Форум официального сайта Веры Камши

Чем больше читаю, тем больше убеждаюсь в правильности цитаты Льва Толстого, что все ответы находятся в нас, но для этого нужно взять книгу, провести через призму своего понимания и мыслей автора и родится что-то общее, если ты уже об этом думал. В этой книге было жизнь, жизнь, которая вместила в себе много других, совсем чужих, но не менее ярких… и печальных. Говоря об этой книге можно найти любую тему и говорить о ней бесконечно, но как бы сказал Морозов:

«Вы слишком много говорите, и все неверно».

Я могла бы говорить о том, что ждет этих людей, какой Дамокловой меч повис над ними, а они ещё метались, думали о лучшем, не верили до последнего. Я могла бы говорить о блестящем хирурге, о человеке, который дал клятву Гиппократа не просто так. Но… я хочу говорить о любви, т.к. эта книга стала для меня самой искренней о ней. Искренней потому, что дала ответ, почему же в других ситуациях, покрытых туманом тайны, но с фактами, что вторая половина была по всем недостаткам недостойной, почему-то вызывала у меня маленький протест против множества противоположных мнений, что та, недостойная половина должна быть расстреляна условно.

И так, как в последнее время книги Камши для меня стали тоже частью анализа собственного мира, собственных чувств, сравнения пойдут между этими двумя книгами, разделенными разными жанрами, стилем письма, но… внезапно коснувшихся похожих отношений между мужчиной и женщиной.

В книге Камши, точнее из серии «Хроник Арций» незаметно и одновременно слишком четко был поставлен вопрос: «А кто же была такая Циала? Любила ли она, или только использовала?» Параллельно с ним стоял и второй вопрос: «Эрасти искренне любил? Но почему внезапно (а для него собственно прошло не так уж много времени) резко дал оценку своей любви, назвав возлюбленною редкостной дрянью?» Тогда я не понимала, что же мне не нравится, почему не смотря на все факты против Циалы, мне хотелось крикнуть, что мы не видели ни одной сцены между влюбленными. Но знали, что она бросала, то возвращалась, а он ждал… и вдруг так. Любовь не то, что умерла, она была затоптана грязными словами неблагодарности за общую прожитую жизнь вместе. И что самое отвратительное во всей этой истории, оценка была перенята от женщины со стороны, которая никогда не знала другой, про которую говорила, а лишь бросала факты её предательства. Да… оно было. Неоспоримо. Но заканчивать историю на том, что ты не ненавидишь того, кого любил, а презираешь и рассматриваешь как искаженную картину – неправильно.

Я прочла Ремарка и… успокоилась. Я нашла свой ответ на эти вопросы, поняв, почему не смотря на героичность Эрасти, я его не понимаю и не смогу полюбить, как персонажа. Так как я увидела ту самую изводящую любовь, где женщина использовала мужчину, кидала его и возвращалась обратно. Но самое удивительное… Равик понимал эту женщину, а у меня, как у читателя, мадам Жоан вызывала больше досаду за непонимание того, что рушит собственными руками созданный общий мир любви, а не презрение и желание убрать недостойную со страниц книги. И все благодаря автору и герою, которого он так сильно прописал. Я давно не рыдала. Меня не сражали эпические сцены гибели достойных людей, меня не сражали гибель невинных ангельских душ… я проходила мимо них, бессмысленно перелистывая страницу за страницей. А книга Ремарка поломала все, стерла все безразличие, дала прочувствовать иррациональную любовь и одновременно самую настоящую, какая она есть, без прикрас. Ведь каждая женщина в большей или меньшей степени использует мужчину… Играет на его нервах, испытывает на прочность его характер. Я не могла унять слез, да и сейчас, начав писать эти строки… стала всхлипывать, опять представив больничную палату, тяжело дышавшую Жоан, говорящую Равику о том, что благодарна ему за подаренную жизнь. Не за то, что сейчас не спас, а за то, что подарил год, в котором был он. А ведь и он до этого был благодарен. Она согрелась на время, согрелся и он… Год относительного счастья двух людей, балансирующих между личными проблемами. Не слова упрека… лишь прощание, последние слова значащие много для них и не значащие ничего одновременно. Жоан назвала свое поведение шелухой, метанием, неистовством… беспокойством, но настоящим Равика. Он был настоящим, вырвавшим её из лап смерти ещё не любя, просто остановив женщину на улице, слепо шагающую не пойми куда.

