых гастролей.
Первое время цирк держался, но когда к внешним напастям прибавились внутренние раздоры, от него, как от сырого пирога, начали отламываться куски. Последним уцелевшим куском обнаружили себя нынче утром клоуны Ламберт и Мартин – группа акробатов удрала среди ночи, прихватив всё, что можно вывести, кроме домика, в котором спали клоуны и осла по кличке Профессор. Его похитить было трудновато – никто, кроме клоуна Мартина, не мог с ним сладить.
- Хорошо отработанный удар копытом – большое достоинство любого профессора, - заметил по этому поводу клоун Ламберт (что касается клоуна Мартина, тот  всё больше помалкивал).
Днём они повстречали мальчишку, о котором было известно вот что – что он потерял свой цыганский табор, раз, что он два дня ничего не ел, два, что он лучший в мире горнист, три, и что своего имени назвать он не может, а почему не может, он им тоже не скажет, четыре.
Потеряв свой табор, пацан приобрёл табор клоунский. Клоуны накормили его своим фирменным гуляшом; послушав горн, признали за ним право называться Лучшим Горнистом Вселенной и Её Окрестностей. Что касается имени, эта проблема решилась проще всего.
- Мы будем звать тебя Джанго, - сказал Ламберт, за которым все (кроме, конечно, Профессора) охотно признавали старшего.
- Почему Джанго? – Спросил пацан, которому новое имя вполне понравилось.
- Потому, что так надо! – Сказал клоун и все с этим согласились.
Вот, что мы узнали, сидя за костром и поедая гуляш, сваренный из много чего разного. Я толком не знаю, из чего, мне-то досталась лишь перепёлка. Впрочем, у меня проблем с постановкой на довольствие не было – я вновь наловил полевых мышей и нормально поел.
На небе и в самом деле рассыпались и засияли звёзды, словно и не было дымного удушливого страшного дня, словно не было чёрных туч и пожарищ. Клоуны не спрашивали нас ни о чём. Ламберт нарезал последнего хлеба и сообщил, что сам он хлеб не ест, потому что хлеб вреден в его возрасте, молчаливый Мартин тоже отказался и хлеб до крошки съели дети.
- Чай с чабрецом и листьями смородины! Вот напиток, который во дворцах с благоговением должны пить из золотых чашек, - говорил Ламберт, разливая из закопченного ведра воду с травами. Чаем там и не пахло. Но все выпили по нескольку полных кружек, и после ужина Вероника шепнула мне, что клоун прав.
Пацан по имени Джанго бросал на Веронику взгляды, полные такого равнодушия и высокомерия, что даже простодушному клоуну Мартину было ясно – красивая девочка ему очень понравилась. Джанго демонстративно отодвигался от неё у костра, старательно грубил и только что на руках не ходил. Я лежал, щурился на огонь и помалкивал – моя Королева не может не нравится. Он ведь влюбился в неё, верно? Так ему и надо.
Клоун Ламберт шевелил сучковатой палкой костёр и рассказывал какие-то байки, в которых не было ни единого слова правды, но и ни одного слова печали в них тоже не было. До чего это было кстати! Старый клоун рассказывал про большие красивые города, про заморские страны, про звёзды, про людей, про устройство пароходов, про иные миры, про дуэли, про цветы, про рок-н-ролл. Вскоре и моя Королева и чумазый Джанго заслушались, забыв дневные свои горести. Он говорил про то, как люди теряют и находят друг друга, про то, как правильно кормить аквариумных рыбок, про великую любовь, и про то, как заболел и чуть не сдох в их цирке дрессированный крокодил по имени Афанасий Леонидович Штуцер, и про то, как его всё же вылечили марганцовкой. Трещали дрова  в костре, миролюбиво помахивал хвостом осёл со сложным характером и претенциозной кличкой, даже клоун Мартин иной раз чему-то тихо посмеивался.
Должен признать, осколок цирка оказался для нас компанией куда лучшей, чем иная армия. Моя маленькая уставшая Королева была сыта и могла отдохнуть среди друзей. После уговоров и возносившихся до небес восхвалений, Джанго взял-таки свой горн, долго протирал и продувал мундштук, вертел головой туда и сюда, ухитрившись при этом ни разу не взглянуть на Веронику, и, наконец, поднялся на ноги и поднёс горн к губам.
Признаться, я ожидал услышать либо «Мелодию» Глюка, либо «Маленькую Ночную Серенаду» Моцарта. Однако, мальчишка скорее всего просто-напросто не знал их. А может, мелодии пехотного полка давно тронули его, и он взял, да и сыграл нам простую Вечернюю Зорю.
Надо быть ослом Профессором, чтобы не растрогаться, когда среди ночи под звёздным небом у костра, ты слушаешь Вечернюю Зорю. Эта мелодия звучит, когда солдаты ложатся спать на одну ночь; она звучит, когда товарищи, дав в небо залп, укладывают их в землю спать на веки вечные. Всем нам неведомый Горнист играет нашу Вечернюю Зорю; не все мы её слышим.
Я растрогался. Моя девочка сидела, обхватив запачканные коленки, она смотрела на костёр и слушала горн. Этим и запомнилась мне наша последняя ночь.

[СПОЙЛЕРЫ]

«…в загадочный Цветочный Грот тебя дорога приведёт…»
Навстречу нам начали попадаться путники. Они шли кучками, по несколько человек.  Я поначалу мало обращал на них внимания. Со временем их становилось всё больше.
Люди шли на север пешком и на повозках. Что-то общее уловил я в их облике, но долго не мог понять – что?
Люди, бредущие нам навстречу, выглядели усталыми и запылёнными, ничего в этом странного не было. Видны были среди них люди из богатых и совсем нищие. Были знатные и простые, сильные и здоровые и убогие калеки. Ужас и безумие, давно томившие этих людей, уже ушли, гонимые одной лишь безмерной усталостью. Затравленными взглядами смотрели на наш мир несчастные беженцы.
Из краёв, разорённых неистовым буйством гигантской заколдованной твари, на север двигались они. Чем дальше продвигались мы с Королевой на юг, тем больше и больше людей заполняло встречные дороги.
Матери несли на руках совсем грудных детей, а тех, кто мог ходить, вели за руку. У многих беженцев совсем не было никаких вещей, они покинули свои разорённые дома, спасая свои жизни. Так велико было горе этих людей, что почти никто даже не заметил и не спросил, куда и почему идёт навстречу Злу одинокая маленькая девочка, сопровождаемая котом. Никто не узнал свою Королеву.
Вероника шла, молча глядя на людей. Только изредка покачивала она золотистой головой, словно отвечая отказом на чей-то вопрос. Чему и кому говорила она «нет»? Я не знаю. Я видел только непреклонность своей маленькой Королевы. Люди шли мимо нескончаемо долго и толпы их становились гуще и гуще. И по иным дорогам, видимым нам, поднимали пыль беженцы.
Всё же несколько раз к нам обращались люди, в основном с вопросом – «кого ты ищешь, девочка? Маму?» Нам даже предлагали помощь, но Вероника только кивала, благодарно, и твёрдо отвечала, что всё в порядке. Её уверенность помогала; нас не расспрашивали дальше.
Два или три раза ей вкладывали в руки хлеб и ещё яблоки. Люди говорили, будь осторожна, девочка. Королева обещала. В тени, на привале, мы поели – Вероника молча поела яблок, заедая хлебом, я мигом наловил себе полевых мышей. Мы напились из каменистого ручья, передохнули недолго в тени и снова вышли на жаркое полуденное солнце.
Многое видели мы по дороге. Сильные отбирали вещи, деньги и еду у слабых. Добрые люди становились злыми. Мы видели разбойников, потрошащих чужое добро и легко отбирающих чужую жизнь, и мы видели беженцев, которые из последних сил несли на руках совсем чужих им умирающих людей. Чужое горе плыло навстречу нам нескончаемо.
Рваными колючими полосами потянулись с юга чёрные злые тучи. Они не обещали дождя, свежести, прохлады, нет. Становилось мрачнее, но не прохлада, а вязкая душная тяжесть всё сильнее давила на душу, обещая страх и безысходность.
Дым пожаров то тянулся к этим низким тучам, то стелился по низу, обволакивая разрушенные дома и тёмные колонны беженцев.
Под старым крепким дубом стояли шестеро человек  в сиреневой форме с большими пятнами пота на спинах, в треуголках, с карабинами с примкнутыми штыками. Седьмой, при шпаге и с голубой перевязью на плече, вслух читал какую-то бумагу, из которой я услышал только фразу «…за разбой и мародёрство, по законам военного времени…». Двое грязных простоволосых незнакомцев, со связанными за спиной руками молча разглядывали свои босые ступни. С прочного сука свисали две пеньковые верёвки с петлями. Моя Королева на минуту приостановилась.
Человек со шпагой и с бумагой заметил нас, и у него недовольно  дёрнулась щека. Страшная усталость была на его лице.
- Где твои родители, девочка? – Спросил этот человек тем же самым ровным бесстрастным голосом, которым читал он приговор.
- Там. – Королева Вероника махнула неопределённо рукой и это была и  правда и неправда. Её родителей давным-давно уже не было ни в каком «там».
Страшный человек вздохнул.
- Я дам двоих солдат, чтобы они проводили тебя к ним. – сказал он. – Здешние места сейчас очень опасны.
- Не надо, господин ротмистр, - покачала головой Вероника. – Я выросла в этих местах и прекрасно знаю дорогу. Я знаю каждую тропку в лесах и каждую кочку в болотах. Совсем неподалёку поместье моей родственницы, баронессы де***. Я много раз гостила здесь и играла с деревенскими детьми. Когда мы прятались, никто-никто не мог нас отыскать.
Сколько помню, Королева Вероника никогда не лгала взрослым. Не потому, что не хотела – просто не умела. Однако на этот раз у неё получилось так складно и убедительно, что даже я на минуту едва не поверил.
- Времена поменялись, девочка, - сказал этот человек. – Впрочем… - Он задумался на минуту. Понятно, ведь каждый солдат был сейчас на счету. – Только прошу тебя - ступай как можно быстрее, дочка. Будь очень осторожна. И ещё об одном прошу тебя – не оглядывайся на нас. Слышишь? Не оглядывайся на нас. Ступай. Найди своих родителей.
«Родителей!»… Кто тянул его за язык?
Вероника молча кивнула и пошла. Я шел рядом и не смотрел на неё; я ведь нёс сейчас службу и бдительно смотрел по сторонам. Но мне не обязательно  видеть её лицо - я и так знаю, когда она плачет.
К вечеру мы сели передохнуть под старым вязом. Мы сидели молча. Моя Королева очень устала. Блестящие сандалии были грязны и порваны, белые гольфы были черным черны от дорожной пыли. Я терся об её ногу.
Неожиданно она схватила меня.
- Смотри! – Воскликнула Вероника. – Видишь, кот, видишь?
Я недоумённо вертел головой. Девочка вцепилась в меня руками, голос её дрожал. Что она увидела? Что так напугало мою бесстрашную королеву?
Вечерние сумерки ничего не скрывают от моих острых глаз безжалостного ночного охотника. Однако кроме мимолётной тени, скрывшейся за тёмным дальним поворотом дороги, ничего такого я не увидел. Что случилось?
- Это она, - тихим голосом сказала Королева. – Она преследует нас. Она следит за нами, она то крадётся, то летит, то ползёт.
Я смотрел по сторонам, но всё равно никого не видел.
- Видел ли ты чёрную сойку, временами летящую рядом с нами? Помнишь ли ты чёрную жабу, наблюдавшую за нами с поваленного дерева? Всё это она. Это – старая колдунья, так ласково встретившая нас с розами в руках.
Мы сидели под старым вязом, вокруг ещё больше темнело. Моя Королева была сейчас устала и напугана.
Неожиданно запела труба.

