Официальный сайт Веры Камши

Три наименее спойлерные главы.

В книге они идут отнюдь не подряд, кроме того, в них содержалось некоторое количество спойлеров, которые, по понятным причинам, из предлагаемого варианта изъяты.

Глава ???
Старая Эпинэ
Талиг. Нойедорф
400 год К.С. Осень

Когда лошадь жаждет нестись карьером, лучше всего это ей и предложить. Арно так бы и поступил, будь они с застоявшимся Каном вдвоем. Увы, общество оседлавших лохматых коровок гаунау располагало к сдержанности, и теньенту оставалось лишь играть поводом, отвлекая внимание жеребца. Кану хотелось в луга, благо луга за придорожной канавой имелись, причем самые привлекательные: ровные, широкие, скачи — не хочу, хоть до далекого леса, хоть вдоль дороги.

— Шагом, — не очень искренне велел Арно, — шагом... Не на охоте.

Кан фыркнул и попытался навалиться на повод — настроение хозяина он чуял, а дипломатии не признавал. Виконт Сэ подобного поведения себе позволить не мог, по крайней мере на этом обсаженном кривыми вязами тракте. Приходилось не только сдерживать коня, но и вести серьезную беседу.

— Вы сосчитали малые смерчи, которые предшествовали большому? — допытывался полковник Лау-кто-то-там-шельм, возглавлявший ползущую, будто на похоронах, процессию. — Не было ли их четыре или восемь?

— По-моему, было штук шесть, — честно попытался припомнить Арно. — Больше четырех точно, но считать мне в голову как-то не пришло.

— Это объяснимо, — обрадовал «медведь». — Вы вряд ли в тот миг думали, что накрывшая вас буря несколько необычна.

Арно в тот миг не думал вообще, но не признаваться же в этом исконному врагу, пусть и решившему полгода не воевать.

— Я думал, как догнать вражеских всадников. Это были наемники из Каданы.

— Легкая кавалерия, — проявил осведомленность полковник. — От них может быть польза в поиске, но не в серьезном сражении.

— Когда на одного приходится шестеро, — буркнул теньент, — и каданец за четверть рейтара сойдет.

Спутник свел густые рыжеватые брови, явно порождая очередной вопрос, но огласить его не успел. Кану ползучая компания надоела окончательно, мориск резко свернул и, уподобившись орлу, воспарил. Приземлившись, безобразник предпринял попытку сорваться в галоп. Не вышло, и прижимающий уши и раздувающий ноздри жеребец был водворен на прежнее место в строю.

— Он не собирался меня высаживать, — объяснил Арно. — Он так шутит.

— Ваш конь в хорошем расположении духа, — кивнул гаунау. — Вы, надеюсь, тоже.

Теньент предположение подтвердил, хотя к радости — он возвращается — примешивались досада и предчувствие разговорчика с братьями. Арно предпочел бы объясняться с Ариго или, на худой конец, с Райнштайнером, но в Западную армию принесло сперва Эмиля, а потом и Ли, о котором гаунасский полковник имел самое высокое мнение. Об этом теньенту торжественно сообщили при знакомстве, во время коего Арно пребывал в слегка помраченном состоянии. Долговязый штабной дрикс минутой раньше объявил, что виконт Сэ, во-первых, свободен, а во-вторых, обязан своей свободой королю Гаунау. Обычно бойкий на язык теньент растерялся, и тут в комнату ввалился гороподобный Лау...

— Начало бури стало для вас полной неожиданностью?

Прекращать расспросы спутник не собирался. Беседа тянулась, пока гаунау полностью не удовлетворил свое любопытство, что произошло уже в виду длинного, будто гусеница, дома, на крыльце которого ржали «фульгаты», а за забором вдохновенно катался в пыли серый в яблоках мориск. Очень знакомый.

— К моему глубокому сожалению, я крайне спешу, — объявил проделавший весь путь шагом полковник. — Прошу вас засвидетельствовать мое почтение маршалу Савиньяку. Я надеюсь увидеть его после ужина. Желаю вам всего наилучшего.

— Благодарю вас, — благовоспитанно произнес Арно. — Засвидетельствуйте, в свою очередь, мое почтение его величеству.

Нынешних братних офицеров теньент не знал — «закатные твари» обо всем догадались сами.

— С благополучным возвращением, сударь! — весело поздравил худощавый капитан. — Фред, лошадку прими. Маршал в дальней комнате.

Задержаться перед услужливо распахнутой дверью невозможно, значит, кляча твоя несусветная, вперед!

Тряпичные половики глушат шаги, стоящий у окна Лионель не оборачивается, ну и как прикажете к нему обращаться? Не господин же маршал или еще какой проэмперадор? Три комнатенки, две двери, два порога, перешагивая первый, Арно забыл нагнуться и получил от низкой притолоки по голове, второе препятствие удалось взять благополучно. Щелкнуть каблуками и доложить по всей форме? Пожалуй...

— То, что дриксы тебя при первой возможности выставили, понятно, — Ли по-прежнему смотрел в окно, — а вот как вышло, что вернули Кана?

— Совесть! — огрызнулся застигнутый врасплох Арно. — Ты слышал, что это такое? Я вытащил из лужи ихнего Баваара. За уши.

— В ближайшее время он им не пригодится. Садись и пиши матери.

— Сейчас?! — не понял Арно.

— Именно. Не могу сказать, что я за тебя совсем не волновался, но это, как ты понимаешь, в прошлом. Без письма ты отсюда не выйдешь. Стол, чернила и бумага во второй комнате.

— Про дриксов ты, надо думать, слушать не хочешь?

— Кыш!

Каблуками Арно все-таки щелкнул, и совершенно зря — в шпору вцепился круглый пестренький коврик. Отодрав нахала, теньент предусмотрительно наклонил голову и без происшествий перебрался в среднюю комнатушку. Встреча с братцем-Проэмперадором получилась глупей некуда, но умной она выйти и не могла, а писать так и так бы пришлось. Арно открыл чернильницу с родимым оленем, потряс головой, привыкая к мысли, что гуси на флягах и письменных приборах остались позади, и с лету изобразил:

«Матушка, у меня все очень хорошо, я здоров. Из-за бури я попал к дриксам и по случайности спас известного у них офицера. Я назвал себя своим титулом, но они не подумали, что виконт Сэ - Савиньяк. Сегодня я вернулся вместе с Каном. Как дела в нашей армии, тебе напишут братья. Как твое здоровье и как здоровье графа Бертрама? И какова у вас погода? Здесь тепло и очень солнечно. Твой сын Арно».