Мы в ответе за тех, кого приручили… И мы в ответе за свои слова, когда все заканчивается. НЕ нужно топтаться на том, что когда-то согревало. И спасибо Ремарку за эту маленькую книжную жизнь двух живых людей. Она всегда будут живы, хоть и исчезли, когда книга закончилась.

Эмоциональность (меня  :) )всегда убеждает сильнее, чем сухое препарирование фактов.
Спасибо, эрэа Элика. Это было замечательно.

Спасибо вам, эрэа Passer-by, что  не прошли мимо и прочли мои размышления. А Ремарк замечательный все же автор. Каждой книгой он надолго остаётся в сердце, кем бы ни были герои: главными фигурами или человеком, который врезался мимолетно в жизнь главного персонажа, оставив рубец в сознании человека.

А это, пожалуй, самый сильный момент. Даже не знаю… сколько попыток  для повторного чтения понадобится, чтобы чувство подавленности, а то и слезы не появлялись. Поистине автор нашел ключ от моего сердца. Ещё ни одна книга не была способна заставлять переживать несколько раз прочитанный эпизод. Да, были те, где рыдала. Но чтобы второй раз – нет. Хотя… пожалуй, есть ещё книга: «Золотой Саркофаг» Ференца Мора, где я тяжело пережила эпизод непосредственно с самим саркофагом, где был Гранатовый Цветок, все так и не узнавший, что был сыном императора… погибший, как христианин, но… по сути опять из-за любви, т.к. его любовь погибла, а он хоть и перестал быть рабом, свобода оказалась не нужна… поэтому пошел добровольно в руки палачей, хотя скоро ему могли уже объявить, что он наследный принц. В выводе император, учинивший расправу над новой верой, пожал плоды, косвенно убив сына, которого хотел уберечь от интриг двора. Да, тот эпизод тоже надолго был запечатлен в памяти, но тогда я очень легко привязывалась к книжным героям, так что немного нечестно сравнивать меня теперешнюю, что стала немного цинична к книжным смертям.


