Пишу стихи, чтоб вслух не бредить, устав, массирую виски.
Хожу в малиновом берете с пером фиглярским, шутовским,
К мирским благам не привыкаю - чего покрепче там плесни –
Ведь мне не хвастаться венками с высот победных колесниц.
Считаю бисер лет по зóрям: там сколько выйдет – все мои.
Увы, непросто слыть позором такой блистательной семьи.
Гербы под перекрестьем балок не выпустят из кабалы,
Порой почти под десять баллов штормят столичные балы.
Жизнь, как сговорчивый возничий, везёт, покуда вьётся тракт,
А я… Я зол и ироничен, и завсегда охоч до драк.
Исправить поздно уж пытаться: нотаций выплеснув ведро,
Отмыть не выйдет репутаций, от коих дам бросает в дрожь.
Но обречен я, страх изведав, споткнувшись, взглядом стекленеть,
Едва замечу профиль деда на барельефе на стене.
Гордыня стала мне отрадой, я на цепи, как кот-Баюн,
А мог на штурм водить отряды, а мог - командовать в бою.
Цеплять слова, скрепляя звенья, где надо тонко, мудро врать,
И в сапогах протопать в Вене по императорским коврам.
Фортуна ловко фарт рисует: четыре пишем, два в уме...
Кроить границы, править судьбы я мог бы, мог бы… Не сумел.
И всё же кажется ещё нам, что счастье близко, что вот-вот…
Но шансов, мной не воплощённых, хватило бы на целый взвод.
А потому зазря ластитесь – не сдаст чужих, на пробу, тайн
Несостоявшийся властитель и незадачливый бунтарь.
Вновь станет ночь совою ухать. В каморке тесной, угловой
Я жду, когда придет старуха за непутёвой головой.
Настигнут дариевы Иссы в каком случайном кабаке?
Она протянет мне нарциссов неувядающий букет.
Как лик луны сегодня бледен… Дымит мое Бородино.
Мне некому вручить наследье: свободен, значит, одинок.
Ты не пиши на камне anno. Неважно, молод или стар,
Пусть будут девы и тюльпаны. Вот только ангелов не ставь.
Срок близок, но пирует Вотан – слепой языческий божок.
Меня, похоже, для чего-то судьба упрямо бережет,
Хранит и холит. Да и ладно, хоть мало толку с этих благ.
Кому удача, мне – баллады. Точнее, кабала баллад.