[СПОЙЛЕРЫ]

Мы продолжали свой путь. Малахитовые своды пещеры светились словно изнутри. Для меня свет в подземельях излишен, для эльфов, похоже, тоже, но для моей маленькой девочки он был в самый раз.
 Мы пришли. Эльф стоял посреди небольшого круглого зала, освещённого под куполом неярким светом. Напротив входа стоял на невысоком постаменте резной дубовый трон, покрытый алым с золотом бархатом, посреди зала прятался под вытканной золотом голубой скатертью круглый стол с тридцатью двумя приборами; ни на троне, ни за столом никого не было. Эльфы ждали нас, стоя по обеим сторонам зала, под колоннами и статуями. Они пристально смотрели на мою Королеву и ничего не говорили.
Они ждали. Что-то неясное, что-то смутно уловимое читал я в их взглядах, и стало мне тревожно.
- Позвольте, Ваше Величество, - тихо шепнул наш эльф и, когда Вероника легко кивнула,  он ловко подхватил её под локти и поставил прямо на стол.
- Я представляю вам Её Величество Королеву Веронику! – звонко и громко сказал эльф. – Взгляните и возрадуйтесь, жители зачарованной страны!
Да, они ждали её.
Все эльфы опустились на колено, и каждый прижал к сердцу правую руку. С голов слетели береты и шляпы, украшенные пышными перьями и россыпями ярких разноцветных драгоценных камней, добытых в сокровенных глубинах. Белокурые, золотистые, каштановые, смоляные локоны бессмертных эльфов склонились перед Вероникой.
«Три-четыре» отстучала палочка, и поплыл, как дым, снизу вверх, гимн зачарованной подземной страны, сыгранный невидимыми музыкантами и каждая нота этой мелодии словно гладила тебя за ухом по шерсти невидимой шелковистой рукой.
Моя Королева стояла на столе, спокойно и весело оглядывая коленопреклонённых эльфов, и ничего не говорила. Наш эльф, наконец, поймал её взгляд, и понимающе улыбнулся.
- Королева просит вас встать, - объявил он.
Эльфы поднялись с колен и уже не отрывали взора от моей Королевы. И тут я понял, что же сразу смутило меня в их взорах.  Если бы я прочёл в их глазах злобу, коварство, тёмные замыслы, я бы понял свою тревогу, но ничего подобного не было. Однако что-то было не то в их взорах; и это был страх. Они боялись мою Королеву! Вот почему я сразу не понял.
И мне не понравился страх этих эльфов. Мне не понравилось странное торжество нашего эльфа. В чём здесь дело? Королева продолжала стоять на столе, но никто и не думал этому удивляться. Лёгким движением острого подбородка Королева показала эльфу, что ей надо спуститься. Как пушинку легко поднял её эльф и поставил на каменный пол пещеры. На драгоценной голубой тканной золотом скатерти остались пыльные следы белых сандалий Королевы, растоптанных на каменистых тропах лесов и гор. Тут я впервые увидел волшебство эльфов. Словно тугой жгут, скрутился сырой воздух пещеры, и маленький злой смерч сорвал со стола скатерть вместе со всеми приборами, сорвал, бешено закрутил, поднимая к светящемуся куполу. Всё быстрее и быстрее мчались в восходящем струящемся потоке золотые точки, сливающиеся в сплошные золотые линии. В одно мгновение смерч поднялся к куполу и исчез и вновь образовался ниоткуда, завертелся ни дать ни взять, словно голубая с золотом собака, гоняющаяся за хвостом, миг – и вновь стол накрыт скатертью и стоят, не шелохнувшись, безупречные приборы из древнего матового золота.
Неизвестно откуда уже появился высокий стул с резной спинкой, как раз такой, на котором удобно сидеть за взрослым столом шестилетней Королеве. Спокойно и неспешно первой села за стол маленькая Королева и, повинуясь её взгляду, чинно расселись все остальные.
Я взобрался на высокую деревянную спинку и сверху оглядел стол и сидящих за ним. Некоторые стулья пустовали. Не отрывая взоров от моей Вероники, тихо перешёптывались эльфы за столом.
Высокий, тонкого хрусталя, стакан сам собой наполнился соком спелых гранатов, цвета живой крови.
- Ваш бокал, Ваше Величество, - торжественно произнёс эльф.
И словно ветер пролетел, нашёптывая: «пейте, пейте, о Королева…»
Эльфы, жадно вглядывались в  мою девочку и чего-то напряжённо ждали.  Чего?
Непонятно. Что тут творится? Подозреваю, вид у меня был глупый, когда я, сидя на высокой резной спинке, недоумённо таращил глаза. Конечно, я изо - всех сил делал вид, что всё понимаю. Но ничего не понимал.
Моя Королева сидела, как сидела; взор её был спокоен и весел.  Она оглядывала бессмертных эльфов и не спешила ни говорить, ни отпивать из хрустального бокала.
Эльфы, как мне показалось, притаили дыхание. Они  следили за каждым её движением и нетерпеливо ждали её слова. Так-так, подумал я. Они чего-то ждут.
Я как всегда оказался очень проницателен. Эльфы, в самом деле, ждали.
Наконец, они дождались.
Моя славная Королева Вероника приняла решение и гордо подняла свою голову.
- Милые эльфы! - сказала она со спокойным королевским величием, - Мы благодарны вам. Но то, чего вы хотите - невозможно. У нас свой путь и вы знаете это. Мы оставляем вас. – Она легко, как белая кошка, соскользнула с высокого стула, поправила платье и, весело оглядев всех, добавила:
- Прощайте!
Тишина после этих слов стал такая, что её, наверное, можно было бы увидеть или даже потрогать. Никто не дышал. Эльфы, казалось, не верили своим остроконечным ушам. Они были поражены.
Наш эльф спокойно смотрел и ждал.
В тишине онемевшей пещеры его тихий голос прозвучал отчётливо, как камертон в пустом концертном зале.
- За многие века ты первая, о Вероника, кто добровольно отказывается от королевского трона в подземных чертогах; первая за тысячелетия, кто отказывается от бессмертной эльфийской  доли.
- Первая, первая… за тысячелетия! - Пронёсся лёгкий, слабый, еле слышный пещерный ветер. Словно эхо, утомившись звонко отражаться от колких камней, принялось летать ветерком, разнося слова не гулом, но шёпотом.
- Мы знаем, какой путь ждёт тебя, о прекрасная и великая Королева! – Эльф смотрел сейчас в её глаза, и теперь я отчётливо видел в них печаль. Почему торжество эльфа сменилось печалью? Я не знал. Неужели, дивный народ прочёл нынче будущее моей Вероники? – Мы проводим тебя на ту сторону наших гор и простимся с тобою. Пройдут ещё века, - продолжал эльф, - будут иные люди и короли посещать наши зачарованные подземелья. Но отныне в каждом из нас будет жить этот день и будет он выделяться из дней, как выделяется червонное живое золото в серой речной гальке. Ты сама избрала свою судьбу, девочка-королева, и эта великая судьба.
Идём же. Я провожу тебя наверх, к солнцу, мимо тайных стражей и заклятых мест, в которых прячется незримый ужас.
И мы пошли. Впереди шёл эльф, за ним Королева, в арьергарде шла испытанная боевая  кошачья гвардия, то - есть я.
Мы прошли под мраморными и малахитовыми сводами совсем недолго, и внутренний свет зелёного малахита сменился зеленью просвечивающей сквозь листья так легко, что даже я не заметил перехода.
Мы стояли на поляне, освещённой солнцем, бьющим через широкие листья дубов. Мы вошли в кедровом бору, а вышли в дубраве.
По ту сторону гор. Несколько дней шли бы шестилетняя девочка и  кот по горным перевалам; во мгновение ока перенесли нас через свою потаённую страну эльфы. А теперь мы стояли почти у подножья, и среди зелени уже виднелась пыльная большая дорога, белесая от солнца, как льняное полотно.
Я царапал давно не точенные когти о приятную плотную шершавую кору кряжистого старого дуба, краем глаза замечая, что на поваленном дереве стоит моя девочка и о чём-то говорит ей наш эльф.
Он что-то шептал, но мне удавалось расслышать только обрывки фраз. Сначала про Мышь: «…перед посланницею Ада как щепки, рушатся преграды…». Потом про попытки одолеть её.  Так, мне послышалось, будто он произнёс «…полки, эскадры, эскадрильи покажут нам своё бессилье…». Это уж точно! Но шептал окаянный эльф уж больно тихо, оглядываясь с опаской, и только последнюю его фразу я понял отчётливо.
«…но обойдёт тебя беда, и всё закончится, когда в загадочный Цветочный Грот тебя дорога приведёт…»

[СПОЙЛЕРЫ]

Мы могли бы бояться погони, но в погоню за нами никто не кинулся. Не знаю, почему после змеи убить нас не был послан кто-то ещё. Ночь кончилась, и утро встретило нас на яркой поляне на окраине леса. Далеко позади остался замок старухи-колдуньи, далеко позади осталась скрывшаяся в таинственных подземельях замка змея. Солнце и птицы и роса на траве и страхи вроде как позади.
Но где-то в глубине души страх оставался. Немного, но оставался.
Чем дальше мы шли, чем ярче разгоралось летнее солнце, тем меньше и меньше становился он, ночной наш страх. Наконец он сжался в чёрную точку и спрятался так глубоко, что мы, считай, позабыли про него.
Пыльная дорога вела нас на юг. Наши зыбкие длинные тени спереди и справа постепенно становились короче и смещались. Силуэт девочки и кота проплывал то быстро, то медленно, ломался над придорожными канавами, скользил по траве, пробегал по кустам. Высоко в небе метались стрижи и ласточки, над лужами в канавах вились радужные от солнца стрекозы.
Я думал, вот придём мы, и при виде нас сама собой затрясётся и станет меньше в сто тысяч раз любая, самая огромная Мышь. А потом и думать забыл про Мышь и про Войну с нею. Мы всё больше углублялись в лес. А лес  вокруг нас был не такой, как все леса на планете! Нет.
Мы шли вверх по отлогому склону, вокруг нас росли к небу огромные кедры, обхватить которые, взявшись за руки, не смогли бы и десять таких королев, как моя. Мы шли всё вверх и вверх, и кедры росли всё гуще, и всё темнее сдвигались над нами зелёные их вершины.
Синие горы, по которым мы сейчас сбивали свои лапы, помню, были хорошо видны из Столицы. Я всегда думал, что моя Королева просто вырезала эти горы острыми ножницами из синей бархатной бумаги и поставила на горизонт, чтобы было чем полюбоваться, глядя на юг. Оказалось, нет. Горы забирались к небу, и они уже не были синими. Они были каменистыми под лапами, темно-коричневыми по сторонам вокруг нас и густыми тёмно-зелёными там, вверху над головой, откуда изредка нестерпимой синевой проявлялось и тут же исчезало высокое небо. Чем дальше мы шли, тем темнее и прохладнее становилось в лесу.
Не может быть, чтобы в этом лесу мы не встретили эльфов.
И мы их встретили. Сперва мы встретили одного. Он сидел на высоком суку над тропой и поглядывал на нас сверху вниз, ещё издали завидев нас. Это был нагловатый весёлый парень, в зелёной охотничьей куртке с бахромой на рукавах, с незаряженным арбалетом в руке. Длинные тёмные волосы эльфа перехватывала тесьма. Он сидел, поставив одну ногу на сук, другой ногой покачивал, наверное, чтобы всем были видны его сапоги из мягкой козьей кожи. Его коричневые обтягивающие средневековые панталоны уже запачкала янтарная густая смола, на что он не обращал никакого внимания.  Когда мы подошли поближе, кошачьим движением эльф извернулся на суку и спрыгнул на землю так ловко и красиво, что даже я, специалист по лазанью по деревьям, оценил его уменье.
Оказавшись на тропе, эльф легко поклонился, словно он был на гладком паркете посреди дворца, а не на каменистой горной тропе посреди густого кедрового леса.
- Приветствую вас в нашем лесу,  прекрасная Королева Вероника, - просто и сердечно сказал эльф. Он смотрел на Веронику так, как, наверное, смотрел бы на неё старший брат, забирая её из детского сада, если бы, конечно, у моей Вероники был брат. Мы, коты, все до одного, волшебники, а уж я самый сильный волшебник из всех котов (не забывайте, что я – чёрный кот) и потому мы чувствуем отношение к детям. Она ему понравилась. Это почувствовал бы даже человек, не то, что кот.
- Мы знали, что Ваше Величество идёт сюда и готовили встречу, - продолжал эльф, - а поскольку Королева считает необходимым идти под видом обычной маленькой девочки, то и встреча самая простая.
- Что ж, здравствуйте, эльф, - звонким своим голосом сказала моя Королева. Я видел, что она обрадовалась – глаза её были веселы и ясны. – Эльфы! До чего здорово! Мы с моим котом всегда любили эльфов. Я играла, наверное, в десять компьютерных игр, где эльфы воевали с гномами, людьми и прочими гоблинами, я видела сто фильмов про эльфов, я прочитала тысячу книг об эльфах, но я пока не видела ни одного живого эльфа, а уж я чего только не видела в своей жизни. Я видела даже директора школы, - похвасталась она (нашла, чем хвастаться!), - а вот эльфа вижу в первый раз.
- А я в первый раз вижу такую красивую Королеву, - совершенно серьёзно сказал Эльф, - а уж я, поверь, Вероника, за свою бессмертную жизнь повидал их превеликое множество. И я очень рад, что могу принять тебя под сенью нашего древнего Леса и угостить тебя и дать отдых твоим стройным ногам.
Эльф перевёл взгляд серых глаз на меня.
- И вас приветствую, достойный кот, верный защитник и помощник своей Королевы, – сказал он безо всякой насмешки, которую, порой, можно услышать во дворце. Правда, там насмешка скрывается глубоко, так глубоко, что только волшебник-кот в состоянии заметить её в утончённых складках губ.
Эльф хотел ещё что-то сказать, но не стал; ещё раз учтиво поклонившись, он повёл нас неведомо откуда взявшейся тропой и эта тропа, начавшая виться между вековых огромных кедров, повела нас в сторону от нашей дороги. Вскоре показались каменные уступы, тропинка вела к расселине в скале. Эльф шёл впереди нас, не останавливаясь и не оглядываясь, и мы с Королевой без устали легко шли за ним. Мы вошли в пещеру, и попали в прохладу. Откуда-то эльф выхватил пахнущий смолою факел, и  мы шли всё вглубь и вглубь чёрной скалы, тьма размыкалась впереди от факела и снова смыкалась за нашими спинами, но, странное дело, нам не было страшно. Словно мы всю жизнь только и делали, что прохаживались подземными чертогами эльфов. Хотя, чему удивляться? Моя Королева самая смелая Королева во всём мире, а я – я её храбрый кот.
Во тьме виднелись морды и силуэты диковинных зверей и страшных таинственных тварей, порождений подземных глубин. Мельком успел я заметить лежащего на камне неповоротливого дракона. Это был динозавр. Трицератопс. Рядом с ним я видел и гигантского слепого белого тигра со страшными шрамами на шкуре. Отчего был он слеп? В каких жестоких боях, какие неведомые страшные существа нанесли ему эти раны?  Ещё видели мы василиска, лениво повернувшего на нас страшный свой взгляд за прикрытыми веками. Искоса взглянули на нас и продолжали о чём-то беседовать два грифона; беседовали они, как и положено грифонам, на флорентийском диалекте; у одного в лапах была золотистая глефа, у другого – серебристая гвизарма. Впрочем, я могу и ошибаться насчёт глеф и гвизарм. Конечно, я старый солдат, прошедший огонь и воду и нюхнувший пороха, но не вполне до тонкостей разбираюсь в старинном холодном оружии. Я только не понял, почему они болтали на посту? Это нарушение Устава караульной и гарнизонной службы, поверьте опытному служивому  коту. 
Дорога спускалась вглубь, и стены становились выше и шире. В руках бронзовых статуй, изображающих воинов с волчьими головами и красавиц с глазами змей (они медленно наклонялись к нам и пристально глядели вслед), вздымались к резным каменным потолкам потрескивающие яркие факела.
Неожиданно эльф остановился. Что ещё такое? Он встревожено огляделся своими серыми глазами и свет от этих глаз пробежал по чёрным сводам пещеры, как от двух ясных фонарей.
– Королева Вероника! – Тихим ясным голосом сказал он. - Вы можете шевельнуть пальцем, и меня убьют. Но выслушайте меня.
Моя Королева пожала плечами.  «Эге!» - Подумал я. «Завязывается какая-то интрига!» Мы, коты – страшные интриганы. Нас рыбой не корми, дай только сунуть нос в интересную запутанную историю, а ещё лучше – в чью-то личную жизнь! Не забывайте, вдобавок, что я придворный, а ведь по части интриг придворные тоже недалеко от нас, котов, ушли.
Эльф наклонился и что-то зашептал Веронике на ухо. Мой острый слух не расслышал, что. Но Моя Королева без раздумий покачала головой. Она от чего-то отказывалась. От чего?
- Что же, - сказал наш эльф, и было непонятно, то ли безмерно рад он, то ли расстроен до смерти. – Такова Ваша воля, о Королева.
Он постоял ещё несколько мгновений, очевидно обдумывая решение Королевы. Затем легко поклонился, как ни в чём не бывало, улыбнулся, и мы продолжили свой путь.

[СПОЙЛЕРЫ]

Спальня оказалась уютной. Она были ни слишком большой, ни слишком тесной – в самый раз для шестилетней девочки-королевы и её верного кота.  Окно было занавешено синим шёлком, расшитым золотыми звёздами в созвездии Водолея – странная прихоть хозяйки. Стены были обиты какой-то замечательной прочной материей, удобной для точки когтей. Небольшая деревянная кровать звала нас, уставших, ко сну при свете уютного зелёного ночника, в виде гнома, мерцающего на столике.
Не понимаю я новомодной патологической тяги людей к воде. К чему эти зловредные глупые веяния в гигиене? Едва старуха ушла, пожелав сладким своим приторным голосом «спокойной ночи милой девочке» (тьфу!), как моя Вероника разделась до трусиков и принялась мыть свои передние и задние и лапы… в смысле, руки и ноги. Лицо, шею, уши, глаза. Мало того. Она забралась в чугунную овальную ванну на низких львиных лапах и с витыми ручками и с явным наслаждением принялась плескаться в ней, поливая себя из оловянного кувшина тёплой водой, а я, неодобрительно прищурившись, наблюдал за всеми этими безобразиями. Детёныш человеческих королей, мог бы сказать ей мудрый кот, у тебя прекрасный розовый длинный язык, который ты при мне, как-то раз, так умело показывала своей тётушке Великой Герцогине, неужели трудно воспользоваться им?
Нет. Она по очереди вытягивала из пены свои задние лапы и, совершенно по-кошачьи мурлыча под нос, тёрла их намыленной рукавичкой. Пена капала на тёмный, видавший виды, старинный дубовый паркет, в ночнике трепетал огонь, девочка пела и мурлыкала и в какой-то момент, признаюсь, я почувствовал вполне домашний уют – Веронике было хорошо, хорошо было и мне.
Закутанная в большое мягкое жёлтое полотенце, ступая мокрыми ногами по паркету, выбралась Вероника из чугунной чудовищной разлапистой ванны и вскоре сидела на кровати, весело болтая босыми розовыми пятками и почёсывая живот своему замечательному коту.
Мы поговорили о путешествии и о былом и о будущем. Королева лежала на спине, держа меня под живот на вытянутых руках, и то подносила к себе нос к носу, то слегка подкидывала и ловила.
Я урчал.
В окне от свежего ветра колыхались синие шёлковые занавески, ночная синяя мгла ползла к нам со своим мягким дыханием. Становилось свежее и всё сонливее.  Вскоре мы вдвоём посапывали на подушке. Я до сих пор вспоминаю ту ночь – как замечательно она начиналась!
И какая дрянь случилась под утро!
Я проснулся, словно кто-то дёрнул меня за острое ухо и крикнул в него – не спи! Я раскрыл глаза, которые видят ночью лучше, чем кто угодно видит днём, и сперва не заметил ничего необычного, но тут взор мой опустился на пол, и шерсть на моём загривке поднялась дыбом, словно от холодного ветра.
Я похолодел от ужаса и не мог мяукнуть. Страх сухой мертвящей лапой вцепился в глотку, и мне стало трудно дышать. Не понимаю, каким образом, страх передался Королеве – почти в ту же минуту она тоже раскрыла вдруг глаза 
Когда она увидела, ЧТО движется к нам по полу – в миг на самом краю кровати у стены сидели уже мы оба, заледеневшие от ужаса.
Признаюсь. Я боюсь змей. Мне не стыдно в этом сознаться, я понял, что моя Королева боится их не меньше моего. Наверное, при свете дня и где-нибудь за стеклом змея не показалась бы такой большой и страшной. Глубокой ночью, в темноте, в безмолвии, извиваясь и скручиваясь в кольца, к нам бесшумно приближалось по полу огромное скользкое создание. Мы откровенно тряслись. Я не мог двинуть лапой. Вот и настал мой смертный час.
Не знаю, о чём думала моя Королева, она мне не рассказывала, я и сам не люблю вспоминать об этих минутах.
Змея ползла по полу всё ближе и ближе. Треугольная её голова двигалась то вправо то влево, язык блестел при свете ночника двумя острыми искрами. Каких она была размеров, эта змея? Не знаю. Она могла бы съесть вас, читатель, одним глотком – вот. Что ещё вам надо?
Змея приближалась, мы сидели на кровати, подбирая лапы и ноги, вжимаясь в деревянную спинку, и дрожали.
Не было сомнения, что за всем этим откуда-то наблюдает, трясясь от мерзкого смеха, старая колдунья.
Топот и шорох откуда-то сбоку я воспринял отстранённо, словно всё происходит не со мной. До последней секунды не верил я, что от ледяного ужаса неминуемой смерти меня и королеву может хоть что-то спасти.
 И когда топот целой кавалькады, скачущей по полу, заставил перевести взор чуть левее, я увидел много – целый эскадрон! – деловито спешащих в нашу сторону ежей.   
Цокая коготками по дубовому тёмному паркету, переваливаясь с лапы на лапу, они шли строем, и их было не меньше, кажется, шести. Вогнутым неровным полумесяцем встретили ежи подползающую змею уже вот-вот, возле самой кровати.
Ни одна тугая пружина не скручивалась никогда с такой стремительностью, с какой скрутилось в толстый чёрный жгут жуткое ночное безмолвное создание. Да нет, не безмолвное! Громкое,  звенящее шипение потянулось из сомкнутой щелястой пасти, сопровождаемое неуловимым мельканием острого раздвоенного языка.
Невозмутимые ежи молча и деловито перешли в наступление по всему фронту.
Ежи не боятся змей! Да! Они спокойно переносят их смертельный яд, они нападают на змей и убивают и поедают их. Славные наши друзья – ежи! Они шли, словно опытные загонщики, окружающие дикого зверя. Всё дальше и дальше отползала с позором незваная ночная гостья. Ежи неторопливо шли и шли, наш страх постепенно начал отползать, словно змея.
Возле самой двери, в углу, оказалась невидимая щель, в которую, быстро блеснув сухой  тёмной чешуёй, лентой метнулась змея и так быстро она исчезла, что и поверить было нельзя, что всего каких-то полминуты назад мы, позабыв всё на свете, обречённо прощались с жизнью.
Как всё-таки прекрасна жизнь! Я взглянул на Королеву – она, тяжело дыша, смотрела то на меня, то на ежей. Её ночная сорочка за секунду оказалась мокрой. Я чувствовал себя, словно не кот, а трясущийся мокрый заяц.
Что ж, вот и выспались. Утро только-только собиралось даже не наступить, а хотя бы всерьёз подумать о своём грядущем наступлении, лучи дальнего солнца толком и не пытались ещё  пробиться сквозь тёмные леса и горы. Как я люблю беззаботные наши летние утра, когда освещённая вовсю разошедшимся весёлым солнцем сама по себе просыпается моя такая же весёлая Королева! Когда впереди нет занятий и дел, скажем, в воскресенье. Золотым кажется на солнце белый фарфоровый молочник на ослепительно блестящем серебряном подносе.
Но сейчас мы с Королевой находимся в боевом походе. Мы идём на войну с Мышью, с творением злого колдовства, губящим и разрушающим наше славное Королевство. Не время спать вволю и просыпаться, когда захочешь. Враг вот он, он ползёт, свиваясь кольцами и прячась, но он близок и коварен.
Никакого сна словно и не было. При слабом-слабом раннем зареве принялась собираться в поход моя Королева.
Её одежда и вещи, мои умные мысли, наше оружие, быстро оказались собранными. Ежи, славные ежи смотрели на нас своими чёрными глазами и помалкивали.
Присев на коленки, Королева Вероника наклонилась к ежам – их оказалось и в самом деле шестеро – и погладила и поцеловала в нос каждого. Что-то шептала она им в их круглые – словно у людей – маленькие уши и ежи, конечно, её прекрасно понимали. Всё понимают нашу Королеву, все, кто хотя бы раз взглянул в её глаза. Нельзя не влюбиться  неё, заглянув в её глаза, нельзя не понять её слов и желаний, влюбившись в неё. Коты и люди не могут устоять перед взглядом королевы Вероники. Что уж говорить про ежей.
Да. На старости лет, на пенсии, на досуге я издам кошаче-ежиный словарь-разговорник, потому что нет на свете другого кота, так хорошо знающего и любящего ежей. Я отсалютовал ежиному эскадрону, поднявшись на четыре лапы и вытянув к небу как знамя свой хвост.
Не знаю я, как проведала о нашей беде замечательная тётка-ежиха, приславшая на помощь в нужный момент своих боевых племянников, но при встрече мы с Королевой найдём возможность отблагодарить её.
И мы с королевой ушли. Мы шли по коридорам, а затем по сырым ступенькам потаённой башни, провожаемые утренними взглядами картин и рыцарей. Замок, старинный замок, выросший  на болоте и силою колдовства прячущийся от людских глаз, замок, обогревший и накормивший нас, давший нам приют на ночь и едва не погубивший нас своим коварством, этот замок расставался с нами, с чужаками, холодно и бесстрастно. Шаг за шагом, выше и позади, оставались сырые от близкой болотной сырости каменные стены потайного хода, скручиваясь вверх и влево за нашей спиной.
Никто не кинулся за нами в погоню.

[СПОЙЛЕРЫ]

В давние времена, - рассказывала старуха, - было большое и красивое королевство, которым правил молодой король. Однажды, откуда ни возьмись, в этом королевстве появилась женщина, назвавшаяся великой волшебницей. Она и в самом деле явила необыкновенные чудеса. Мановением руки на голом месте воздвигала она дворцы и замки, останавливала ход рек и повелевала зверями и птицами. Король пригласил её ко двору и вскоре предложил стать первой придворной дамой. Она была хороша собой, да ещё и волшебница – чего и желать? Однако волшебница не захотела становиться простой придворной, пусть даже и первой среди всех. Она пожелала стать Королевой, потому что молодой Король очень полюбился ей. Однако, Король, смеясь, отказал ей в этом. Тогда, разгневанная волшебница явила свое страшное колдовство!
Она на несколько дней укрылась в своей башне и оттуда вскоре в страхе бежало всё живое, даже птицы из-под крыши, даже крысы из подвала.
Округу заволокла тьма. Из Башни потянуло гарью. Ужас вселился в сердца людей. Творилось какое-то страшное колдовство, и никто не ждал от него ничего доброго.
Так и вышло! Злоё отвратительное колдовство сработало! В одночасье всё королевство оказалось под землёй. Все его жители, от Короля, до последнего пастушонка стали совсем крохотными людьми, ростом всего лишь с палец.
С тех пор об этом потаённом Королевстве, спрятанном в глубоких подземельях, где-то у истоков таинственных рек, ходят легенды и страшные ночные сказки.
И мало кто уже верит в то, что оно когда-либо существовало или что оно ещё есть где-нибудь в глубоких подземных лабиринтах.
Но и это не всё!
Когда разгневанная колдунья наводила свои чары в скрытой от людских глаз комнате своей высокой башни, всё живое вроде как убралось подальше. И только выводок мышей, живших  в ветхом чулане, да цветок на окне оказались невольными свидетелями страшного колдовства.
Такие вещи никому не проходят даром. И вскоре в мышиной семье родилась мышь, которая начала расти с необычной скоростью. Так появилась Первая Мышь.
Это несчастное животное, неожиданно оказавшееся больше всего, что только возможно в мире и ничего не понимающее, в ужасе начинало метаться в поисках укрытия, еды и воды. При этом оно наводило страх, ужас и разрушения в тех местах, где ему суждено было оказаться.
Действие проклятия длилось неделю, страшную неделю. Потом мышь также внезапно принимала обычные размеры, и что с ней становилось дальше, никто не знает, да никому это уже и неинтересно. Хотя вообще-то, от таких потрясений мышь чаще всего просто погибала.
Это проклятье сохранялось в мышином выводке многие поколения. Проходило много лет, и снова одна из мышей становилась гигантской Мышью.
- И вот, - торжественно закончила старуха, - мы и дождались одной из- них.
Старуха откинулась в своём кресле и внимательно глядела на мою Королеву.
- А что стало с цветком? – спросила Вероника, не отрывая взгляда от камина.
Я думал, мне сейчас придётся броситься на злую старуху и порвать её в клочья. Надо было видеть, как изменилось её лицо! Длинные пальцы впились в ручки кресла, как крючья. Лицо перекосилось, рот раскрылся, глаза выпучились.
Она глядела на девочку в лютой злобе и нескрываемом ужасе.
Шерсть стала дыбом на моей спине, и я изготовился к бою.
Однако старуха так же быстро пришла в себя. Её лицо моментом подобрело, рот прикрылся. Пальцы слегка ослабили хватку и я готов поспорить, на деревянных резных ручках кресла навсегда остались вмятины.
- Ты имеешь в виду тот цветочек на окошке, который оказался невольным свидетелем колдовства в старой Башне? – Как ни в чём не бывало, спросила старуха самым спокойным голосом и взяла с фарфоровой тарелки ещё бисквит. – Ты очень внимательная слушательница, наверное, ты хорошо учишься. Какие умные дети сейчас! Ты права, для цветка это колдовство тоже не прошло даром.
Этот цветок остался жив и здоров и с виду ничуть не поменялся. Вот только найти теперь его нелегко, да и вряд ли стоит. Этот цветок несёт смерть тому, кто осмелится к нему прикоснуться. Нельзя ни трогать, ни нюхать этот цветок, а уж сорвать его не удастся вообще никому.
- Я знаю. - Сказала Королева Вероника. – Сорвать его могу только я.
- Кто тебе сказал? – Закричала злая ведьма. Её лицо стало таким, как оно было в минуту ярости – ужасной грубой маской. Но ни меня, ни, тем более мою Королеву ничего, конечно, не могло напугать.
Королева смотрела на старуху безмятежным взором голубых своих ясных глаз, и злой ведьме от этого спокойного взгляда самой стало не по себе.  Видимо, она сумела прочесть во взгляде Королевы что-то такое, что не удалось прочесть даже мне, коту.
- Иди спать, дитя, - сказала она неожиданно нормальным, усталым голосом. – Иди, иди. Ночь на дворе. Холод и мрак.
Вероника взяла бисквит, и с аппетитом и удовольствием, не спеша, его съела.
- Большое спасибо за вкусное угощение, - сказала она, допив чай одним большим глотком, и спрыгнула с кресла. -  Пойдём, кот.
Старуха, не говоря более ни слова, повела нас в спальню.
Тени от свечей метались по коврам, закрывавшим промозглые стены. Мы шли переходами, где в нишах стояли и беззвучно и страшно смотрели на нас острыми своими забралами старинные доспехи погибших когда-то рыцарей. Пронизывающе оглядывали нас с тёмных портретов жёсткие, умные и недобрые глаза придворных былых веков, одетых в чёрные костюмы с белоснежными тенистыми воротниками вокруг одутловатых желтых лиц. Но когда не было ни доспехов, ни портретов, словно сами древние стены неодобрительное разглядывали нас откуда-то из темноты под потолком. Даже резные старинные высокие двери, казалось, прятали за собой неведомые и зловещие давние тайны.
Но, что удивительно, спальня оказалась уютной

[СПОЙЛЕРЫ]

Мы вышли на поляну. На поляне какая-то старуха в ярком платье собирала букет. Кругом росли одни полевые цветы, блёклые и невзрачные. Она рвала их…
- Смотри, кот, - шепнула Королева, склонившись ко мне, - у неё в руках – одни розы!
Можно подумать, я сам не вижу. Да. Старуха в красном платье рвала ромашки-лютики (или как они там называются? Я не силён в цветах; во дворце я разрывал лапами землю под кактусами и спокойно объедал диффенбахию, про которую все говорили, что она ядовита) а в руках у неё на наших глазах рос букет из длинных пышных алых роз и запах от этих роз с каждой минутой становился всё сильнее и сильнее.
Нас она, похоже, не замечала.
- Не говори её, кот, что я Королева, - предупредила мена на ухо Вероника и мы, не торопясь, словно прогуливаясь, направились к яркой старухе.
- Боже! – сладким голосом пропела старуха, увидев нас. – Какая прелестная девочка! Какая красавица! Что ты делаешь одна в лесу, милая моя?
От таких слов Королеву Веронику тошнит.
Королева Вероника лазает по деревьям и по заборам; когда придворные дамы не видят – прыгает по крышам гаражей. Играет с пацанами в футбол. Учится балету у гофмейстерины и сама по телевизору разучивает карате. Носится вихрем по дворцу.
И потом, что это значит – одна в лесу?
Королева в лесу находится под защитой доблестной Королевской Гвардии, под защитой страшного боевого кота и вдруг – одна. Ничего себе!
Я сразу не залюбил мерзкую старуху.
- Как вы так делаете? – спросила Вероника, показывая на букет.
Старуха расплылась в улыбке.
- Солнышко моё! – радостно пропела она, - пойдём ко мне, крошка, я покормлю тебя, и мы поболтаем, как подружки. Тебя удивляют мои розы? Ах, дитя! Много ещё тайн могу я тебе поведать. С тобой котик? Какой миленький! Котик, чёрный носик, чёрненькие лапки. Идём, золотка, а твоему котику я налью молочка.
Считается, что коты любят уменьшительно-ласкательные обращения, котик, вместо кот, лапки, вместо лапы и так далее. Ерунда. Коты, как люди, любят нормальное к себе отношение, от такой ласки нас тоже воротит с души.
Впрочем, к молоку это не относится.
Мы двинулись вместе с яркой старухой по еле видной тропе и эта тропа повела нас в какую-то особенно дремучую, сырую и топкую часть леса. По дороге старуха рассказывала девочке что-то там о цветах и бабочках, я волей-неволей краем уха слушал эту чепуху и внимательно наблюдал за округой. Нет, не нравилась мне эта местность.
Наконец, мы вышли на болотистую прогалину.
- Вот мы и пришли, - ласково объявила старуха, - вот мой дом.
- Где дом? – спросила Вероника.
Я с удивлением взглянул на неё. Как легко отвести глаза людям! Вот же он – старинный замок, выросший прямо из болота. Сырые мхи и водосбор цепляют понизу его грубые камни, ползут вверх по крутым откосам, не хотят отпускать, тянут обратно в болото. Однако над зубцами стен рвутся ввысь острые шпили трёх башен. Крепкий домик у старухи, ничего не скажешь.
- Ой! – воскликнула Вероника и её голубые огромные глаза на секунду стали ещё больше. – Это… Это – волшебство?
- Не бойся, милое моё дитя, - ласково сказала старуха-волшебница. – Я, когда ухожу, заколдовываю замок, и, пока не брошу отворяющее заклинание, его никто не видит. Нам, бедным добрым волшебницам, приходится прятаться в этом мире, полном зла. Сейчас опустится дубовый подъёмный мост, поднимется кованая решётка и нас с тобой ждёт ужин у очага.
Ну-ну.
Что ж, надо сказать, старуха в красном платье нас не обманула. Через полчаса мы с Вероникой, сытые и повеселевшие, отдыхали в небольшом зале возле пылающего камина. Вероника и старуха, переодевшаяся в платье поспокойнее, сидели в креслах, я грелся на медвежьей шкуре.
После еды у меня есть привычка размышлять о государственных делах. Я делаю глубокий зевок, прикрываю глаза, и все проблемы нашей страны встают перед моим мысленным взором. Я легко и просто разрешаю их взмахом лапы и… и…
Начало разговора я слегка упустил. Что-то треснуло в камине, я раскрыл глаза. За окном почему-то было темно. Наверное, какое-то злое волшебство. Королева и старуха пили чай с бисквитами. Я сделал вид, будто потягиваюсь, потом искусно сделал вид, будто зеваю. Со стороны кому угодно могло показаться, будто я только-только проснулся. Я – опытный придворный. Никому никогда не выдам своих истинных чувств и дел, кроме, конечно, своей любимой Королевы. Зевнув, я сделал вид, будто вылизываю себе шкуру на левом боку.
На самом деле я внимательно вслушивался в разговор.
- Девочка моя, - говорила старуха. - Ты не представляешь даже, с какой страшной опасностью ты сталкиваешься. Ты ведь не знаешь историю Мыши? Нет? Так я и знала! Эта история стала уже легендой и теперь хранится в заветных сундуках. Я расскажу тебе её.
Ну-ка, ну-ка. Это интересно в первую очередь мне. В конце концов, я – Министр по Делам Мышей!
- Есть разница между мышами, маленькими серыми хвостатыми пакостниками и Мышью. Страшное и гигантское это неведомое создание. Раз в многие сотни лет появляется оно неизвестно откуда, из далёкого далека и, раз появившись, приносит неслыханные беды и несчастья.
Тысяча сто одиннадцать лет назад Мышь появилась в наших краях впервые. Безжалостные варвары-пираты на длинных кораблях-драконах, угрожавшие всему миру с севера и жестокие неисчислимые дикие кочевники, угрожавшие всему миру с юга, были сметены Мышью, словно мусор сильным ветром. А с ними были снесены деревянные города с каменными храмами, жалкие хижины крестьян и укреплённые баронские маноры. Невиданный великанский зверь прошёлся по нашему миру и оставил неслыханные разрушения, горе и ужас, сравнимые с Чумой.
И исчез, неизвестно куда.
Нескоро мир оправился от жесточайшего потрясения, всеобщее горе было очень велико. Однако, время прошло, раны зажили. Города отстроились, пашни зазеленели.
Семьсот семьдесят семь лет назад страшная беда обрушилась снова. Великанская Мышь загубила блестящих отважных рыцарей с крестами на плащах. Не помогли им ни прочные сверкающие латы, ни острые крепкие мечи в умелых руках. Не помогла отвага.
Повторились все разрушения и беды. Страшный исполин в серой шкуре разрушил готические соборы и королевские замки. Погибали простые крестьяне и короли. Никому не было спасения от напасти. Она прошла сама, затем, чтобы вновь вернуться. И она вернулась триста тридцать три года назад.
Корабли с множеством парусов и с пушками, красивые непотопляемые морские исполины, нёсшие смерть по волнам врагам в дальних странах, разлетались в щепки. Бастионы могучих крепостей окутывались пушечным дымом, но когда серый ветер развеивал весь дым в клочья, бастионы были разрушены, а огромная Мышь шла дальше, ядра только почёсывали её шкуру.
И после неисчислимых бед, разрушений, голода и мора, она вновь исчезла и вот – вернулась нынче.
- Девочка моя, - продолжала старуха, наклонившись к Королеве. – Знаешь ли ты, отчего это произошло? Откуда взялась в мире огромная Мышь, которая появляется время от времени неизвестно откуда и пропадает неизвестно куда?
Королева Вероника молчала. По её лицу пробегали отблески каминного огня, искорки блестели в больших голубых глазах. Я с медвежьей шкуры искоса поглядывал на старуху, готовый, случись что, разорвать её в клочья. Девочка сидела в кресле, глядя на огонь, покачивая ногами в белых гольфах взад-вперёд. Она размышляла. Вот она выдвинула нижнюю губу вперёд; вот она её закусила. И молчит, молчит.
Треск огня в камине стал слышен сильнее. Так бывает или когда очень уютно и говорить не о чем, или когда молчание уж слишком затянулось.
- Я расскажу тебе, - продолжала старуха, едва увидев, как девочка согласно кивнула, не переставая глядеть на огонь.

[СПОЙЛЕРЫ]

Это был Принц.
Он был очень тяжело ранен. Его, видимо, успели кое-как перевязать, и кровь больше не текла, но белая повязка на груди его и на руке промокла грязным багрово-чёрным пятном, толстым и плотным. Он дышал тяжко и, видимо, не мог повернуться, не причинив себе острой боли. Один из его друзей и защитников, стоя на коленях, спешно копался в полевой сумке, извлекая и скидывая на расстеленную марлю блестящие стальные инструменты; наверное, он кое-что понимал в военно-полевой хирургии. Запахло морем и ещё чем-то острым и душистым.
Королева села прямо на землю, пачкая своё платье и гольфы. Всякого, кто усмотрел бы в этом нарушение этикета, я разорвал бы на месте.
Принц сделал движение рукой и что-то произнёс. Голос раненого был тих, но друзья услышали и, поклонившись, отошли. Задержался, было, врач, но и он отошёл в поклоне, повинуясь непреклонной воле.
Королева склонилась к раненому лицом; её локоть заскользил по гальке и застыл.
О чём они беседовали? Этого я не могу вам сказать.
Я знаю своё место. Внимательно и зорко принялся я оглядывать окрестные потаённые места, откуда в любую минуту могла бы вдруг грянуть неведомая опасность.
Похоже, так думали и друзья Принца. Врач и ещё один, темноглазый человек с надменным лицом, заняли наблюдательные позиции; остальные четверо занялись лодкой. Не переставая нести караульную службу, я краем глаза поглядывал за их работой.
Из травы извлекли лёгкую ясеневую лодку, похожую на веретено. Я кот, а не мореход, поэтому не могу судить о водоизмещении и типе парусного вооружения; понятно только, что это был восьмивёсельный мачтовый вельбот гафельного  типа, а больше я, пожалуй, ничего не могу сказать.
Но лодка была красива.
На белые банки-сиденья набросили плащ; для мягкости постелили охапки скошенной травы. В изголовье под голову лёг бочонок, закутанный в рубаху. Поснимав плащи и камзолы, и оставшись в белых льняных рубахах, раскатав полностью доверху ботфорты, они дружно взялись за борта и на три счёта спустили вельбот на воду. Солнце заплясало на разошедшейся под днищем волне, зайчики зарябили в глазах.
Тонкой струною тянулся крепкий швартовый трос с острого носа к сырому пологому берегу. Всё было готово к отплытию. Вёсла, разобранные по уключинам, белели на солнце; скрученный на гике тугою скаткой парус ждал, казалось, лишь свистка, чтобы взмыть ввысь.
Друзья, приближённые Принца, терпеливо ждали, когда закончится беседа. На нашу Королеву они взирали снизу вверх и тихо-тихо переговаривались между собой; она им нравилась; я их понимаю.
Иногда они поглядывали и на меня, на страшного боевого кота. Тогда я зевал во всю пасть.
Тени незаметно становились длиннее. Беседа подходила к концу. Вероника наклонилась пониже. Я видел, как раненый привстаёт на руке. Мне было больнее смотреть на него, чем ему двигаться, с такими ранами не привстают на руке! Его ладонь потянулась к щеке моей Королевы. В этот миг она повернула лицо, и ладонь скользнула по губе. Огромные глаза Королевы близко-близко смотрели на него. Взмахнули вниз-вверх тёмные, похожие на тени от пальм, ресницы. 
Раненый Принц опустил руку. Королева приподнялась, не сводя с него печального взора. Но волшебство кончилось. Я отвернулся и изо всех сил принялся чесать за ухом задней лапой.
Пора прощаться.
Раненого Принца со всеми осторожностями перенесли на борт. И снова команда выстроилась на берегу. Первым преклонил колено темноглазый, за ним последовали все остальные. Обнажённые головы склонились перед моей королевой в глубоком поклоне. Словно маленькая девочка, сидела перед ними королева, сложив руки на коленках. Её глаза смотрели прямо и просто, словно говорили – не забывайте, а я вас не забуду. А может, они говорили что-то иное; даже котам не всё дано знать в этом мире.
А вообще-то она и есть маленькая девочка.
Уже давно скрылся в дальних неведомых заводях белоснежный парус лёгкого послушного вельбота. Мы с Королевой сидели на берегу и молчали. Потом она повернулась и принялась чесать меня под мордой. Н-н-н-не-е-ет… Нннне-е-ет в этом мире кота счастливее меня!
А потом мы поднялись, привели в порядок коленки и лапы и пошли дальше спасать наш замечательный мир.
Мы шли, шли и вышли на поляну.

[СПОЙЛЕРЫ]

Мы с королевой не успели уйти далеко. Мы шли и шли по еле видной тропинке, которая дружески вела нас к лесному каменистому ручью, солнце светило сквозь листья и волосы королевы Вероники светились золотом и я думал о том, что всё не так уж плохо. Я думал свои мудрые кошачьи мысли и много мог бы рассказать своих дум. Мы подходили к ручью, и его журчание становилось всё слышнее. Но не только журчание слышалось нам. Ещё какие-то звуки схватил мой острый кошачий слух, и я сразу навострил свои безупречные чёрные уши. Что там?
Звуки были такие, будто кто-то бьётся на шпагах. В фехтовальных зеркальных залах дворца придворные часто фехтуют на шпагах, саблях и рапирах. Стоит стальной перезвон и скольжение и перестук обуви по гладкому паркету. Здесь были звонкие удары металла, но конечно не было паркета. Зато были другие звуки и это были стоны!
Мы, не сговариваясь, ускорили шаг и выскочили на низкий берег ручья.
Двадцать человек окружили шестерых, и они сражались на шпагах насмерть!
Они были маленькие.
Мы, Королева Вероника и её верный чёрный кот были для них просто громадными великанами. Со своей страшной головокружительной высоты мы смотрели как двадцать человек в чёрных плащах и шляпах убивают шестерых человек в синих расшитых серебром плащах. Несколько чёрных и двое синих лежали, раскинувшись на холодном берегу ручья, и они были мертвы.
Моя Королева вскрикнула.
Ожесточённая схватка не могла остановиться мгновенно, но при виде нас с королевой она всё же стихла. Не опуская оружия и не сводя края глаз с врага, уцелевшие противники осторожно расступались в стороны. Зрение кота – лучшее зрение в мире, мне видны издалека мелкие детали. Я видел смешанные чувства, написанные на лицах людей. Страшное смятение храбрых людей, увидевших нечто, превосходящее всё, что можно себе представить. Смятение людей, не боящихся смертельной схватки, и смело глядящих в лицо врагу, но никак не ожидавших увидеть двух великанов, один из которых, кстати говоря, страшный зверь.
Мы смотрели на людей, а люди снизу вверх смотрели на нас и тяжело-тяжело дышали. Они приходили в себя после кровавого боя. Лица у них были напряжены, они вглядывались в нас и ждали неизвестно чего.
И, похоже, они нас не боялись.
Нет, наверное, они всё-таки боялись. Но они не собирались никому показывать свой страх, даже великанам.
Они были ростом с оловянного солдатика. Я десятками раскидывал лапой стройные ряды таких солдат на покрытом скатертью столе, батальоны и целые полки. Однако эти были живые.
Что ж, подумал я, оглядывая два враждебных войска. Похоже, повторяется история с ежихой. Но куда серьёзнее! Там мелкие трусливые деревянные хулиганы, незатейливая шпана, испугавшаяся простого сухого сучка в руках.
А здесь люди бьются не на жизнь, а на смерть. Они тяжело дышат, их глаза и лица, разгорячённые боем, смотрят на нас снизу вверх и ждут.
Я знаю, чью сторону выберет Королева. Что с того, что Вероника не знает, кто здесь прав, а кто виноват? Сейчас она топнет ногой и вступится за синие плащи!
Она королева и заступится за тех, кто обороняется в меньшинстве, спиною к спине. Обычные, простые люди могут отходить в сторону, сказав – не моё дело. И они будут правы,  и они всегда остаются обычными людьми.
Но Вероника не может поступить не по-королевски.
- Вы! – Крикнула она, глядя на людей в чёрных плащах. – Вам говорю! Забирайте своих людей и уходите отсюда. Я приказываю вам, я, королева! Слышите? Попробуйте только… (она заволновалась и набрала полную грудь воздуха) …попробуйте только не уйти! Я своей королевской властью смету вас! Не знаю, кто вы такие и откуда, но я не позволю вам злодействовать на моей земле! Уходите! Оставьте их в покое. Я беру этих людей в синих плащах под своё королевское покровительство и горе тем, кто вздумает мне помешать.
Последние слова она произнесла уже не так громко. Она говорила спокойно и раздельно, и это мне очень понравилось. Королевское величие лучше проявляется спокойным холодным гневом. А шуметь может и Королевская Гвардия. То-есть я.
Я выступил на лапу-другую вперёд, встопорщил дыбом свою великолепную блестящую смолянисто-чёрную шерсть и, показав свои тигриные потрясающие клыки, зашипел.
Синие плащи продолжали стоять не шелохнувшись,  как стояли. Чёрные же плащи начали переглядываться. Их взгляды сходились на одном человеке, с золотым пером на чёрной широкополой шляпе и стало ясно, что он – главный.
Не знаю, кто был этот человек, но его поведение понравилось мне и, как потом призналась моя Королева, ей оно понравилось тоже.
Важнее всего для этого человека было сохранить достоинство. Спокойно, смело и прямо смотрел он снизу вверх на Королеву и даже не повернул головы на моё страшное шипение, словно меня, Гигантского Зверя, способного раздавить его одной лапой, не было вовсе.
Выслушав Королеву, человек какое-то время продолжал спокойно стоять, глядя на неё. Затем он, не спеша, оглядел свой отряд. Он не ждал ни вопросов, ни советов, просто оглядел солдат, как положено командиру.
Потом решительно вышел на пять шагов вперёд, сразу оказавшись спиной к своим смертельным врагам. Не оборачиваясь, не оглядываясь на них, красивым отточенным движением закинул он в узкие ножны стальную свою шпагу. Затем, не сводя взгляда с моей Королевы, отступил на один шажок и легко поклонился ей элегантным поклоном опытного придворного, широко махнув в сторону своей чёрной красивой шляпой с золотым пером.
Это был сдержанный и вежливый поклон. Это был поклон перед Королевой в её владениях. В этом поклоне не было даже тени страха.
Выпрямившись, он надел шляпу, сверкнувшую на солнце золотым лучом, властно махнул рукой своим солдатам и произнёс несколько негромких  фраз на незнакомом нам языке.
Люди в чёрных плащах принялись за дело. Они послушно вложили клинки в ножны и одни кинулись бегом к высокой траве у берега и вскоре вынесли две спрятанные лодки. Они спустили их на воду, подняли на каждой мачту и принялись налаживать снасти - рангоут и такелаж. Другие тем временем собрали своих лежащих. Там были мёртвые, но были по счастью и только раненые. Быстро перенесли на борт полностью закутанные в чёрные плащи тела и бережно перенесли и уложили живых.
После чего командир, который продолжал стоять, глядя на их работу и словно не замечая врагов у себя за спиной, отдал новую отрывистую команду.
Солдаты в чёрных плащах моментально построились на сыром берегу ровной чёткой линией. Любо-дорого было на них смотреть!
Командир, не спеша, подошёл к своему строю. Он оглядел солдат, кому-то поправил ремень. Потом так же, не спеша, прошёл и занял своё место на правом фланге.
Послышалась его короткая команда и над строем, одновременно блеснув на солнце, взметнулись острые стальные клинки. Они отдавали королеве салют!
Это было красиво. Конечно, я безмолвно смотрел на всё это, я не могу салютовать без команды, в присутствии Королевы.
Я взглянул на неё.
Юная Королева отдавала солдатам честь.
Может, кто-то не знает, но Королева - самый главный военный в Королевстве. Я, её Гвардия, конечно, сразу же встал по стойке «смирно», усевшись  на задние лапы, как это положено в Уставе Боевых Котов.
Чёрные плащи по команде вложили клинки в ножны, строй поломался, в мгновение ока они погрузились на борт; лодки отошли от берега и верхушки мачт сразу заходили на волне вправо-влево. По свистку поднялись холщовые паруса.
Клонясь бортами к самой воде, заворачивая крутыми галсами, лодки споро пошли против течения холодного ручья и всего через минуту-другую скрылись из глаз за прибрежной высокой травой и зарослями тальника, словно их и не было.
Королева Вероника опустилась на корточки и наклонилась низко-низко. Я подошёл, стряхивая лапы, и всмотрелся.
Шестеро людей в синих плащах, спрятав свои клинки, стояли кругом, склонившись в серёдку.
Один синий плащ оглянулся, увидел склонённое лицо королевы, негромко позвал и все расступились.

Так их семеро!
На земле лежал раненый. Он ещё дышал. Он был одет в красный мушкетёрский плащ, расшитый золотом. На груди была вышита корона. Вон, оказывается, в чём дело! Это его плечом к плечу защищали шестеро в синих плащах.
Человек на моём месте присвистнул бы. Я, конечно, ничем не выдал своего потрясения, но даже я был потрясён.
Судя по вышитой на груди короне, это был Принц.

[СПОЙЛЕРЫ]

На поляне, куда вышли мы с Королевой Вероникой, творилось форменное безобразие.
Вы же знаете, кто такие лесовики? Это сухие корявые сучки, с угольками-глазами. Поодиночке они не страшны, потому что трусоваты, но, собравшись в толпу, смелеют, наглеют и нападают на слабых.
Толпа мерзких лесовиков окружила седую ежиху и тыкала ей в глаза и в нос своими острыми сухими коряжистыми пальцами, отвратительно смеясь деревянным смехом.
Ежиха фыркала, огрызалась, отступала, но отступать дальше ей было уже некуда.
У старых седых ежих характер не самый приятный, но это не значит, что можно, собравшись толпой, нападать на них! Моя отважная Королева не могла стерпеть такого, когда все на одного. Она схватила валявшийся в прелых листьях крепкий старый чёрный сук и с размаху ударила им по соседнему дереву. Стук пошёл по всей поляне!
- Эй, вы! – крикнула она лесовикам, замахиваясь своим суком, как боевым мечом. – Ну-ка, отстаньте, пока вас не переломали на щепки.
Надо было видеть, как моментально перепугались мерзкие трусливые сухие деревянные лесовики, оглянувшись и увидев разгневанную прекрасную солнечную Королеву, с оружием в руках и рядом с ней страшного боевого кота, чёрного, как пантера, с горящими желтыми глазами и когтями,  страшнее ножей, со вздыбленной на загривке шерстью и бешено мятущимся хвостом.
Ужасная эта картина наверняка стоит до сих пор в их очумелых глазах, когда они вспоминают тот страшный день. Нет, поганые лесовики, смелые вдесятером на одного, это вам не одинокая старая ежиха, несчастная лесная пенсионерка, возвращающаяся к внучатам-ежатам с ежиного магазина на берегу ручья, где прячутся в прелых листьях аппетитные опята и не сошла ещё на нет тёмная мелкая сладкая ежевика. Нет, считайте, что вам повстречалось непобедимое королевское войско и невелика беда, что в этом войске всего два бойца – всё дело в том, какие это бойцы!
Наглые лесовики мгновенно оторопели от ужаса. В сухих глотках застрял мерзкий деревянный смех. Задрожали без ветра тонкие корявые пальцы. Вдруг, словно струйка воздуха пробежала – миг – и нет на поляне ни единого лесовика. Только кружочки-вдавления в опавших листьях.
Ежиха глядела на нас во все глаза, но ничего пока не говорила. Ждала - не будет ли  лиха теперь уже от нас? Но нет. Королева Вероника, освещённая солнцем лесной прогалины, поднялась на носочки и, закинув локоть, зашвырнула свой страшный черный деревянный меч в дальний бурелом. Он послужил доброму делу, пусть же не служит делу злому, пусть хранится там, на покое, не принося никому вреда.
- Вот так, - сказала Королева Вероника, - будьте здоровы, госпожа Ежиха. Передавайте привет своему супругу-ежу, своим детям и внукам. Будете проходить мимо королевского дворца, непременно заходите в гости.
И мы снова оправились в путь. Ежиха глядела нам вслед своими черными глазами и ничего не говорила.
Вообще-то, могла бы и «спасибо» сказать.
Однако мы не успели уйти далеко.

[СПОЙЛЕРЫ]

Итак, мы узнали, что вся наша армия и весь наш флот погибли или пропали без вести до последнего человека. Королева Вероника собрала Государственный Совет. Особой необходимости в нём, конечно, не было – ведь я-то здесь – ну, да ладно.
Я сидел на почётном месте – на подоконнике. Полагаю, я потрясающе высокомерно оглядывал всех прибывающих министров. Они поспешно рассаживались, стараясь не встречаться со мной взглядом. Им всем ясно, кто истинный друг и советник Её Величества Королевы Вероники. Задвигались кресла, застучали шпаги и трости, зашелестели шёлковые юбки благородных дам, заскрипели перья статс-секретарей. 
Моя прекрасная Королева Вероника никогда не тратит зря время. Вот и сейчас она сразу спросила:
- Государственный Совет! Что мы будем делать?
В Государственном Совете заседали двадцать четыре министра и двенадцать Прекрасных Дам. Никто из них не ответил ни слова.
Я смотрел с подоконника со своей великолепной кошачьей усмешкой. Не все видят и понимают кошачью усмешку. Вот Королева Вероника – видит. Ещё, может быть, кое-кто. Но только не дамы и господа из Государственного Совета. Они сидели, бледные. Испугались мыши. Ха!
Королева Вероника ждала, спокойно оглядывая Совет.
Обычно на Государственном Совете все любят поговорить, и стоит страшный гвалт. Не слышно меня, я слишком умён и скромен; не слышно королевы Вероники – она развлекается молча, сидит очень серьёзная, глядя вдаль своими огромными голубыми глазами и только проницательному коту видны тени, пробегающие в этих бездонных смеющихся глазах.
И ещё не слышно наших больших напольных комнатных часов.
Часы сделаны из Синего Дерева, которое растёт только на одном острове. Падишах этого острова дарил часы из этого редкого и драгоценного дерева всем королям и королевам в мире – кого не очень уважал - маленькие настольные, кого очень уважал – каминные побольше. Лучшей в мире королеве Веронике, царствующей в нашем лучшем в мире королевстве он прислал огромные напольные часы и после этого, как он сам выразился, грубо, но по существу – «прикрыл лавочку». Таких Часов из Синего Дерева в мире нет больше ни у кого и их нельзя купить ни за какие деньги.
Эти часы идут очень тихо, но сегодня их было слышно по всей зале. Государственный Совет сидел тихо, словно мыши. Никто, казалось, не дышал.
- Вы что, испугались Мыши? – Спросила моя Королева, оглядев свой Государственный Совет.
Ответом ей было трусливое молчание.
- Всё понятно, - гневно сказала Королева, – я пойду воевать одна. Оставайтесь здесь, жалкие куклы. Приглядывайте за Королевством, пока я воюю. Выносите мусор, ходите за хлебом, забирайте почту. Во вторник принесут квитанции за свет и газ – не провороньте и заплатите, иначе Королевство останется без света и газа. И за телефон. Прощайте.
И Королева Вероника встала и ушла на войну. Я потянулся и зевнул, продолжая лежать на подоконнике. Можно было подумать, что мне всё равно. Я даже отвернулся к окну, ещё раз зевнул, шире, чем любой тигр, и заснул.
Но на самом деле я, конечно, не спал.
Я всё слышал.
- Что будем делать, господа? – Спросил Первый Министр, граф д'Эрижабль, после того, как королева Вероника ушла.
Иногда во сне я вижу, как Её Величество милостиво кивает мне, поймав  мой взгляд. И тогда я в изящном прыжке хватаю левой лапой графа д'Эрижабля и моментально душу его, как кухонную серую мышь. После этого я сплю довольный, а просыпаюсь – разочарованный. Я не люблю графа д'Эрижабля и не скрываю этого. А вот граф тоже не любит меня, но скрывает это! Он норовит на глазах у королевы погладить меня по шерстке и угостить чем-нибудь с его точки зрения вкусным.
Думаю, во сне он видит меня, валяющимся дохлым на помойке.
Первый Министр нашего королевства граф д'Эрижабль толст и огромен, как… не знаю. Может быть, как дирижабль – отчего-то у меня сейчас возникло именно такое сравнение. В этом нет ничего плохого, в конце концов, всем нам известны вполне достойные толстые коты и даже толстые люди. Но наш Первый Министр способен больно лягнуть того, кого минуту назад гладил по шёрстке на глазах у королевы. Он постоянно так делает с людьми.
И один раз он попытался так сделать знаете с кем? Вы не представляете. Вы никогда не угадаете этого.
Он пытался сделать это со мной!
Он попытался пнуть меня как-то раз, когда королева Вероника убежала на занятия по музыке – у неё были фортепиано и сольфеджио и мы остались с Первым Министром один на один.
- Мерзкое животное, - тихо-тихо произнёс граф, поглядывая по сторонам, не окажется ли случайно поблизости кто-либо из свидетелей. Я спокойно сидел на полу, делая вид, что оглядываюсь на кончик своего прекрасного хвоста и ничего не вижу и не слышу. В этот момент туфля Первого Министра двинулась по воздуху в направлении моего изящного точёного чёрного тела.
Хорош бы я был старый боец и опытный королевский советник, если бы позволил всяким недостойным разросшимся крысам пинать меня, когда им вздумается!
Коричневая здоровенная туфля на жирной ноге ещё двигалась, когда лучший и красивейший в мире кот, подпрыгнув на месте, извернулся в воздухе и восемь отточенных как турецкие кинжалы когтей впились, пропоров полосы в туго натянутых чулках, в икру графской ноги!     
 Я до сих пор с удовольствием вспоминаю тот день. Вообще-то я снисходителен и великодушен – я не стал в тот раз душить Первого Министра как серую кухонную мышь, мне стало жалко свою маленькую некрасивую, но любимую мною Королеву. Представьте только, она возвращается с сольфеджио, а перед камином лежит тушка Первого Министра с прокушенным хребтом! Надо звать прислугу чтобы убрать эту пакость с ковра, надо посылать официальное извещение его родственникам и назначать им какую-нибудь пенсию, не очень большую, хватит с них радостей, надо искать нового Первого Министра, столько забот на плечи юной шестилетней королевы!
Только это меня в тот день и остановило.
Но икру правой ноги я ему распорол до крови!
Итак, Первый Министр спросил – что будем делать, господа?
Откашлявшись, слово взял Министр Иных Дел герцог д'Абажюр.
Я с сомнением отношусь к герцогу д'Абажюру. Он очень высоко поднят над общим уровнем, в нём много шелковистой гладкости и внешней узорчатой красоты, но он как никто другой стремится затемнить любой свет.
- Дамы и господа! - произнёс герцог, стараясь поклониться одновременно вправо и влево и не застыть посередке, словом, стараясь всем угодить и никого не обидеть. – Я думаю, все мы хорошо владеем ситуацией. Я думаю, что все здесь присутствующие – взрос… умные люди, правильно понимающие свой долг. Иногда обстоятельства складываются таким печальным образом, что назревает жизненная необходимость подчиниться этим обстоятельствам. Я не хочу обобщать и напускать туман, я не хочу много и запутанно говорить…
И всё в том же духе. Я ещё немного послушал эту его глупую болтовню, а потом у меня защекотало в носу и я чихнул.
Как красиво умею я чихать! Никто не сравнится со мной в старинном прекрасном искусстве красивого чихания. Не какое-нибудь дурацкое громовое «а – ап -чхи», от которого содрогаются стены и звенит хрусталь в серванте, а тонкое и мелодичное «фррр-чупх», которое всем нравится.
Герцог д'Абажюр вздрогнул и обернулся. На его круглом лице моментально включилась и засияла приятнейшая яркая улыбка.
- Господин Кот! – Радостно произнёс он. – Прекрасно, что вы тоже здесь. Вы ведь примете участие в заседании финансово-бюджетной комиссии, не так ли? На повестке дня стоит вопрос кредитования сто семьдесят пятой и сто семьдесят седьмой расходных статей капитального строительства отопительной водокачки и опреснительной кочегарки. Полагаю, - он огляделся по сторонам с ясной улыбкой, - дамы и господа поддержат меня, ваше квалифицированное мнение очень пригодится нам при рассмотрении данного вопроса.
Дамы и господа тут же закивали.
- Ммма-а-а! – Ответил я, вежливо зевая. Пускай-ка взглянут на превосходные белоснежные острые слегка загнутые клыки! Лучшего ответа, чем мой, на их глупый вопрос не придумать и за сто лет.
Да! От моего ответа дамы и господа оторопели. Я поднялся на четыре лапы. Не спеша грациозно потянулся (шерсть блеснула чёрной полосой) и бесшумно спрыгнул с подоконника.
До самой двери Государственный Совет провожал меня молчанием.
Я  догнал свою Королеву на полпути на войну.
- Знаешь, Кот, - спрашивала меня Королева Вероника, когда мы шли лугом, - почему люди ходят в школу? Потому, что им исполняется семь лет. А кому не исполняется, те сидят дома. Или ходят в детсад. Угадай, Кот, хочу я идти в школу или нет? Угадай! Никогда не угадаешь. Знаешь, почему? Потому, что я и сама не знаю, хочу я в школу или не хочу. Конечно, хочу! Ты знаешь, как пахнут новые учебники и тетрадки? Как солнце. В школе детей больше, чем в детском саду. И я не хочу – страшно. Но я же не могу сидеть в детском саду до старости лет, да. До десяти лет! Нет. Вот видишь! А ты говоришь, школа, школа...
- Ннну-у-у… - отвечал я.
- Не спорь. Я лучше знаю. А почему коты охотятся на птиц, но никогда их не могут поймать? А я знаю. Птицы быстрее.
Так мы шли и разговаривали. Не знаю, почему так происходит, только я, взрослый огромный кот, рядом с этой маленькой девочкой совсем невелик и гляжу на неё снизу вверх.
Впрочем, она же Королева.
Трава с обочин задевала ей колени. Королеве Веронике это очень нравилось. Я шарахался от травы, - она холодная и мокрая. Иногда Она нарочно задевала меня ногами – я терпел. Хочется ей играться – пусть играется.
Скоро луг закончился и начался лес. Он уже давно начал зеленеть на нашем пути, всё приближался и приближался и вот он уже вокруг нас.
Я домашний кот. Лес мне ни к чему. Но моей маленькой Королеве лес сразу же понравился, значит, он понравился и мне. Тут же начались догонялки и прятки за деревьями. Деревья толстые, старинные, с заманчивыми крепкими извитыми сучьями, на которых так приятно лежать коту, свешивая чёрный свой хвост. За такими деревьями, конечно, так и хочется спрятаться, осторожно выглядывая, проводя щекой по шероховатой коре. Под лапами листья преют и шуршат, толстые кривые корни гладко скользят, уходя в землю. Вверху, в кронах прячутся неуловимые птицы. Я плохо разбираюсь в птицах. Я ихтиолог, а не орнитолог. Но я бы познакомился с птицами. Как захрустели бы у меня на зубах их хрупкие вкусные косточки! Нет, птицы – это хорошо.
Мы побегали по лесу и я, конечно, много раз поймал лапами кое- чью  ногу в белом гольфе. Конечно, я хватал её, не выпуская когтей! Нет пуха, мягче моих  лап. Щекотно моей королеве? Поделом. Нечего носиться по лесу, пытаясь обыграть опытного боевого кота! Кот встаёт на задние лапы, что твой тиранозаврус Рекс, а передними распахнутыми лапами – хвать – ловит, как бабочку, маленькую королеву. То-то визгу! Когда моей королеве радостно, радостно и мне, коту.
Мы набегались, насмеялись, отдышались и продолжили путь по лесной тропе.
И вскоре вышли на поляну.
А на поляне творилось форменное безобразие.

[СПОЙЛЕРЫ]

Королеве Веронике шесть лет. Её королевство самое большое и самое красивое во всём мире. В этом королевстве самые высокие горы и самые густые леса с самыми страшными и диковинными зверями, самые глубокие пропасти, самые широкие, самые длинные и самые чистые реки. В самых красивых старинных городах карнавалы и праздники, в чистеньких деревнях поют хоры и играют сельские музыканты. Подданные этого королевства – самые счастливые люди в мире. Весь мир завидует им. И ни у кого в мире нет  такой прекрасной королевы, как наша Вероника. Правда, она пока что не правит своим королевством - она ходит в детский сад и времени на управление королевством остается не так уж много.
Зато когда она вечером после сада немного поиграет, немного погуляет, немного посмотрит телевизор, поужинает и перед сном остается немного времени,  королева садится за стол и пишет указы.
Или рисует – это лучше получается.
Я её министр. Меня зовут Феодосий. Я – элегантный красивый брюнет, очень изящный, хитрый, добрый и наглый – настоящий министр. У меня потрясающие усы.
Никто лучше меня не может запрыгнуть на стол. Никто с таким аппетитом не может есть рыбу из чашки.
Ни в одном другом королевстве нет министра кота. Только лисы и шакалы, старые сонливые совы, мерзкие бесцеремонные сороки, гиены с красными пастями и слюнявыми языками.  И только в королевстве нашей Вероники есть кот. Понятно, что когда министр и любимый советник королевы красивый пушистый умный чёрный кот, дела в королевстве идут  замечательно. Ни один кот никогда не посоветует своей королеве ничего плохого. Если бы все королевы слушались своих котов, наш мир был бы  куда лучше.
Я очень люблю свою королеву, хотя она и очень некрасива, бедняжка. У неё, представьте себе, чистая молочная белая кожа без единой шерстинки, вместо лап тонкие худенькие руки и ноги, круглое доброе лицо с румянцем, золотистые кудрявые волосы до плеч, огромные голубые глаза с тёмными пушистыми ресницами – просто какая-то кукла!
Трудно любить эти бесшерстные бесхвостые странные создания, ходящие на задних лапах и одевающиеся в полотняные шкуры. Но сердцу кота не прикажешь – даже такую некрасивую девочку я люблю.
Я – министр по делам мышей. Я ловлю мышей во всём королевстве. Это тяжёлая, обременительная, грязная, неблагодарная, изматывающая  работа. Целыми днями мне приходится самоотверженно лежать то на диване, то на подоконнике, напряжённо раздумывая и строя бесконечные планы и прожекты избавления королевства от мышей. От усталости порой сметана не лезет в горло. Иной раз мне приходится ложиться спать пораньше и просыпаться попозже – ведь даже во сне я героически борюсь с мышами. Не счесть опасностей и бед, подстерегающих министра по делам мышей, когда он сидит в тепле на подоконнике, глядит на серый промозглый дождь с ветром за стеклом, намывает лапу и в любую секунду готов, рискуя жизнью и своим высоким положением, броситься в решительную и смертоносную атаку. 
Не все, к сожалению, это ценят.
Впрочем, я не переживаю. Ведь у меня есть моя королева, и она понимает и поддерживает меня. Конечно, ведь я, как никто другой, понимаю и поддерживаю её!
Итак, всё началось, когда из города Барбассона прискакал гонец на взмыленном гнедом скакуне. Он страшно нёсся по скользким булыжным мостовым нашей столицы и редкие прохожие, зябнущие под дождём, заранее боязливо расходились в стороны, давая ему дорогу, едва заслышав стук стальных подков.
Я первым из придворных заметил странного гонца – ведь я, как обычно, находился на своём боевом министерском посту, на дворцовом подоконнике в кабинете королевы Вероники.
Гонец, весь насквозь промокший, звеня кольчугой, прошёл между блестящими острыми алебардами стражников и опустился на правое колено перед королевой Вероникой, сидящей на стуле и болтающей ногами.
- Ваше Величество! – Произнёс он, глядя снизу вверх на королеву. – Я принёс скорбные и ужасные вести.
Я – давний дворцовый кот. Мне не занимать ни ума, ни хитрости, ни проницательности. Я лучший советник и всё чувствую на сто шагов вперёд. И я сразу догадался, что вестник доставил нам непростые новости…
- Что случилось? – Спросила королева Вероника. Она сидела на стуле, как и подобает королеве – рот и руки в акварельных красках, на носу зелёное пятно после пристального разглядывания совершенно потрясающего рисунка новогодней ёлки, гольфы с кружавчиками и блестящие белые сандалии на ногах. Платье – не помню; я был так взволнован тогда, а ведь цвет платья королевы в ответственный для истории момент так важен! В общем, платье было розовое. Всё равно мы, коты, не различаем цвета.
- Ваше Величество! В городе Барбассоне появилась Мышь!
Я, как всем известно, хладнокровный опытный кот, старый испытанный боец с мышами, только моя исключительная скромность мешает мне перечислить свои бесконечные подвиги на этом славном поприще, однако даже у меня после такого известия шерсть на спине стала дыбом. Представляю себе, как перепугались бы заурядные придворные, услыхав без подготовки эту потрясающую и жуткую весть. Как побледнели и тут же порозовели бы они, как затряслись бы кринолины и страусовые перья фрейлин, как попадали бы на лаковый паркет веера и перчатки. Как, закусив губу, схватились бы за эфесы шпаг самые отважные кавалеры.
- Вот здорово! – радостно сказала королева Вероника и спрыгнула со стула. – Что за мышь? Большая?
На гонца было жалко смотреть. Это был драгунский капрал со шрамами на загорелом лице и с боевыми орденами на мундире. Он, конечно, никогда не был трусом. Но, судя по его виду, ждать от Мыши в Барбассоне добра не приходилось никому.
Королева Вероника лучше  всех людей справляется с бедами. Она не стала рассусоливать и плакать. Она сорвалась с места и выскочила в коридор, пнув высокую дверь блестящим белым сандалетом.
- Эй, кто там, стража! – Звонким голосом крикнула она так, что эхо сто  тридцать пять раз отразилось от голых белых толстых ангелочков с луками и крылышками, пялящих глаза с высоты четырёх метров под потолком коридора и вернулось к нам, уже не такое звонкое, но всё ещё весёлое. – Позвать немедленно моих генералов и адмиралов!
- Ну что, кот? – Спросила меня Королева Вероника, обернувшись и пронзительно глядя на меня своими огромными голубыми глазами. – Мы справимся с Мышью? Кому, как не коту это знать!
Я только молча усмехнулся. Что я могу сказать? Справимся ли мы с мышью? Разве можно спрашивать об этом лучшего в мире кота-мышелова! Я отвернулся и стал глядеть в окно
Двести сорок один генерал, сто сорок два адмирала и один генерал-адмирал (он командовал морской пехотой, и наша Королева, подумав, выдала ему сразу два звания, морское и пехотное, пускай его уважают и моряки и пехотинцы, а ей званий не жалко) быстро построились в кабинете Королевы ровно через двадцать минут. Они стояли в шесть рядов, по шестьдесят четыре человека в каждом ряду и все вместе представляли собой серьёзную силу. Даже такой кот, как я и то, не сумел бы, наверно, разметать их клочки по закоулочкам быстрее, чем за две с половиной минуты. Про остальных и говорить нечего. Отличное было войско, чего там! Они преданно смотрели на нашу королеву и ждали приказа пойти и разорвать любого врага.
Королева Вероника залезла сперва на стул, но потом, оглядевшись, поняла, что её всё равно видно не всем. Что ж, решила она, время военное и церемониться не приходится – она залезла на стол.
- Господа генералы и адмиралы, -сказала Королева Вероника своим звонким голосом, - я не могу долго разговаривать, скоро сериал «Дети в космосе» по пятой программе, а я его никогда не пропускала. Поэтому я отдаю приказ. Всей моей армии построиться и маршировать в славный и красивый город Барбассон. Этот город самый большой после Столицы, может быть, кто-то из вас бывал там и знает дорогу. Если не знаете, вас отведёт вон тот капрал, который так тихонько стоит в сторонке и стесняется генералов. Не мытарьте его, не давайте ему лишних нарядов вне очереди и он вам всё покажет и расскажет. На всякий случай приказываю всей армии взять с собой оружие и пушки. Морская пехота пусть добирается хоть по морю, хоть пешком, как ей больше нравится, а военный флот, ничего не поделаешь, должен добираться вплавь.  Приказываю одолеть Мышь, которая появилась в наших владениях. Вернувшись с победой, устроить парад на главной площади Столицы с праздничными угощениями и салютом. На парад пригласить Главный Королевский Оркестр и поставить мою любимую песню «Мечты сбываются». Вперёд! Мы победим!
Пока Королева говорила эту свою прекрасную речь, генералы и адмиралы молча и преданно смотрели на неё снизу вверх своими оловянными глазами, а когда Королева закончила, стукнув сандалией по столу и задев акварельные краски, генеральское и адмиральское войско, воодушевившись, трижды прокричало «Ура».
Мне не очень-то нравится, когда во дворце горланят, однако на свете не найти кота терпеливее и снисходительнее, чем я. Конечно, я изо всех сил зевнул, чтобы показать, что мне всё равно.
Вскоре войско, блестя стальными штыками, отправилось на юг, к городу Барбассону по дороге, обсаженной елями и дубами. Корабли в гавани задымили чёрными дымами, расчехлили корабельные орудия Самого Главного Калибра и, отсалютовав, отправились в открытое море. Морская пехота рассчиталась на первый-второй, генерал-адмирал подбросил блестящую монетку и первые номера отправились пешком следом за армией, а вторые погрузились на корабли и поплыли вслед за флотом.
Сто наших механизированных дивизий и тысяча наших бронированных кораблей всю ночь двигались к Барбассону и горе той Мыши, что встанет у них на пути. В прошлую войну мы победили все вражеские танки, обстреляв их своими меткими пушками, мы потопили все вражеские подводные лодки и взяли в плен всех врагов, оставшихся в живых. С нами боятся воевать и стараются дружить. Нет армии сильнее, чем армия славной Королевы Вероники!
На следующий день мы узнали, что вся наша армия и весь наш флот погибли или пропали без вести до последнего человека.