[spoiler="Эпизод..."]К полудню она все поняла. Он ничего не сказал ей, но она вдруг поняла все сама.
– Я не хочу стать калекой, Равик… Что с моими ногами? Они обе уже не…
– Ничего страшного. Когда встанешь, будешь ходить, как всегда.
– Когда я… встану… Зачем ты лжешь? Не надо…
– Я не лгу, Жоан.
– Лжешь… ты обязан лгать… Только не давай мне залеживаться… если мне не осталось ничего… кроме боли. Обещай…
– Обещаю.
– Если станет слишком больно, дашь мне что-нибудь. Моя бабушка… лежала пять дней… и все время кричала. Я не хочу этого, Равик.
– Хорошо, Жоан. Тебе совсем не будет больно.
– Когда станет слишком больно, дай мне достаточную дозу. Достаточную для того, чтобы… все сразу кончилось… Ты должен это сделать… даже если я не захочу или потеряю сознание… Это мое последнее желание. Что бы я ни сказала потом… Обещай мне.
– Обещаю. Но в этом не будет необходимости. Выражение испуга в ее глазах исчезло. Она как-то сразу успокоилась.
– Ты вправе так поступить, Равик, – прошептала она. – Ведь без тебя… я бы уже вообще не жила..
– Не говори глупостей!
– Нет… Помнишь… когда ты в первый раз встретил меня… я не знала, куда податься… Я хотела наложить на себя руки… Последний год моей жизни подарил мне ты. Это твой подарок. – Она медленно повернула к нему голову. – Почему я не осталась с тобой?..
– Виноват во всем я, Жоан.
– Нет. Сама не знаю… в чем дело… За окном стоял золотой полдень. Портьеры были задернуты, но сквозь боковые щели проникал свет. Жоан лежала в тяжелой полудреме, вызванной наркотиком. От нее мало что осталось. Словно волки изгрызли ее. Казалось, тело совсем истаяло и уже не может сопротивляться. Она то проваливалась в забытье, то снова обретала ясность мысли. Боли усилились. Она застонала. Равик сделал ей еще один укол.
– Голова… – пробормотала она. – Страшно болит голова..
Через несколько минут она опять заговорила.
– Свет… слишком много света… слепит глаза… Равик подошел к окну, опустил штору и плотно затянул портьеры. В комнате стало совсем темно.
Он сел у изголовья кровати.
Жоан слабо пошевелила губами.
– Как долго это тянется… как долго… ничто уже не помогает, Равик.
– Еще две-три минуты – и тебе станет легче. Она лежала спокойно. Мертвые руки простерлись на одеяле.
– Мне надо тебе… многое… сказать…
– Потом, Жоан…
– Нет, сейчас… а то не, останется времени… Многое объяснить…
– Я знаю все, Жоан…
– Знаешь?
– Мне так кажется.
Волны судорог. Равик видел, как они пробегают по ее телу. Теперь уже обе ноги были парализованы. Руки тоже. Только грудь еще поднималась и опускалась.
– Ты знаешь… я всегда только с тобой…
– Да, Жоан.
– А все остальное… было одно… беспокойство.
– Да, я знаю…
С минуту она лежала молча. Слышалось лишь ее тяжелое дыхание.
– Как странно… – сказала она очень тихо. – Странно, что человек может умереть… когда он любит… Равик склонился над ней. Темнота. Ее лицо. Больше ничего.
– Я не была хороша… с тобой… – прошептала она.
– Ты моя жизнь…
– Я не могу… мои руки… никогда уже не смогут обнять тебя…
Она пыталась поднять руки и не смогла.
– Ты в моих объятиях, – сказал он. – И я в твоих.
На мгновение Жоан перестала дышать. Ее глаза словно совсем затенились. Она их открыла. Огромные зрачки. Равик не знал, видит ли она его.
– Ti amo (Люблю тебя),  – произнесла она.
Жоан сказала это на языке своего детства. Она слишком устала, чтобы говорить на другом. Равик взял ее безжизненные руки в свои. Что-то в нем оборвалось.
– Ты вернула мне жизнь, Жоан, – сказал он, глядя в ее неподвижные глаза. – Ты вернула мне жизнь. Я был мертв, как камень. Ты пришла – и я снова ожил.
– Mi ami? (Ты любишь меня?)
Так спрашивает изнемогающий от усталости ребенок, когда его укладывают спать.
– Жоан, – сказал Равик. – Любовь – не то слово. Оно слишком мало говорит. Оно – лишь капля в реке, листок на дереве. Все это гораздо больше…
– Sono stata… sempre conte… ( Я всегда была с тобой… )
Равик держал ее руки, уже не чувствовавшие его рук.
– Ты всегда была со мной, – сказал он, не заметив, что вдруг заговорил по-немецки. – Ты всегда была со мной, любил ли я тебя, ненавидел или казался безразличным… Ты всегда была со мной, всегда была во мне, и ничто не могло этого изменить.
Обычно они объяснялись на взятом взаймы языке. Теперь впервые, сами того не сознавая, они говорили каждый на своем. Словно пала преграда, и они понимали друг друга лучше, чем когда бы то ни было…
– Baciami. (Поцелуй меня)
Он поцеловал горячие, сухие губы.
– Ты всегда была со мной, Жоан… всегда…
– Sono stata… perdita… senza di te. (Без тебя я погибла)
– Неправда, это я без тебя был совсем погибшим человеком. В тебе был весь свет, вся сладость и вся горечь жизни. Ты мне вернула меня, ты открыла мне не только себя, но и меня самого.
Несколько минут она лежала безмолвно и неподвижно. Равик также сидел молча. Ее руки и ноги застыли, все в ней омертвело, жили одни лишь глаза и губы; она еще дышала, но он знал, что дыхательные мышцы постепенно захватываются параличом; она почти не могла говорить и уже задыхалась, скрежетала зубами, лицо исказилось. Она боролась. Шею свело судорогой. Жоан силилась еще что-то сказать, ее губы дрожали. Хрипение, глубокое, страшное хрипение, и наконец крик:
– Помоги!.. Помоги!.. Сейчас!..
Шприц был приготовлен заранее, Равик быстро взял его и ввел иглу под кожу… Он не хотел, чтобы она медленно и мучительно умирала от удушья. Не хотел, чтобы она бессмысленно страдала. Ее ожидало лишь одно: боль. Ничего, кроме боли. Может быть, на долгие часы…
Ее веки затрепетали. Затем она успокоилась. Губы сомкнулись. Дыхание остановилось. Равик раздвинул портьеры и поднял штору. Затем снова подошел к кровати. Застывшее лицо Жоан было совсем чужим.
[/spoiler]

Хотя меня, в отличии от уважаемой passer-by, эмоциональность скорее настораживает, чем убеждает, я полностью разделяю ее оценку фразы
Она действительно хороша.