Личная печать виконта Сэ осталась на Мельниковом лугу, о чем Арно подумал лишь сейчас.

— Запечатаешь? — Теньент помахал письмом. — У меня кольцо потерялось...

— Балбес. — Лионель пробежал злосчастное послание глазами и неторопливо разорвал. — Мать сейчас в Тарме, так что Бертрам неуместен, а ты будешь переписывать, пока не наскребешь событий и чувств на две полные страницы. И учти, отчетом о сражении тебе не отделаться.

Последний раз граф Валмон заезжал к Иноходцам еще при жизни Магдалы. До восстания все запросто ездили в гости ко всем, затем прежняя жизнь рухнула, и вот теперь пришло время убрать хотя бы часть обломков — именно так выразился Проэмперадор Юга, уведомляя командующего ополчением Внутренней Эпинэ о своем прибытии. Робер, чувствуя себя одновременно растяпой и подхалимом, трижды проверил, готовы ли гостевые комнаты и что творится на кухнях. Повар завязывался в узел, однако бой, который он вел, был безнадежен. Про разборчивость Валмона Иноходец слышал с детства — деда аппетиты «этого кошачьего Бертрама» бесили, а своих чувств прежний хозяин Эпинэ не скрывал. Старик кромсал ножом жаренное на решетке мясо и твердил, что в свои семьдесят пять пробежит две хорны и не заметит, а обожравшийся паштетов Валмон свалится через сотню шагов. «Я еще спляшу на справедливых похоронах! — сулил Повелитель Молний после смерти Магдалы. — Не пройдет и года, как гадину задавит ее собственный жир!»

Дед просчитался — плясали другие, и плясали на костях Эпинэ, но граф Бертрам в этом не участвовал, он в это время по мере сил отравлял жизнь подминавшим под себя дедовы земли Колиньярам. Не из милосердия, само собой, — поглотитель сыров не терпел, когда кто-то разевает пасть шире Валмонов...

— Ты как хочешь, — напомнил о себе и настоящем Карои, — только я тоже твой гость и к тому же посол дружественной державы. Изволь накормить.

— И меня, — поддакнул Мевен, глядя на серебряные часы, некогда преподнесенные маршалу Рене мастерами благодарной Паоны. — У кого-то колесо отвалилось, а мы тут погибай!

— Кошки с вами, накормлю, — хмыкнул Робер и велел подать холодного мяса, горячего хлеба и вина. Объяснять, что он переживает не за себя, а за репутацию замка, бывший Проэмперадор Олларии не стал. Балинт счел бы подобное глупостью, а Иоганн, чего доброго, принялся бы утешать. Дескать, после деда и мятежа могло быть хуже... Верно, могло, только очень уж не хотелось ударить в грязь лицом.

— Любопытно, каков наследник наследника? — Мевен поискал глазами горчицу, нашел и намазал на хлеб, точно масло. — Еще цыпленок или уже змеища? Робер, вы же с Волвье из одного корыта хлебали...

— Как и ты с Валме, — напомнил Эпинэ. — Тебе это помогло?

— Помогло бы, если б я вконец с вашей анаксией не одурел. Так что скажешь про Волвье?

— В Лаик кормили слишком скверно, чтобы распробовать Валмона.

— И потому ты с утра тиранишь повара? Думаешь, обед рассудит?

— За обедом человека не поймешь, — усмехнулся Балинт, — только в драке! Того же Бурраза возьми...

— Не в драке дело, — запротестовал Иоганн, — и не в обеде. Змеюку главное врасплох застать.

— Ну застанешь, ну унесешь свое знание в могилу, — поддел алат, — толку-то. Вот фазанов и прочую дичь заставать врасплох полезно... Кстати, Мевен, я так вас и не поздравил с удачным переворотом. То времени не было, то что-то мешало.

— А в самом деле, — подхватил Робер, — как вы это устроили? Я думал, ты на сторону этих г... Краклов переметнулся. Альдо ты в последнее время не жаловал.

— Не в последнее.

Виконт вгрызся в ставший темно-желтым хлеб и закашлялся; крошки брызнули фонтаном. Балинт заржал, Иноходец удивился — с чем-либо перепутать горчицу было невозможно.

— Ты что?

— Это... Это... что?! — Мевен, продолжая ронять изо рта крошки, схватился за вино.

— Горчица. — Эпинэ на всякий случай лизнул темно-желтую пасту. — Хорошая вроде бы...

— Нет, вы не чесночники, — обличил, утирая слезы, Мевен, — вы горчичники... Это же порох на гадючьем яде!

— Ничего подобного. — Карои лихо сунул свой кусок мяса в предмет обсуждения. — Но мне доводилось обедать с послами Дриксен, Гаунау и Каданы. Они зовут горчицей невразумительный сладковатый крем, а вы в вашей Придде не так далеко ушли от дриксенцев. Правда, в Олларии в ходу и приличная горчица.

— В соусах! — простонал переживший потрясение виконт. — В соусах, но чтобы прямо к мясу... Вот такое... Какое счастье, что моя помолвка в прошлом! Дораки наверняка лопают этот ужас.

— Ужас лопают они. — Робер кивнул на веселящегося витязя. — Попробовал бы ты алатские подливы!

— Не собираюсь. — Пострадавший в одиночку завладел кувшином. — Надеюсь, когда замок возьмет в свои ручки Марианна, гостей прекратят сжигать изнутри.

— Отдай вино, — велел Робер, — и рассказывай.

— Что?

— Что было, когда я дрых в Багерлее.

— А... — протянул и не думавший расставаться с добычей Мевен. — Что-то было, наверное. Я тоже спал... Мне велели выспаться, и я выспался.

— Да кто велел-то?

— Угадай, — потребовал Мевен. Он не изворачивался, просто после запитой вином горчицы ему стало весело.

— Регент Талига, — в тон откликнулся Карои, — но я играю нечестно.

— Разве мы играем? — удивился бывший гимнет-капитан.

— Нет, — засмеялся алат, — и да... Люди играют всегда, мужчины — со смертью, женщины — с мужчинами, но почему бы не раскрыть карты? Я знал, что на приеме, который затеял Кракл, будет весело, потому и перестал болеть.

— Ах да, — припомнил Мевен, — вы же проболели всю Ракану...

— Не я один, — уточнил витязь, — но в каждой стране болеют по-разному...

— Балинт, — перебил Эпинэ, — значит, тебя позвала сестра?

— Нет, законник. Я и прежде имел с ним дело, а то, что трое в Нохе играют в одну игру, после суда стало ясно. Не приветствовать законного регента Талига я не мог, однако с регентом ошибся. Нет, то, что Рокэ бросился к армии, передоверив столицу ее величеству, не удивляло. Тогда. Сейчас я этого исчезновения не понимаю.

— Алва жив и где-то на юге, — Иноходец темнить не собирался, — вместе с Валме. С дороги он прислал мне приказ... О назначении меня Проэмперадором Олларии со дня рождения Октавия.

— Ничего себе! — Мевен наконец выпустил кувшин. Пустой.

— Алва не мог знать, что... Что сестру убьют, но после родов она всяко переставала быть регентом, так что требовалась какая-то другая власть. Ворон выбрал меня. Почему-то...

— А кого еще? — пожал плечами Карои. — По всему выходит, Рокэ в Сагранне или, вернее, в Гайифе. Спроси у Валмона, где именно.

— Хорошо, — пообещал Робер и понял, что пора удивляться. — Ты зовешь Алву по имени?

— Он — потомок Алонсо, — напомнил алат, словно это что-то объясняло, — к тому же мы вдвоем взяли медведя и разделили его сердце. Альберт это знает. Старый хорь не хотел отпускать меня в Олларию, но Черная Алати умеет настаивать.

— Я дубина. — Робер оглядел стол и понял, что посылать надо не только за вином. — Жил же в Сакаци... Он ведь твой? То есть Карои...

— Сакаци принадлежит Савиньяку, но по завещанию Раймонды Алва замком управляет глава дома Мекчеи. Каждые четыре года посол Алата и владелец Сакаци подписывают прорву бумаг, чему я и обязан знакомством с Инголсом.

— А как же Карои?

— Последний Карои умер бездетным задолго до Раймонды. Мой прадед получил имя, но не замок. Слышишь? Во дворе?

— Точно, — подхватил оживившийся Мевен. — Валмоны идут на запах... Если их не приманить на жареное, они явятся на кровь...

— Надеюсь, наша кровь Бертраму без надобности, — усмехнулся, поднимаясь Робер. — И мясо вроде бы удалось.

— Удалось, — согласился алат и тоже встал. — Пошли.

На площадке третьего этажа они столкнулись с Аннибалом, собиравшимся доложить о прибытии Проэмперадора Юга, и Робер почувствовал укол совести. Иноходцу в голову не пришло бы как сесть за стол без Никола, так и пригласить его брата. Аннибал Карваль сумел стать лишь капитаном Старой Эпинэ — дотошным, толковым, до ужаса похожим на брата и именно поэтому — чужим.

— Монсеньор... — Аннибал покосился на спутников Иноходца и все же закончил: — Насколько я смог понять, граф Валмон не любит, когда на него смотрят... во время переноски.

— Я бы тоже не любил. — Эпинэ вслушался в приближающиеся тяжелые шаги и остановился. — Балинт, я так и не понял, почему ты — Карои?

— Господарь захотел вернуть старую славу, вот и дал одному витязю сразу имя, жену и как бы не сына...

Тяжелый топот начал удаляться — Проэмперадора уносили в королевские апартаменты на втором этаже, — зато на лестнице послышались быстрые шаги, а вскоре показались роскошные перья, тулья шляпы, голова, а затем и целый кавалер, весьма похожий на Валме, каким тот разгуливал по Олларии. Узнать в нем памятного по Лаик ушастого юнца Робер не смог бы ни за какие деньги.

— Прошу простить мою нескромность. — Серж, если это был он, отвесил изящный полупоклон. — Я позволил себе отправиться на поиски хозяина без сопровождения. По поручению батюшки, само собой. Проэмперадор Юга просит его извинить и позволить ему некоторый отдых, завтра утром он будет готов ко встрече. Об ужине не тревожьтесь, у нас все с собой, более того, мы хотели бы поделиться с вами мягкими сырами. Боюсь, война в Придде может надолго лишить нас этого удовольствия.

— Спасибо, — поблагодарил Робер, чувствуя трусливое облегчение от того, что разговор откладывается, но при этом испытывая желание слегка поколотить разговорчивого однокорытника. — Но на ва... твое общество за столом мы можем рассчитывать?

— Увы, нет. — Волвье до отвращения фамильно развел руками. — Батюшка, не будь у него другого выхода, доверил бы мне деловой разговор, а ужин в кругу друзей не требует разрешений. Но в нашем с тобой случае вышло бы нечто среднее, а к этому меня, в отличие от Марселя, не допускают. Я уполномочен лишь передать слова Проэмперадора и проследить за правильной переноской сыров.

«Матушка, как вы уже знаете»... «Милая матушка, генерал Жермон Ариго...» «Дорогая матушка, в 15-й день Летних Волн на Мельниковом лугу, что на берегу реки Эйвис, наша армия дала... приняла навязанное ей дриксами сражение»...

От мысли сразу писать набело Арно, изведя половину братней бумаги, отказался, но с черновиками тоже не ладилось. Ли ушел, пообещав ужин, «когда закончишь». Есть пока хотелось не очень, однако само положение сразу и смешило, и бесило. «Дорогая матушка, я не стану ничего писать о сражении на Мельниковом лугу, но... но мы его почти проиграли... но дриксы почти выиграли... но все повисло на волоске...»

— Чувств ему захотелось... — пробурчал теньент, набрасывая на уже испорченном листе не то профиль Ли, не то собственный. — «Чувств и событий».

Снова пробиваться сквозь стену воды, тащить на себе недоутопленника, лезть по скользкому боку кургана, влезть, перевести дух и понять, что только что вытащил из болота «гуся» и вообще угодил в плен?!

«По нелепой случайности я попал к дриксам. Пока «гуси» не поняли, кто я, можно было бы бежать, но для этого требовалось оставить Кана, а он только что спас мне жизнь. Кан так устал, что не мог двинуться с места, и я упустил время, а дальше стало поздно. Я назвал себя, но слава нашего дома не так велика, как порой кажется; к тому же дриксы путают «С» в начале слова с «З», и у них существует преглупый обычай титулования родственников. Сын и наследник герцога Гуся у них будет граф Гусь, а брат — граф имярек Гусь. Виконт Сэ для них стал наследником графа Зэ; графа Зэ они не знают, и я оказался пленником довольно-таки известного в армии Бруно капитана, которого сдуру вытащил из трясины, в которую превратился Мельников луг...»

«Которого — в которую» легло на пути разогнавшегося наконец пера барьером. Его следовало либо обойти, либо взять. Арно потер подбородок, прикидывая, что лучше, но тут в прихожей скрипнуло и послышались быстрые шаги.

— Если ты думаешь, что я Веннен, — не глядя огрызнулся теньент, — ты ошибаешься.

— Я так не думаю, — засмеялись сзади, — но Веннена я бы не испугался. В отличие от великого Барботты. Сударь, имею честь поздравить вас с возвращением.

— Руперт! — возопил Арно. — Ты-то что здесь делаешь?!

— То же, что ты делал еще утром, — фыркнул дрикс, с готовностью переходя на «ты». — Пребываю в плену, более или менее дружелюбном. Очень рад за твою мать.

— Угу... Хотя ты же ее не видел.

— Напротив, я с ней беседовал в Тарме. Она говорит, вы с Приддом помирились, выходит я больше вам не секундант?

Руперт огляделся в поисках куда бы сесть, и Арно решил, что это прекрасный повод прервать писания.

— Пойдем отсюда, — решил виконт. — Я просто обязан тебя угостить, а тут только чернила. Что господин Кальдмеер?

— Был здоров.

— Где он сейчас?

— В Хексберг. Мы опять встретили Вальдеса.

— Надеюсь, он вел себя прилично?

— На мой взгляд, безусловно. Вальдес приглашает посмотреть, что за Бирюзовыми землями. Не сейчас, когда кончится война...

— Сударь... — Подпиравший стену капитан «фульгатов» взял Арно под руку. — Позвольте на пару слов.

— Да?

— Приказ маршала. Вы можете выйти, лишь вручив мне письмо к вашей матушке.

На то, чтобы не выругаться, теньента хватило. Наблюдавший за разговором от двери Руппи понимающе усмехнулся. Ситуация была нелепой, но на Мельниковом лугу Арно попался еще глупее.

— Письмо сейчас будет, — бросил виконт. — Руппи, подождешь?

— В последнее время я только и делаю, что жду. — Дрикс улыбался, но что-то неуловимое в его лице отбивало охоту улыбаться в ответ. — Ожиданием больше, ожиданием меньше...

— Я быстро.

На сей раз перо скакало по бумаге с резвостью годовалого мориска. Арно валил в одну кучу смерчи, пушки, безделье, пари с «утопленником», заявившегося по душу виконта Зэ адъютантика, седого дрикса, здоровенного гаунау и ядовитого братца. Очень хотелось написать о разговоре с Бруно — разговоре, которым теньент немало гордился, но на бумаге это выглядело бы хвастовством, особенно если Ли снабдит послание приписочкой в своем духе.... Переворачивая третий лист, Арно вспомнил о двух страницах, понял, что измарал пять, быстренько дописал про почтительность и поставил вожделенную точку. Путь в таверну был свободен.

— Я правильно понял? — спросил Руперт, когда довольный собой теньент отдал письмо закатному капитану. — Ты писал матери?

— Да, а что?

— Я попытался представить мать, которой можно писать страницу за страницей и отправлять, не перечитывая... У меня не получилось.

— А ты представь себе старшего брата... Желательно маршала.

Привычка вечером обходить замок от подвалов до башенок взялась из ниоткуда, вернее — из непривычки отдыхать. Проэмперадор Олларии тонул в счетах и жалобах, мотался по городу, суя нос в мастерские и склады, недосыпал, глотал на ходу ставший ужином обед. Порой загнанный делами Иноходец мечтал, как будет спать до полудня, есть вовремя и ни-че-го не делать. Сейчас он мог себе позволить если не полное безделье, то нечто очень похожее, а вместо этого, отдав приказ своим южанам оставить Старую Барсину и проводив Гаржиака, осматривал мельницы, объезжал виноградники, торчал на конюшнях; начинался же и заканчивался день в апартаментах принца, где шел неравный бой между бывшими служанками Жозины и чужаками.

Разумеется, брат Анджело и кормилица делали все по-своему. Разумеется, Мари с Жанной дулись и жаловались. Робер, хоть и был вскормлен племянницей Жанны, монаху верил свято и держался твердо. Старухи отступали, будучи готовы наутро затеять новый бой, Эпинэ переводил дух, стоял несколько минут у колыбели и, непонятно чему улыбаясь, отправлялся к себе. Это начинало становиться ритуалом, однако сегодня слугам было не до происков врача. То, что дело худо, Иноходец понял, проводив упорно ночевавшего в старом замке Балинта. Привратник, обычно не упускавший случая сказать Монсеньору пару словечек, на сей раз изображал оскорбленную почтительность, явно набиваясь на расспросы. Робер расспрашивать не стал, но на подступах к комнатам Октавия его поджидали не только Мари с Жанной, но и старший повар, приходящийся сыном одной и зятем — другой.

— Монсеньор, — возвестил владыка кухни достойным виконта Дарзье тоном, — он воняет! К утру немытыми ногами провоняет даже крупа.

— Ты о ком? — Робер потер готовый разныться висок.

— Они называют это сыром, — с отвращением объяснила Жанна. — Можно подумать, мы не видели сыра! Не будь вы нашим герцогом, я сказала бы, как эту мерзость назвал Этьен...

— Истинная правда, монсеньор, — поддержала старую подругу Мари. — Добрый человек такое с собой не привезет.

— Добрый человек выходит к хозяйскому столу, а не гложет за закрытыми дверями всякое непотребство! — отрезала Жанна. — Помяните мое слово, нечисто с этими Валмонами — старик, может, и не человек уже...

— И трость эта его собачья. Сидит, будто на троне, а в руках палка. Его тащат, а он глядит...

— Граф устал с дороги, — сухо сказал Робер, отчетливо понимая: еще немного, и придется рявкнуть. — Сын ужинает с отцом.

— А Эпинэ для Валмонов и для сыра их вонючего нехорош, значит? — Жанна отпихнула зятя и встала перед Робером, как некогда стояла перед дедом. — Вы хозяин, герцог, одних портретов за день не перетрешь, а для навозников этих...

— Да кто они такие, чтоб здесь свою мерзость навязывать?! — Глаза Мари нехорошо блестели. — Вас королева за главного оставила, вы принца спасли, вы — наш господин, а если что... Каштан у нас крепкий, любую тушу выдержит!

— Мари, думай, что говоришь!

— Да я-то думаю! Небось Мараниху за шкварник ухватила, пока маркиза, голубушка моя, остывала... Вот душенька ее и успокоилась! Сколь годов жаба эта ядовитая бедняжку терзала, за такое, по-хорошему, заживо б похоронить, да времени не было! Чего б доброго, откопать бы велели суку прежде, чем задохнется...

— Тихо! — цыкнул герцог и хозяин, отнюдь не уверенный, что какой-нибудь слуга Проэмперадора именно сейчас не заплутал именно на этом этаже. — Хватит!

Замолчала, затрясла головой, точно просыпаясь, вздернула подбородок. Жанна отступила к стене, Этьен переминался с ноги на ногу, он был обижен за свою стряпню, только какими ножами резали спящих драгун, уж не кухонными ли? Ответа Робер знать не хотел, но мало ли чего не хочешь, изволь понять наконец, как оно было. Тебе здесь жить, пусть не здесь, а в старом гнезде, от слуг и там не избавиться. Они оставались с дедом, они закрыли глаза матери…

— Мари, так это ты выдала Маранов, когда они хотели бежать?

— Берите выше! Уж я для моей госпожи постаралась... Если и были у меня грехи, в то утречко списались, так что я ей и в Рассвете послужу...

Она в самом деле сделала больше. Вешал Роже в своем старом шлеме и кирасе, но завела всех Мари. Именно она выкрикнула: «На каштан!», не дожидаясь возвращения бросившегося за «Монсеньором» Никола, и ее послушали. Она была сильной, эта Мари, и она очень любила мать... Ради нее, живой, она перечила деду и грызлась с Маранами, ради мертвой — убила. Может, Левий и объяснил бы служанке, что она совершила грех, а может, напомнил бы самому Роберу о том, что люди исполняли свой долг, как они его понимали, только Левия за спиной больше нет. А домашние, знакомые с детства убийцы тут, и от них не сбежать, как бы ни хотелось, да и хватит Повелителю Молний бегать. Не заяц.

— Идите к себе, — велел Эпинэ. Нужно было что-то добавить, и он добавил: — Что сделано, то сделано. Сейчас хозяин — я, и у меня гости, извольте о них позаботиться. И хватит...

Чего именно хватит, Иноходец не договорил, но слуги то ли поняли, то ли решили, что Монсеньор сказал все, и убрались. Робер долго слушал затихающие шаги, а потом увидел возле своих ног ветку лилий. Это не удивило — в саду их были целые заросли.

Глава …
Талиг. Старая Эпинэ
Старая Приддаbr> 400 год К.С. Осень<

Эрвин вернулся раньше, чем обещал, но не слишком, поскольку выгадал не на переговорах с Фомой, а на дороге.

— Зато эти два дня, — объявил Литенкетте, — мои. В конце концов, я мог больше спать и ехать на дареной лошади, а не на сменных.

— Лошадь-то хоть хорошая? — не удержался Робер.

— Даже слишком, — вздохнул ноймар. — Пришлось в Бандоле оставить, не загонять же было. Хочу тут у вас потолкаться... Бесноватые далеко?

— Самые близкие — в Нуази, это по другую сторону Старой Барсины. Стычек нет уже с неделю, тишь да покой. Мы с кэналлийцами вернулись к Кольцу, а данарии к нему ближе, чем на дневной переход, сейчас не подходят.

— Досадно, хотел на них глянуть. Привык, знаешь ли, понимать, с кем воюю.

— Ты же эту сволочь видел, — не понял Эпинэ. — Сам ведь про живцов рассказывал!

— Ну знаешь ли, — возмутился северянин. — Одно дело — соструненный волк, и другое — волчья охота.

— Так ты не посмотреть решил, а поохотиться! — осенило Робера. — Но у нас за Кольцо только кэналлийские разведчики ходят.

— Странно. — Литенкетте слегка нахмурился. — Ты-то и твои парни уж точно не сбеситесь. Проверено.

— При чем тут это? Алвасетцы — ребята дошлые, не прохлопают, а мы тут нужней, из ополченцев еще пока что-то приличное сделаешь... Скажи лучше, как Фома?

— Как всегда выбирает, и как всегда — повкуснее. Сейчас это будущий принц-консорт. Нынешний павлин по понятным причинам не годится, Агария с Бордоном — тем более, в Алате лишних принцев нет, а фельпского наследника Фома уже прихватил. Остаются талигойцы, в смысле Савиньяк с Валме, но пока жив старик Валмон, Марселю лучшим не бывать. К тому же и Фома, и обе его девицы неравнодушны к военным.

— Тогда почему не ты?.. Прости.

— Да нет, все в порядке. — Взгляд ноймара стал каким-то отрешенным. — Я говорить о ней уже могу, правда, не со всеми... И жениться мне придется, куда я денусь? Урготка не хуже других, это я Фоме не гожусь: северянин — любой, хоть бы и дрикс с гаунау, будет смотреть на полночь. Урготелле его домом не стать, а Фоме не дает покоя юг. Мы трижды вместе обедали, и трижды я слышал, что побережье Померанцевого моря когда-то было единым целым.

— Разве?

— Это было еще до анаксии — а может, и не было, и Фома все выдумал, только пройдохе нравится рассуждать о едином прибрежном царстве от Кэналлоа до Неванты, которое торговало и с Багряными землями, и с Саймурией.

— По-моему, он врет. Я историю скверно знаю, но Капуль-Гизайль о померанцевых антиках не вспоминал, а ведь будь царство, остались бы статуи с вазами.

— Пожалуй, — согласился Литенкетте. — Фома говорит о том, чего хочет, так, словно оно уже было. Или обязательно будет... Представь, что Лионель уедет в Ургот, Эмиль женится на Франческе Гампана, которая для Фельпа значит больше нового герцога, а принцесса Юлия выйдет замуж за сына Джильди. При этом сестра Альберта Алатского уже замужем за талигойским кардиналом, а сестра кагетского казара — считай, за вассалом Кэналлоа. При таком раскладе Паоне и Агарии об интригах придется забыть. Если, конечно, Савиньяк через десять лет останется талигойцем.

— А разве есть сомнения?

То, что говорил Эрвин, сначала было понятным и очевидным, но последняя фраза выбивала из колеи.

— Пока нет, но единый юг согласится стать частью севера, только если у севера появятся мозги. Принц-сирота, даже удайся он во Франциска, начнет править не раньше, чем через пятнадцать лет, а их надо еще пережить...

— Сперва, — напомнил Робер, — надо привести Олларию в порядок. Хорошо, что ты здесь!

— Хорошо. И будет еще лучше, если я сделаю что-нибудь толковое, а то сплошные разговоры и обеды, обеды и разговоры. Кстати, я есть хочу.

— Тогда пошли к Гаржиаку. Эрвин, я все думаю, не наврал ли я тогда Валмону... Бесноватые растеряли прыть, когда дорвались до ворот Старого парка, тут никаких сомнений, а по словам Блора, они не слишком ретиво лезли на мосты. Ты тогда еще про нечисть вспомнил...

— Ну да, — подтвердил ноймар. — Нечисть в сказках текучей воды не любит, особенно быстрой и широкой, но мосты-то все равно взяли, или ты о чем-то другом?

— О Старой Барсине. Сразу я о ней не подумал, ведь Левия убили именно там. Терпели-терпели, а потом сорвались, и прыти у них было хоть отбавляй. У тех, кто уже был внутри, а вот нападающие... Уж больно долго они на поляне топтались. На Кольцо они и тогда чихать хотели, и теперь хотят, мы их мушкетами отгоняем, а вот с Барсиной... Не могу отделаться от мысли, что им лезть в руины до одури не хотелось. Место-то и в самом деле непростое.

— Одно слово — «Слава»... Валмон тебя не зря расспрашивал, он ведь с адрианианцами списался, они сейчас в Агарии, к слову сказать. «Львы» не все понимают и не все говорят, но, кажется, есть места, которые на бесноватых действуют. В одних им Сагранна по пояс, а в других они вспоминают страх, но точно мы знаем только про Старый парк.

— Не совсем. Мародеры туда особо не ломились, но как раз тогда к их услугам был дворец. Вот то, что к Драконьему источнику тянет тех, кто не может с этой заразой одним воздухом дышать, это точно.

— Одно другому не мешает... Смотри: в Старом парке есть древний храм, и в Барсине есть. Мародеры в Барсину лезли через силу, а убийцы Левия не хотели там оставаться. Так не хотели, что потеряли голову. Согласен?

— Не знаю. Задним числом чего только не надумаешь...

— Зачем задним? — удивился Эрвин. — Можно же проверить: Барсина рядом, бесноватые тоже.

Луиза была встревожена и не собиралась этого скрывать, а графиня Савиньяк не собиралась тянуть из своей единственной дамы жилы.

- Садитесь, - распорядилась она, - и рассказывайте.

Вдова выходца с готовностью уселась и с готовностью же согласилась на шадди; она, как и сама Арлетта, не терпела сладкого, уже одно это отлично сближало.

- Приезжает супруга регента, - не стала юлить капитанша. - Мне очень не хочется с ней встречаться, но, боюсь, без этого не обойтись.

- Герцогиня будет завтра к вечеру, - подтвердила Арлетта, – но она вряд ли захочет вас видеть прежде, чем меня, а меня раньше, чем мужа и сыновей.

Когда вошел опередивший Георгию на полтора дня курьер, Арлетта как раз ругалась, то есть, простите, ужинала с Рудольфом и видела, как тот удивлен. Был ли он обрадован, женщина не поняла, чета Ноймаринен по праву считалась дружной, но жила ли там любовь? Вот чего не имелось точно, так это любовников… Ни у мужа, ни у жены.

- Я смогу заболеть? - деловито уточнила госпожа Арамона. – Если да, то чем?

- Добротой и состраданием. Я, именно я, прошу вас помочь баронессе Вейзель, так как полагаю хозяйку Альт-Вельдера неопытной в определенных вещах и не слишком чуткой. Лионель говорил, вы собираетесь очень быстро?

- Я уже собралась, - обрадовала умная мать умненькой дочери. – Сударыня… Наверное, это ерунда… Я надеюсь, что это ерунда, и служанка пустила письмо Сэль на растопку, но оно пропало.

- Когда? – не поддержала надежду Арлетта, - и что в нем было? Вы успели прочесть?

- Я не успела сжечь, хотя Сэль и просила. Ей был нужен совет в очень… в очень щекотливом деле. Мне хотелось собраться с мыслями и перед тем, как отвечать, перечесть письмо, но оно пропало.

- Вы боитесь, что оно попало к… женщинам дома Ноймаринен?

- Если письмо не сгорело, кому оно могло понадобиться?

- Вы хотели сказать, «кому еще?» - усмехнулась Арлетта. – Думается, мне лучше узнать о «необычном» деле, тем более, что я сбежать в Альт-Вельдер по ряду причин не могу.

А если бы и могла - все равно бы пришлось остаться, потому что беды вырастают из сущей чепухи. Из интрижки с ментором, из попытки затащить приглянувшегося юнца в постель, из обиды на не пожелавшего влюбляться любовника, и это не говоря про жадность, ревность, зависть.

- Лучше рассказать, - решилась Луиза Арамона. - Вы знаете Сэль и читали одно ее письмо, она очень простодушна и, если может что-то сделать, делает.

- Например, отправляется в Багерлее за королевой?

- Это хотя бы нельзя истолковать превратно. Сударыня, Сэль беспокоится о своей новой подруге. Мелхен - приемная дочь Вейзелей, но на самом деле эта девушка…

- Гоганни по имени Мэллит. Ноймаринены об этом узнали раньше вашей дочери и моего сына.

- Но они не знают, что Мелхен любила Таракана и по его милости утратила девственность, причем на редкость мерзко. Сэль спрашивала меня, как это исправить.

Как исправить мерзость? Жуткий вопрос… Мерзавца, даже самого защищенного, можно загнать в угол и схватить за горло. Можно отравить, повесить, сжечь, скормить ызаргам, но как смыть оставленную им грязь? Кровь смывается как-то легче.

- Мне пришел на ум только один способ, - тихо сказала Арлетта, - найти мужчину, способного, во-первых, понять, что была беда, а во-вторых - сперва заслонить Таракана, а потом выдавить из памяти. Напрочь. Хорошо, что девочка в Аконе, среди военных таких людей просто не может не оказаться.

Вообще-то капитана Дювье следовало называть на «вы», но у Робера не выходило, а когда вышло — и бывший сержант, и бывший Проэмперадор почувствовали себя предельно глупо. Никто ничего не сказал, просто при следующей встрече все стало как при Никола. Странное дело — умный, старательный, невероятно похожий на брата Аннибал напоминал о чудовищной и несправедливой потере, а бывший правой рукой Карваля Дювье — о том, что они вернулись домой и теперь этот дом защищают. И глупости, что маленький генерал остался в Олларии, — он с ними, в Эпинэ, которая несомненно станет великой! Потому что в великом государстве равно велики и юг, и север, и столица, и провинция.

— Ты не замечал, что бесноватые иногда теряют прыть? — спросил Робер о том, о чем надо было спросить уже давно.

— Где, Монсеньор? — уточнил Дювье. — Тут или в Олларии?

— Везде.

— В Олларии точно было, а на Кольце, вроде, нет. Разве что у развалин... Всю дорогу алатам под копыта лезли, а тут вдруг затоптались, как женихи на невестином пороге.

— Значит, ты тоже заметил?

— А как же иначе? Поджали хвосты, только вот с чего?

— Это мы узнать и должны. — Можно просто отдать приказ. И нельзя, потому что некоторые вещи поручают лишь друзьям, а друзьям объясняют. — Надо заманить данариев к Барсине и посмотреть, что получится. Их пехота для этого не годится, но, по словам кэналлийцев, в Нуази засел кавалерийский отряд. Похоже, самый крупный из всех, что есть. Их командир — человек старательный: его красавцы честно патрулируют окрестности и тракт, вот только стычек с людьми рэя Сеты избегают. А нужно, чтобы они потеряли головы и погнались. За нами.

— Вы сами пойдете, Монсеньор? — спросил Дювье, но Роберу почудился голос Никола.

— И я, — твердо сказал Иноходец, — и граф Литенкетте. Мы должны все увидеть своими глазами и передать регенту. Пойдет небольшой отряд — только ветераны, те, что прошли и Святую Мартину, и Олларию. До Нуази надо добраться, не столкнувшись с бесноватыми, а это непросто. У Барсины нас прикроют кэналлийцы, но до поры до времени данарии должны думать, что нас немного и мы там оказались случайно. В полухорне от Нуази есть рощица, там можно укрыться и перехватить возвращающихся мародеров. Так перехватить, чтобы в Нуази озверели.

— Озвереют, Монсеньор, — спокойно пообещал бывший сержант.

Глава ххх
Талиг. Старая Придда
Старая Барсина
400 год К.С. Осень

Арлетта вспоминала юность; третий день и без всякого удовольствия. Вырвавшись из приторной дворцовой паутины, влюбленная девчонка вышвырнула из души все, что мешало радоваться, а оно взяло и понадобилось. Спустя сорок с лишним лет.

Графиня пила шадди, бродила по старому Арсеналу, стояла у окна, глядя в серенький день, а видела профиль Мориса Эпинэ в дневничке принцессы Карлы и его же вензель, вышедший из-под пера принцессы Георгии… Когда мэтр Капотта перевел балладу о разлученных жестокими родителями влюбленных, поженивших уже своих детей и скончавшихся на свадебном пиру, ее величество поднесла к глазам платочек. Все всё поняли и принялись гадать, которой из августейших сестер достанется черноокий Морис. Не угадал никто - наследник Анри-Гийома бросился на колени перед Жозиной Ариго. В дворцовом парке, на середине сонета о всесилии любви, который читала королева.

Примеру Мориса немедленно последовали двое друзей, одним из которых был граф Савиньяк. Арлетте, загодя предупрежденной о тройственном любовном сговоре, тогда было не до принцесс, но сестры не зачахли и разлучницу не извели.

Девицам Оллар начали подыскивать женихов, но Арлетта уже уехала в Сэ. Кому королева в конце концов отдаст дочерей, молодую графиню не заботило, а она не отдала никому. Не успела. Георгию под венец отправлял уже дядюшка-регент, и несчастной невеста отнюдь не казалась. О том, что герцогиня Ноймаринен еще и дочь Алисы, как-то забылось, а вот Ли, ожегшись с Фридой, вспомнил. Это Марианна была безопасна, а для маркграфини Бергмарк мог стать и тесен. Последний Эрнани не зря записал, что высокородным дамам свойственно путать любовь к короне с влечением к тому, кто может эту корону поднять. Фрида достаточно высокородна…

Арлетта сдвинула портьеры и перебралась к письменному столу. Если Георгия ехала к мужу, она еще пару дней будет сидеть у Рудольфа, но если у герцогини свои дела, жди приглашения на послеобеденный шадди. Вот прямо сейчас и жди, то есть, конечно же, наоборот! Графиня Савиньяк будет застигнута врасплох и слегка растеряется.

Сказочка о блохах, порицавших собаку, была почти готова, и Арлетта разложила исписанные листки, открыла чернильницу и сунула туда перо. Если придут, заработавшаяся хозяйка вздрогнет и посадит кляксу.

Пришли. Чуть ли ни с боем часов раздался стук. Сдержанный, дворцовый - нанятые в Старой Придде веселые камеристки стучат иначе. Клякса упала, куда нужно, графиня Савиньяк досадливо ойкнула и разрешила кому-то войти.

- Арлина, дорогая!

- Георгия? – удивление было почти искренним, радость – не совсем.

- Готова побиться об заклад, ты меня не ждала!

- Я ждала приглашения выпить шадди. – Арлетта присыпала кляксу песком и отодвинула лист. - Завтра или послезавтра.

- Это издевательство? - герцогиня Ноймаринен окинула взглядом письменный стол и уселась в ближайшее кресло. – Я о шадди… Рафиано никогда не признают сваренное северянами хорошим. Арлина, я не могла не прийти первой, ведь я – супруга больного регента, а ты - мать проэмперадора, гоняющего от этого регента волков. Мое приглашение могло показаться попыткой утвердить первенство.

Арлина… Как же «маленькая Рафиано» ненавидела изобретенную королевой слюнявую кличку, но держала свои чувства при себе. С падением Алисы пропали и сочиненные ей прозвища, но принцессы Оллар упорно зовут бывших материнских фрейлин на старый лад. Общая юность, о которой не было особой нужды вспоминать. До недавнего времени.

- Рафиано никогда ничего не кажется, - Арлетта улыбнулась и тут же сощурилась, - Рокэ все делает сам, а мой старший при необходимости отыщет кочергу и достанет из огня, что сочтет нужным. Геора, я не стала лучше видеть, а ты села слишком далеко, лучше перейдем в гостиную и выпьем шадди. Очень хорошего.

- Бертрам?

- О да, – графиня улыбнулась со всей мечтательностью, на которую была способна. Она ждала разговора и знала, что легким он не станет.

- Арлина, - Георгия без усилий поднялась, да и выглядела она хорошо. Удайся герцогиня в мать, она была бы красавицей, но копия Алисы бесила бы не только графиню Савиньяк. - Я могла бы солгать, но не стану. Моя истинная цель – твой Лионель, но сперва шадди и немного воспоминаний. Наша юность была яркой и счастливой. Не правда ли?

- Правда. - Спасибо тебе, Арно, за то, что ты пришел… Ты стал счастьем, а все остальное просто жизнью. – Я встречала в Олларии нашу Одетту, она по-прежнему плачет по любому поводу, а я по-прежнему не терплю рыданий.

Дракко фыркнул и переступил через скрюченное неподвижное тело. Этот данарий решил схитрить и побежал не назад, а вперед, к густым зарослям боярышника: видать, думал, что вылетевшие из зарослей конники проскочат мимо и не заметят. Заметили. Выучка Никола в очередной раз дала о себе знать. Пока в живых остается хотя бы десяток бывших мятежников, пока они держатся вместе, ими будет командовать маленький генерал.

— Посмотрим? — окликнул Робер тоже о чем-то задумавшегося Эрвина, и тот, словно очнувшись, тронул шенкелем Сону.

На дороге уже вовсю кипела обычная суета: на скорую руку обшарить карманы убитых, стащить тела в кучу у переднего воза, проверить, есть ли живые. Нужно, чтобы были, но лучше бы их не оказалось. Нет, хуже! Просто то, что видишь, лупит по душе сильнее того, о чем только знаешь. Ты не видел сгоревших варастийских деревень, но видел смытую бирисскую и запомнил. Ты запомнишь и это, ну и что? В Рассвете тебе так и так делать нечего, а здешнюю кровавую грязь, не замаравшись, не разгрести.

— Как тебе Сона? — Разговор о лошадях не хуже любого другого, да и в бой идти на незнакомом коне опрометчиво. Впрочем, знакомых у Эрвина здесь нет.

— Выше всяческих похвал. — Эрвин потрепал мориску по бархатной шее. — Красавица долго ходила по рукам, но выучка законного хозяина все еще сказывается... А какой галоп!

— Да, хорош.

— Не то слово! А ведь я чуть было от нее не отказался.

— Слишком многих всадников поменяла?

— Я не суеверен, но на ней ездил Окделл. И ведь хватило бы одной пули, но кто мог знать...

— Да, — повторил Робер, посылая Дракко ближе к обозу, — кто мог знать...

Сона решила, что нужно идти за Дракко, они всегда ладили; Эрвин щурился и смотрел куда-то вдаль. То ли на Нуази, то ли дальше. Прошлое догнало в самый неподходящий момент, но настоящее тоже не дремало.

— Ну ты смотри, клопы какие, — донеслось от возов, — с девчонки малой сняли! В крови, и то не бросили...

Ухудшить участь пленных находка не могла, а вот на душе стало полегче. Эпинэ поискал Дювье и тут же нашел, а у бывшего сержанта, похоже, глаза были и на затылке.

— Монсеньор, — доложил он, придерживая расшалившегося Мэтра Жанно, — ранено трое, но в седле не удержится только капрал Бижу. Ну и старину Курье насмерть — пуля в сердце.

— Бижу и тело увозите прямо сейчас, не ждите. И быстрей с возами.

— Сделаем. Эй, масло давайте!

Вроде бы нет ничего глупее, чем стоять над душой у тех, кто знает свое дело, но при этом присутствие любимого — а южане своего Монсеньора любили, — начальства заставляет делать свою работу еще лучше. Иноходец кивнул Дювье и медленно поехал мимо пригнанных мародерами телег. Здесь все шло как задумано, а вот что в Нуази? Голова сама собой поворачивалась в сторону освещенных солнцем крыш, глаза шарили по пока еще пустой дороге. Ну, появитесь? Кинетесь на выручку своим, если у вас, разумеется, бывают «свои»? Будете преследовать? Ведь наглость же — под самым носом орудуем!

— Капитан, — обрадовал кто-то, — вот этот скот еще дышит!

— Ну так тащите быстрей! — Дювье знал не больше сомнений, чем Никола. — Видите дубок? