Архив моих дорог. Ну или дороги моих архивов)))

[NNNika]

Большое спасибо за чудесное продолжение, эрэа Ника!

[Nicael]

Ох, как бы не наломал теперь Раймон дров...
Спасибо за продолжение!

[Tory]

Прекрасное продолжение! Ох, какие эмоции кипят... Это я теперь спать спокойно не буду, пока не узнаю, чего еще натворил маленький Вороненок.

[Enigma]

Спасибо Вам, эрэа Ника!

[Ника Кори]

Эрэа, спасибо вам за отзывы. Мы с Раймоном просим прощения, что немного пропали. Спешим исправиться и рассказать, что было дальше
________________________________

***
На душе уже который день было тошно. Салина давно ушёл, кажется, даже уплыл к себе домой на остров Марикьяру, соберано всё время где-то пропадал – уезжал утром и возвращался к вечеру, покрытый дорожной пылью, в пропотевшей рубахе, иногда сердитый, но чаще довольный. Впрочем, когда он злился, он тоже улыбался, но соваться к нему в такие моменты было себе дороже. Раймон и не совался – он вообще старался держаться от герцога подальше.
Из головы не шёл подслушанный нечаянно разговор. Было очень обидно, и почему-то вспоминался тот несчастный апельсин, который он так и не решился попросить на постоялом дворе. Как будто он опять лежал на тарелочке совсем рядом, только руку протяни, но пока Раймон набирался смелости, кто-то равнодушно смахнул оранжевый шарик к себе в карман.
Хотя, если говорить по-честному, апельсина-то и не было. Соберано ведь сказал – поедешь со мной в Алвасете, будешь там жить и учиться. Ничего другого он и не обещал, так что нечего злиться, если сам что-то придумал. Нет, обещал – показать морских ежей… Наверное, забыл. Раймон их уже видел, Амадо даже не понял, чему он так обрадовался. А он хотел даже в тот день похвастаться отцу, но тот был занят, и разговора не получилось, а наутро приехал Салина…
Они вообще толком не разговаривали с той самой ночи Летнего Излома. Раймон думал – дело в дороге, может быть, в том, что маршалу из-за него пришлось изменить все свои планы и ехать не в столицу, а домой, может быть – в той ссоре из-за Бриса… А тот просто понял, что всё-таки заполучил наследника, и успокоился. О чём ему было разговаривать с мальчишкой, который похож на будущего герцога как Салина на гайифца?
…Да, но ведь он извинился тогда за то, что накричал. И купал Раймона в той крохотной придорожной гостинице. И вытирал ему голову жёстким, пахнущим крахмалом полотенцем. И показал ему потом море…
Ну и что? Мама тоже о нём заботилась, пока он был маленьким. Давала тёплые лепёшки с козьим молоком, штопала одёжки, просила быть осторожнее, когда илло брал его с собой в горы. А потом отдала сына дядюшке Клаусу, стоило тому только попросить.
Нет, соберано его никому не отдаст! Он же сам сказал – ты уедешь, если захочешь! Когда сам захочешь! И потом, ему же нужен наследник!
Ну да, пока что нужен. А если… если у него появится другой сын? Если он и правда женится, как советовал ему кузен Диего, или найдётся кто-нибудь вроде Раймона, только умеющий носить кружева, сморкаться в платочки и есть всеми этими дурацкими вилками? Он, этот кто-нибудь, будет умным, за него не придётся краснеть и закатывать глаза от очередной ляпнутой им несуразности. А с Раймоном тогда что будет? Выпроводят в Варасту или поселят где-нибудь в Кэналлоа? Да лучше сразу головой о камни! Лучше всего было бы сбежать прямо сейчас, не дожидаясь, пока его выставят вон, как ставшую ненужной вещь – только вот как быть со словом, которое он дал?
Но я же не давал обещания, попробовал было вывернуться Раймон. Я просто сказал, что согласен остаться.
Не крутись, посоветовал вездесущий внутренний голос. Это всё равно что обещал. Вы оба обещали, и отец своё слово держит. 
Может, дождаться, когда соберано вернётся, подойти и прямо спросить – зачем я вам нужен?
Услужливое воображение мгновенно нарисовало картинку: герцог Алва насмешливо приподнимает бровь, тонкие губы изгибаются в ухмылке.
«Позвольте узнать, юноша, с чего такие вопросы? Подслушивали?».
«Нет, я не подслушивал… я просто…».
«Вы просто стояли под дверью, а голоса были слишком громкими, разумеется. Тогда вы должны были слышать, что я говорил рэю Салине – мне нужен наследник».
«А зачем?»
На этом воображение иссякло. Раймон поёжился – такого разговора он явно не хотел, но в самом деле, зачем соберано так уж до зарезу нужен наследник? Он, конечно, не молодой уже, почти старый, но не собирается же умирать…
В памяти тут же всплыли шрамы на отцовской спине. Раймон отчаянно замотал головой, прогоняя эти мысли. Нет же, нет, это было давным-давно! А сейчас соберано дерётся лучше всех в Талиге, и никто его не достанет. И умрёт он не скоро!
Так ничего толком и не надумав, мальчик напился воды прямо из фонтана, на бортике которого сидел, и поплёлся обратно в замок.

[Ника Кори]

– Дор Рамон! – старший конюх радостно улыбался и призывно махал ему обеими руками. – Дор Рамон, а я ж вас с самого утра ищу! Пойдёмте со мной, у меня для вас дело есть.
Дело – это хорошо. Когда занят делом, в голову не лезет всякая чушь. Раймон с готовностью пошёл следом за Пако, покосился на пустующий денник Бриса (у-у-у, ныгна кыкра, змей чёрный!), на ходу погладил толстого и наглого рыжего кота – тот распушил хвост, снисходительно мурлыкнул и подставил лобастую башку.
– Красавца нового привезли, – объяснил Пако, снимая с крюка уздечку и сворачивая к паддоку. – Вы лошадок любите, вам интересно будет посмотреть, вот я и позвал.
В леваде и в самом деле пасся незнакомый конь – серый полумориск с добрыми, но хитрыми глазами. Раймон тихонько свистнул. Конь насторожил уши и скосил на него глаз. Мальчик засвистел снова. Серый всхрапнул и мотнул мордой. Раймон засмеялся, взял протянутую Пако морковку и перемахнул через заборчик.
…Серый оказался настоящим чудом: деликатно сжевал угощение, пофыркал, дал себя погладить, а потом вдруг легонько ткнулся мордой Раймону в плечо – то ли поблагодарил, то ли предложил поиграть. Раймон обнял коня за шею. Очень хотелось поджать ноги и повиснуть, но позволять себе такие вольности с самого начала было невежливо.
– Как его зовут? – обернулся мальчик к конюху.
– Грис, – улыбнулся Пако.
– Как? – Раймону на миг показалось, что он ослышался.
– Грис, – чётко повторил старший конюх. – А, вы вот о чём!.. Да это только звучит похоже. У соберано, если по-вашему говорить, Ветром коня зовут, а этот – серый, по масти и назвали.
– Грис… – задумчиво повторил Раймон. – Гри-ис… ты хороший, Грис, ты это знаешь?
Грис фыркнул. Он знал.
Потом Пако надел на мориска уздечку, ухватил Раймона под мышки и легко взметнул на спину серого со словами: «А ну-ка, дор Рамон! Да вы не бойтесь, выезжен он как надо!». Раймон и не боялся, он тут же сообщил, что в Варасте ездил без седла и иногда даже без уздечки. О том, что всякий раз получал за это от дядюшки по шее, мальчик скромно промолчал. Пако только восхищённо поцокал языком и покачал головой.
Потом они втроём сделали несколько кругов по загону.
Потом серый жизнерадостно вывалялся в песке.
Потом Раймон вместе с Пако чистили его.
Потом Пако чистил Раймона.
Потом Раймон скормил Грису ещё две морковки.
– Ну что, дор Рамон, понравился вам конь, вижу? – улыбаясь, спросил конюх.
Мальчик быстро закивал. Грис был чудом, умником и сокровищем, это было прямо-таки написано на его доброй серой морде.
– Вот и славно, – подмигнул Пако. – Свой конь, он всегда в радость должен быть.
Последняя фраза была сказана по-кэналлийски, и Раймону показалось, что он что-то не так понял. Глядя на его растерянную физиономию, Пако ещё сильнее расплылся в улыбке.
– Так и есть, дор Рамон. Ваш это конь. Соберано сам выбрал…

***
Рокэ вернулся из порта, когда уже начинало темнеть. Спешился, бросил поводья подскочившему Ческо, – Брис недовольно фыркнул, но скорее для вида, – и взбежал по лестнице.
– Луис, рэй Эчеверрия давно приехал?
– С час назад, соберано. Я сказал, что вы просили дождаться. Он в вашем кабинете.
– Хорошо. Ужин подадите туда.
– Да, соберано.
– Соберано! – Раймон, отчаянно стуча каблуками ещё не стоптанных туфель, почти скатился по ступенькам ему наперерез. – Соберано! Спасибо!
Взъерошенный, с живописно спущенным почти до колена чулком на левой ноге, с запутавшимися в волосах сухими травинками, мальчишка прямо-таки светился от радости. Казалось, погаси сейчас в коридоре свечи – темнее не станет. Таким счастливым Алва не видел Раймона ещё с Тронко. Но за что он благодарит?..
– Спасибо! – выдохнул он ещё раз и, видимо, заметив замешательство герцога, добавил: – За Гриса…
– Ах вот ты о чём, – значит, сыну выбранный им конь пришёлся по душе. Хоть какая-то польза от сегодняшних дел. – Что ж, не стоит благодарностей. В конце концов, надо же тебе на ком-то ездить. Я так понимаю, вы нашли общий язык? 
Раймон растерянно кивнул:
– Да…
– Вот и прекрасно. И имей в виду: хоть ты и считаешь себя непревзойдённым наездником, научиться тебе предстоит ещё многому. Очень надеюсь, что у тебя хватит ума не поломать ноги ни себе, ни коню.
– Да, соберано, – разом поскучневшим тоном откликнулся Раймон, глядя куда-то себе под ноги.
Кажется, что-то было не так, потому что выражение чистой радости с лица мальчика стёрли словно мокрой тряпкой. Мелькнуло мгновенное трудноопределимое желание – задержаться, сказать что-то другое, расспросить сына, но в кабинете ждал Эчеверрия и неотвеченное письмо регента. Рокэ быстро прошёл по коридору и повернул ручку двери.
– Прошу меня извинить, Серхио…

[Ника Кори]

***
Если бы не музыка, Раймон ни за что не задержался бы этим вечером возле  кабинета соберано. Близко бы не подошёл – хватит с него случайно услышанной правды и холодных отповедей! Но музыка была, резкие аккорды раскачивали и рвали внезапно загустевший воздух, застревавший в горле колючим комком. Раймон несколько раз переглотнул и медленно, как завороженный, сделал несколько шагов к знакомой двери. Незапертой.
Мальчик уже знал, что такое гитара, но никогда до сих пор не слышал, как играет отец. И не видел. Соберано часто напевал или насвистывал что-то, это стало привычным ещё в первые дни на пути из Тронко, Раймон даже подпевал ему иногда, но сейчас...
Герцог, казалось, слился с инструментом, сильные пальцы летали над струнами, метались по грифу, и от этой музыки начинало часто-часто колотиться сердце и становились холодными ладони.
Раймон даже не понял, в какой момент отец запел – ему показалось просто, что он различает в музыке слова, и только спустя несколько мгновений мальчик услышал произносящий их голос.
Переборы – один за другим, Раймон то взлетал, то проваливался куда-то вместе со звуками, но музыка не давала утонуть, подхватывала, выносила снова на поверхность, чтобы дать возможность сделать вдох – и снова унестись то ли в слепящее своей яркостью небо, то ли в тёмную страшную глубину. Гитара звенела, и в звуках рвущихся отчаянно струн Раймону слышались тоска, боль, гордость и отчаянная ярость, с какой, наверное, рвут из ножен клинок, бросаясь навстречу целой толпе врагов. Пусть мне не выжить, но и вам, твари, не победить!
Песня кончилась, герцог прижал струны ладонью и коротким резким движением головы откинул со лба волосы.
– Иди спать.
Раймон вздрогнул. Забывшись, он и не заметил, как оказался за дверью кабинета. Надо было бы пробормотать извинения и исчезнуть, пока отец не высказал ему всё, что думает о сопливых мальчишках, околачивающихся где попало вместо того, чтобы заниматься делом, но только что услышанная мелодия всё ещё звучала внутри и не давала уйти. 
– А можно... я ещё?..