люблю его книги. Раньше, в школьные годы чудесные, любил особенно. потом как-то отошёл от них. а вот недавно снова стал перечитывать классику, в том числе и того "потерянного поколения" - Хэмингуэя, Ремарка, Олдингтона...
До сих более всего цепляем меня почему-то "На Западном фронте без перемен". особенно самый финал романа...
сильная книга.

Я вообще считаю, что "На западном фронте" одна из самых сильных его книг. Хотя люблю практически всего Ремарка.

Мне ещё запала в душу книга «Черный Обелиск». Там меньше трагики, про беженцев почти ничего не было написано, но… было показано, как обычный народ постоянно страдает от замыслов страны. Кто-то наживался на инфляции, кто-то сводил счеты с жизнью, увидев, что его зарплата еле-еле наскребет на кусок хлеба… на один раз.

Похоронное агентство ещё держалось на плаву, так как люди всегда умирают, и даже самые бедные хотят, чтобы надгробие было…  и хоть какая-то надпись. Но не смотря на мрачное содержание, я часто даже улыбалась. Это черно-белая книга, не выкрашена в единый черный цвет… но, увы, закончилась она не позитивно. Все катилось к войне, и война настала. Главный герой выжил, но вот другим было не сладко. Особенно тем, кто в книге ещё говорил что-то в защиту евреев.

Первая же прочитанная книга у  Ремарка – «Три товарища» - осталась самой любимой.
Реал, как он есть на самом деле – жесткий, правдивый, без  чудес  и хэппи-эндов (как все у Ремарка). И потрясающе  живые и запоминающиеся персонажи – даже те, кто  появляется один раз, и то - в эпизоде.
У героев не сахарная жизнь, позади – война, время не простое, не до сентиментов,  приходится не жить, а выживать. Каждый  это делает по-своему, надеется только на себя,  и никто не может сказать, что с ним будет завтра.

И все-таки персонажи  верны  своим принципам, по-человечески помогают друг другу, делают добро без унизительной жалости и красивых слов.
Очень хорошая книжка о любви и дружбе,  настоящих отношениях между людьми.

[spoiler]«На Западном фронте без перемен» попалась мне случайно в  студенческие годы  в стройотряде.  В тех условиях пошла в тему.  Понравилась, но не так.
«Возвращение» - тоже  неплохая книга.

Потом перечитала все остальное.  Но  не было  какого-то нового впечатления, казалось, что  все это уже было. Повторяются ситуации, повторяются герои.
В результате «Станцию на горизонте» так не дочитала…  Ассоциировалась с «Жизнью взаймы».
[/spoiler]

"Три товарища" - любимейшая книга, сто раз перечитанная, заученная почти наизусть и, к огромному сожалению, потерянная при переезде. Очень образовалась, увидев переиздание, раскрыла, ожидая в очередной раз прочесть: "Небо было жёлтым, как латунь, его ещё не закоптило дымом"... и поняла, что новый перевод читать не смогу. Так и не купила, пусть старая книга останется прекрасным воспоминанием. 

Для меня это тоже одна из любимейших книг.Первая немецкая книга, прочитанная в оригинале. Тогда мне было 16, и самое сильное впечатление оставила история любви Роберта и Пат. А когда я перечитывала ее в конце 90-х,  на первый план вышли совсем другие образы...

А для меня самая любимая все же "Триумфальная арка", хотя люблю и "Трех товарищей", и "На Западном  фронте...", "Время жить и время умирать"... да почти все. Только с "Черным обелиском" как-то не сложилось.

"Три товарища" и "...обелиск" тоже чудо как хороши, но лично для меня ближе всего до сих почему-то только "На Западном фронте..."
а так ПМСМ Ремарк - один из самых выдающихся мастеров пера уже минувшего, увы, века...

На Западном фронте без перемен

Ну вот… я начинаю отзыв не со своих слов, а с цитаты. Цитаты не великого писателя, гения, известного на весь мир, а простого человека, выразившего маленькую истину читателя. Читателя, который неловко стал просить о помощи написать о прочитанном произведении, что заслужило тоже самое, что громкий и подробный разбор опуса среднего, местами непонятного и сильно переборщившего с философией. Я парализована Ремарком. Он все еще может влиять на меня, несмотря на то, что знакомство мое с его книгами не первое. Он все еще вызывает во мне горечь, страдание, страх, любовь, милосердие, понимание и слезы… Слезы! Что в других книгах, наполненных трагической судьбой отсутствуют. Чудо вызвать искренность книжной потери при первом свидании с автором, но вечная влюбленность к возврату к строкам, написанным им, — это дар истинного писателя.



И эта цитата читателя, мимо которой я не смогла пройти. Просто и лаконично сказано. Да, здесь не нужно искать высший смысл, не нужно возвращаться и рекомендовать перечитывать книгу для пущего осмысления, перелопачивания чернозема, который на деле не так уж и плодороден, а вовсе песчаник.

Что можно сказать о войне, когда говорить о ней правду? Не дергать за струнки патриотизма, не говорить, что лицо врага было иным, нежели лицо правого. Война… это бой гладиаторов. Гладиаторов без Колизея. Она прошла, а в мире крутится та же пластинка: как были велики герои, как жалки враги; как нужна была кровь пролитая, как стоит вновь ей литься за страну; как лихи и бесстрашны молодые, так пусть же вновь под марш и чинный строй… падут:( Только вот последние слово невидимо и никогда не звучит в «гимнах-призывах». Не звучат в пафосных книгах слова о том, что нет между народами различий. Таких маленьких животных разрывают хитроумные и жестокие снаряды, а у этих существ нет никаких мыслей о ненависти к врагу… они на этом поле равные. Люди, что пришли умирать не за свои истины, не за свою честь… они умирают бессмысленно ради единиц. И вот из года в год, из столетия в столетие больна земля хронически войной, что рецидивирует в разных клинических случаях, рецидивирует остро, токсическими выстрелами распространяется, вызывая агонию и тление жизни. Как же надоело! Найдите лекарство.

… а пока нам стоит читать такие книги, как эта. Тогда есть надежда, что хоть и нет лекарства от неискоренимой хвори, но есть против неё анестетик, позволяющий крошечным существам не пасть хотя бы из-за своей наивности и веры в торжественный фарс, с которым их отправляли умирать.

И (как обычно) стОит знать, как назвал книгу сам автор. Нет там "фронта", нет "перемен"...

Im Westen nichts Neues

Не знала этого. Я учила не немецкий, а английский. Сейчас ввела это заглавие в переводчике… и в самом деле переводится «На западном». Просто так, без «фронта» и «перемен». Но разделив заглавие на две части, внезапно появляется значение и последнего слова, что не только «западный», но и «без перемен» там есть. Фронт, видимо, уже добавили наши переводчики по смыслу. Но все равно. В немецком такая особенность в переводе, что перевод без «nichts Neues /ничего нового» опускается?


Спасибо за пусть и маленькое знание, но это было, как еще одна черта этого текста.

Не знаю, что и сказать. Перевод чего опускается? Впрочем, я учил английский, а немецкий - это так, по методу бравого солдата Швейка.
Не за что, это знание всегда с Вами. И - даже когда название переведено точно, оригинальное название может что-то добавить. "Три товарища" и "Драй Камараден" - произнесите вслух и почувствуйте разницу. ;)
Или "Крокодил из страны Шарлотты" Иоанны Хмелевской. [spoiler]В книге об этом так:
Казалось бы, все понятно? Но по-польски книга называется "Krokodyl z kraju Karoliny" (ВСЕ ударения на второй слог от конца - для поляков это свято не менее чем... все остальное). Еще одна загадка в детективе. ;) [/spoiler]

И вдогонку - по поводу оригинальных названий. Перебираю книжки, вижу знакомого автора и название, на котором внутренний переводчик спотыкается.

Thornton Wilder, "The Bridge of San Luis Rey".

Потребовалось включить логику, чтобы понять, что в столице Перу мост короля Людовика Святого по-другому называться не может. ;D