***
Рокэ не сразу заметил появившегося слушателя. Мальчишка стоял как-то странно, боком, до половины протиснувшись в дверь. Очень тихо стоял, кажется, забывая даже дышать. Только зябко вздрагивал иногда и машинально тёр ладошками локти  – то ли мёрз, то ли просто пробегал по рукам нервный холодок. Стоял и слушал, слушал, слушал... Не то чтобы он мешал, но такое внимание нарушало привычный порядок вещей, да к тому же напиваться при свидетелях не хотелось. Герцог прижал струны ладонью:
– Иди спать.
Мальчишка вздрогнул, словно просыпаясь. Рокэ ожидал, что он кивнёт и исчезнет так же бесшумно, как и появился, но Раймон облизнул пересохшие губы и качнулся вперёд, явно собираясь что-то сказать.
– А можно... я ещё?..
– Ещё? – переспросил Рокэ, просто чтобы что-то сказать.
– Послушаю, – совсем тихо ответил мальчик. Глаз он не опускал, они были блестящими и очень-очень тёмными.
Герцог прикусил губу, потом усмехнулся. Вышло, кажется, кривовато.
– Что ж, слушай... если хочешь. Да не стой там, заходи.
Раймон вошёл, скользнул взглядом по стулу у стола, свободному креслу и опустился на пол, привалившись плечом к холодному камину. Повозился, пристраивая поудобнее голову, обнял руками колени. Рокэ плеснул себе вина, выпил. Странная компания, такой у него давно не было... Что ж, в собутыльники мальчишка пока не годится, а вот в слушатели – сейчас узнаем.
...Через несколько минут он с лёгким удивлением отметил, что присутствие мальчика ему не мешает. Впрочем, удивление скользнуло и растаяло, то ли смытое горчащим привкусом «Чёрной крови», то ли развеянное собственными аккордами.

Земля моя-мама,
Веди меня прямо,
Веди меня по камням
К солнцу в небе гореть.
Готов тебя вновь я
Поить своей кровью.
А ты обнимешь меня,
Браня и храня,
Сама черна, словно уголь,
Сама красна, словно медь!

...А мальчишка не просто слушает. Закатные твари, да он весь растворился в музыке! Правильно, что разрешил ему войти, всё равно стоял бы под дверями и обтирал спиной пыль со стен. Карлос тоже любил слушать гитару... А Рубен играл лучше тебя. Или так просто запомнилось, потому что он был всесильный старший брат, большой, красивый, сильный, улыбающийся, а ты – просто малёк, которого он закидывал к себе на плечи одной левой, который сидел перед ним вот так же, как пред тобой сидит сейчас этот чужой мальчишка?.. Да нет, не чужой, а самый что ни на есть родной, родная кровь, будь она четырежды неладна! Раймон – Алва, во всём Алва, и сегодняшний вечер – лишнее тому доказательство... Надо бы показать ему несколько аккордов. Впрочем, нет... только если сам попросит. У вас же уговор. Ты не лезешь в его жизнь, он не мешает твоей... А сам он не попросит, тут даже гадать нечего. Придётся подсказать Хуану. Или Алехандро. Пусть учат. Спрашивать их мальчишка не боится... Нет, но как же он похож на Карлито! Порой кажется, что от тебя – почти ничего, хотя это и к лучшему... Но до чего же не вовремя вспомнились братья... А впрочем, почему не вовремя, как раз напротив...

[Ника Кори]

****
Песня закончилась, отец снова прижал струны, подержал несколько секунд, отнял ладонь. Снова глотнул вина – Раймон и не заметил, когда он успел открыть новую бутылку, и даже в кувшин не стал переливать – и вернулся к гитаре. По губам соберано скользнула странная улыбка, пальцы тронули струны – иначе, чем пару минут назад.

Niño-niño, ¿quien descansa?
Descansa niño, por la noche.
Cerrados los pétalos de flores
Tranquilas son las mariposas.
Duerme la tierra y el cielo
Duerme la luna, duérmete...

Мальчик-мальчик, кто это спит... Раймон отстранённо заметил, что понимает почти все слова. Впрочем, они были очень простыми, а мелодия – спокойной и светлой, как и положено колыбельной. Песенка, тихая, ласковая и самую малость грустная,  резко отличалась от того, что только что играл соберано, в ней не было ничего особенного, только горло вдруг перехватило. Почему-то вспомнился дом, первый его дом, и мама, касающаяся его волос. «Спи, Рамха... Да пошлёт тебе Великий Бакра добрые сны». Ведь было же это, хоть и давно, ещё до рождения Ирхи и Яклы, и почти забылось, но было же! И дядюшка Клаус был, который тоже любил его, Раймона, укладывал спать и закутывал до носа колючим одеялом. «Ночи здесь холодные, будто сам не знаешь... Да не вертись, пострелёнок». Где-то дядюшка сейчас? Почему всё так? Почему он теперь никому не нужен? Нет, какая же он свинья, ему же здесь так хорошо! В этом большом доме, таком... большом... светлом... чужом...
Комок в горле стал стремительно расти. Перед глазами всё расплылось. Раймон вцепился зубами в нижнюю губу, но слёзы были уже совсем близко. Мальчик торопливо ткнулся носом в колени, стараясь хотя бы не всхлипывать громко.  Сейчас соберано прикрикнет, скажет что-нибудь о плаксах и неженках, выгонит его из кабинета окончательно и бесповоротно, ну и пусть, пусть!..
Что-то звякнуло. Тренькнула гитара. Воздух рядом качнулся, и на спину легла большая тёплая ладонь.
– Сalla, calla, niño. Estoy aquí.
Раймон судорожно вздохнул, попытался загнать слёзы обратно, его тряхнуло коротким ознобом, в горле что-то булькнуло. Отец притянул его к себе, приподнял, усадил на колени, прижал крепче.
– Ш-ш-ш... Estoy contigo. No hay que llorar.
От герцога пахло морем, солью, вином и ещё чем-то неуловимо родным. Под тонкой рубашкой сильно и размеренно толкалось сердце. Раймон шмыгнул носом, пытаясь запомнить этот запах. Стало хорошо и одновременно тоскливо до боли в груди.
– El nativo de mi pequeño hijo...
Слова были незнакомыми, но голос – непривычно мягким и ласковым. Раймон потёрся щекой об отцовский рукав и всхлипнул, успокаиваясь.

***
Спит земля и небо, спи и ты... Вот же вспомнилось.

...Мягкий свет множества свечей, смех мамы, голоса братьев и отца, гитара в руках Рубена. Брат не был дома полтора года и вот приехал в первый свой отпуск, да ещё вместе с отцом. При виде блистательного молодого военного в чёрно-белом мундире с синей морской перевязью маленький Росио восторженно обомлел, но тот, едва приехав, скинул военную форму, подвязал косынкой волосы и стал прежним Рубеном – смеялся, дразнил младших братьев, смущал служанок, объезжал с отцом виноградники, сидел по ночам на крыше галереи и играл на гитаре.
...Расшалившийся Карлос сбивает на пол отцовский бокал с вином, притихает испуганно, но соберано Алваро только усмехается и зовёт Чико убрать осколки. Мама ерошит среднему сыну волосы – ничего, Карлито, это к счастью... Недовольство, выговоры, наказания – всё это потом, сейчас им слишком хорошо вместе, чтобы разменивать этот вечер на что-то ненужное. Не разбить, не расплескать, насмотреться и надышаться друг другом – это чувствуют все, даже младший.
...Ему семь, и его впервые не гонят спать так поздно. Он не может заставить себя отойти от старшего брата – крутится весь вечер возле его коленей, лезет под руку, заглядывает в лицо, несёт какую-то чушь – неважно что, лишь бы брат улыбнулся и ответил. Рубену он давно должен был надоесть хуже слепня, но корнет Алвасете почему-то не гонит «маленького липучку».
– Росио, оставь Рубена в покое. Ты ему мешаешь, – это мама.
Он замирает, надув губы, и недоверчиво косится на брата – правда, мешаю?.. Рубен белозубо смеётся, ухватывает его указательным пальцем за пояс штанишек, подтягивает к себе вплотную:
– Не мешает он, не мешает. Иди сюда, мелкий... Вот так... – сажает рядом с собой, позволяет просунуть голову себе под локоть, кое-как пристраивает после этого гитару на коленях и предупреждает: – Только сиди тихо.
– Дай-ка мне гитару, – это отец. Ему уже давно положено рассердиться и прикрикнуть на младшего сына, который не даёт никому покоя, а он только улыбается одними глазами и ставит на стол бокал – точную копию разбитого. – Тебе и в самом деле неудобно, давай.
Рубен охотно отдаёт инструмент. Рокэ поудобнее пристраивает голову у него на локте – чтобы лучше было слушать – и обводит комнату взглядом. Отец задумчиво трогает струны, чуть наклонив голову. Мама сидит в кресле, подперев подбородок правой рукой, и с улыбкой смотрит на отца. Карлос – на полу, затылком прижался к её коленям, мамины пальцы легко перебирают его отросшие волосы. Себя Рокэ не видит, и Рубена тоже – только чувствует щекой его руку.
Отец начинает играть. Что-то тихое и ласковое. «Мальчик-мальчик, кто это спит?..». Мама смотрит на него, улыбается, а у самой в глазах слёзы. Мама плачет? Почему? И почему тогда никто не обращает внимания? Или ему показалось... Надо бы встать, проверить, спросить, что случилось, успокоить её, но голова такая тяжёлая, и так хорошо просто лежать, привалившись к плечу брата...
– Папа, – доносится откуда-то издалека, а музыка замолчала, и как это он не заметил. – Папа, младший спит.
– Я же говорила, что ему рано... Надо уложить... – это снова мама. Нет, всё-таки она не плакала. И ничего он не спит, зачем они придумывают.
– Подожди, Лола. Он и так уже спит, не надо его трогать. Пусть побудет с нами, – это отец. Хорошо, что он так сказал, с ним спорить не будут...
Последнее, что запоминает Росио, перед тем, как окончательно провалится в сон – это мягкие гитарные переборы и ладонь брата на своём плече. Мальчик-мальчик, кто это спит?..

[Ника Кори]

Мальчишка у камина вдруг дёрнулся, сложился пополам, словно его ударили, уткнулся лицом в колени. Затрясся от неудержимого плача. Леворукий и всё твари его, этого ещё не хватало! Что с ним такое?
...Да то же самое, что с тобой. Только ему всего десять, и он не научился ещё заливать подступающую к горлу тоску вином и срывать зло на гитаре. Ему всего десять, и кто сказал, что ему не о чем плакать? Ты же ничего о нём не знаешь...
Рокэ отставил инструмент в сторону, опустился на ковёр рядом с сыном, осторожно положил руку на вздрагивающие лопатки.
– Тише, мальчик, тише. Я здесь.
Мальчишка всхлипнул, подавился слезами, закашлялся. Рокэ поморщился от острого, как зубная боль, чувства жалости. Обнял Раймона за плечи, неловко притянул к себе. Кажется, в первый раз за всё время их знакомства. Разозлился на себя, сгрёб мальчишку в охапку, посадил себе на колени.
– Ш-ш-ш... Я с тобой. Не надо плакать.
Раймон всхлипнул снова, прижался мокрым лицом к его рубашке, заревел уже в голос, горько, как обиженный малыш. Ничего, пусть. Пусть выплачется сейчас, пока может…
Рокэ медленно гладил сына по спине, тихонько приговаривал что-то ласковое на кэналлийском, просто повторял то, что говорили маленькому плачущему Росио мама, отец, няня, даже не вдумываясь в то, что произносит его язык – всё равно ведь малыш не поймёт. Рубашка промокла там, где в неё тыкался сопливый нос, но противно герцогу не было и отстраниться не хотелось. Похоже, успокаивать расстроенных мальчишек он тоже умеет... Каких только талантов в себе не откроешь на пятом десятке.
Всхлипывания стали тише, потом Раймон глубоко вздохнул и шевельнулся.
– Всё?
– Ага... – мальчишка мазнул по глазам рукавом и им же собрался вытереть под носом. Рокэ перехватил его руку:
– Что ты делаешь, умник! Платок тебе на что?
Мальчишка напряжённо замер, глядя в пол, и Рокэ двумя пальцами развернул его за подбородок к себе. Достал из кармана платок, стал вытирать зарёванную мордочку. Может, лучше отправить его умываться? Или спать? Или сначала позвать врача, пусть даст выпить какой-нибудь успокаивающей дряни, чтобы заснул быстро и без снов? Или поискать что-нибудь подходящее в своих запасах?
Герцог прикусил губу – да, господин маршал, нянька из вас получается так себе. Ребёнок, только что доверчиво прижимавшийся к нему, снова настороженно закаменел рядом, приподняв плечи и старательно отводя глаза. Ждал не то насмешки, не то выговора. Похоже, другого он от тебя и не ждёт.
– Тебе пора спать. Не стоило засиживаться так поздно, – Рокэ легко поднялся, увлекая за собой наследника. – Пойдём-ка.
Раймон ойкнул, дрыгнул ногами:
– Не надо! Я сам!
Ну конечно, сам… Его очень взрослый, очень самостоятельный десятилетний сын никак не допустит, чтобы папа нёс его в комнату, как маленького. Рокэ подавил усмешку и поставил Раймона на пол:
– Сам – это прекрасно. Но в постель всё же пора. Вперёд, – и, взяв мальчика за плечо, легко подтолкнул к двери.

***
Герцог проводил сына до спальни, помог раздеться, подождал, пока тот уляжется. Наверное, не стоило пренебрегать умыванием, но Алва решил, что ни один мальчишка ещё не умер от того, что поспал неумытым, а звать кого-то из слуг или самому возиться с тазами и полотенцами не хотелось до одури.
Раймон юркнул в кровать и притих, только блестели в темноте чёрные глаза. Рокэ наклонился, поправил одеяло и чуть было, сам несказанно удивившись своему порыву, не поцеловал мальчика в лоб, но в последний момент передумал и просто задержал на несколько секунд ладонь, отводя со лба и глаз сынишки длинные пряди волос.
– Покойной ночи, Раймон.
– Покойной ночи... соберано.
Показалось, или он хотел сказать что-то другое?
____________________________
Колыбельную - правда, в женском исполнении - можно послушать, если кому-нибудь будет интересно, тут: https://music.yandex.ru/album/3050747/track/25783977?from=serp

[Ника Кори]

Вернувшись к себе, Рокэ рассеянно тронул пальцами гитарный гриф, взял недопитый бокал, подошёл к распахнутому в ночь окну. Пить, как ни странно, больше не хотелось.
Из головы не шёл плачущий мальчишка, к мыслям о Раймоне примешивались собственные воспоминания, особенно нагло вылезшие сегодня из щелей памяти и начавшие свой излюбленный танец перед глазами.
…Сколько же ему тогда было? Меньше, чем нынешнему Раймону, лет семь или восемь. Ну да, довольно скоро после того счастливого вечера, уже после гибели Рубена… Теперь и не вспомнить, что стало причиной – то ли огрызнулся ли в ответ на его приставания Карлос, тяжело переживавший смерть брата, то ли просто пришло осознание непоправимости случившегося – запомнился только горьковатый привкус во рту от жёстких диванных подушек, в которые он утыкался лицом.

…– Эй, ты чего?.. Рокэ… Да не реви же ты!
Карлос тянет его за руку, трясёт за плечо, но разве он может помочь?!
– Хватит плакать… Ну пожалуйста… Рокэ… Ну, не надо, мелкий…
Мелкий…. Так всегда называл его Рубен. Называл, но больше так не скажет! Никогда! Это самое «никогда» надвигается на семилетнего мальчишку свистящей пустотой, придавливает невыносимой тяжестью, заставляет ещё сильнее зайтись в плаче.
– Росио, ну что с тобой? Мама!.. Мама, Росио плачет! Я не знаю, почему…
– Я вижу. Оставь нас. – Руки. Родные, прохладные, мягкие. Ложатся успокаивающе на затылок и на спину, теплое дыхание касается макушки. – Росио… Сынок… тише. Не надо, родной. Всё пройдёт.
Он всхлипывает, мотает головой, вырывается из маминых объятий. Не пройдёт, никогда не пройдёт, неужели она тоже не понимает?!
– Я знаю, что тебе плохо, малыш. Ты скучаешь по нему, я знаю… Рубена больше нет с нами, но… он всегда останется с тобой. Ты его не забудешь… И он тебя – где бы он сейчас ни был. Иногда те, кого мы любим, малыш, уходят. Так бывает. Не нужно их винить, нужно просто помнить… Вспоминай его почаще, мой хороший. И тогда он будет с тобой – всю твою долгую-долгую жизнь.
Мама понимает. Мама всегда его понимает… Росио отрывается от подушки, позволяет обнять себя, тоска не уходит, но в ней появляются какие-то проблески, становится снова можно дышать.
– А папа… и Карлос?.. Они тоже?..
– Когда-нибудь – да, малыш. Мы все когда-нибудь умираем, и ничего с этим не поделаешь. И не надо этого бояться. Тем более, что это будет очень нескоро... И они, и ты будете жить долго-долго.
– А ты?
– Я постараюсь, мальчик мой… – Мама прижимает его к себе, он не видел её лица, почему же сейчас кажется, что она тоже плакала?..

…Бокал алатского хрусталя ударился в стену, разлетелись капельками-брызгами осколки. Герцог Алва на миг прижал к глазам ладони, загоняя своих демонов подальше, туда, откуда они только скалятся, но не жалят. Спустя семь лет после этого разговора не станет Карлоса, вслед за ним уйдёт дора Долорес. Они с отцом останутся вдвоём. Отец… Закатные твари, как он со всем этим справился? А ведь когда-то Рокэ казалось, что он хорошо понимает соберано Алваро…
– Что-то ты сейчас сказал бы мне, отец? – разговаривать в пустой комнате глупо, но не глупее, чем бить бокалы от воспоминаний сорокалетней давности.
«Для начала возьми себя в руки, – неожиданно отозвался в голове спокойный голос. – У тебя нет поводов так раскисать. Что до мальчика… Ты не пробовал его любить?».
Почему-то он даже не удивился. Наверное, голоса в голове – это плохо, но не пугаться же их тому, кого последние лет двадцать называют сумасшедшим! Только навалилась вдруг на плечи тяжёлая вязкая усталость.
– Любить? Это не по моей части. Я на подобные чувства не способен, – ухмыльнулся соберано Кэналлоа.
«Будь любезен, не паясничай», – сухо попросил голос.
Интонации были Рокэ хорошо знакомы. Настолько хорошо, что спина как-то сама собой выпрямилась, локти прижались к бокам, и герцог Алва едва удержался, чтобы не наклонить голову в приличествующем случаю поклоне со словами «Да, соберано». Л-леворукий…
«Прекрасно, – голос в голове был всё так же сух. – А теперь марш в постель. Поговорим на трезвую голову».
– Я не пьян, – кому он это говорит? Спорить же бесполезно. Проще бакранского козла убедить в чём-то, чем… Рокэ в последний момент сдержал рвущийся наружу смех.
«Вот это я и имел в виду», – кивнул голос. Кивнул? Как может кивнуть голос? Леворукий его знает, но ведь кивок был, он его не то увидел, не то почувствовал. «Иди спать. Завтра у тебя будет трудный день».
Герцог Алва почёл за лучшее не спорить.

[NNNika]

Потрясающее продолжение! Удивительно теплое и, в то же время пронзительное...

[Красный Волк]

Честное слово, вот была уверена, пока читала: сейчас, переполненная до краев бурлящими внутри впечатлениями, напишу на едином дыхании длиннющий-предлиннющий восторженный отзыв на это чудо. Но дочитала до конца - и поняла: слов у меня просто нет. Они снова кончились. Совсем. Зато перехватило горло - и в горле стоит комок. А где-то внутри поет, плачет и яростно смеется кэналлийская гитара. И отзывается эхом: "- Покойной ночи, Раймон. - Покойной ночи... соберано..."
Всё, что могу сказать - это прекрасно. Ошарашивающе прекрасно. И рвуще душу сильно, обжигающе, горько и светло... А воспоминания Рокэ о своем детстве, о матери, об отце, о Рубене, о Карлосе... это ох. Они, все Алва - тоже здесь совершенно прекрасны. Такие изумительно настоящие. Такие живые. Такие, по терминологии Зои Гастаки, "горячие". Так неистово любящие жизнь... А еще это - семья, в которой действительно жила любовь. Тоже - не показная. Тоже - настоящая. Как ветер, как хлеб, как огонь, как дыхание...
Спасибо огромное, эрэа Ника . Просто спасибо - и низкий поклон. От всего сердца .

[Tany]

Какое замечательное завершение хорошего воскресного дня! Долгожданное продолжение, и так много!
Спасибо, эрэа Ника Кори

[Tory]

Прекрасное продолжение. До кома в горле трогательные сцены. Очень здорово написано.
Спасибо огромное.

[Ника Кори]

Потрясающее продолжение! Удивительно теплое и, в то же время пронзительное...

Спасибо, эрэа NNNika!

Эрэа Красный Волк, я рада, что про семью Алвы получилось хорошо написать

Долгожданное продолжение, и так много!

Спасибо, эрэа Tany! Много вышло, да, но следующее продолжение будет не раньше, чем через неделю-полторы.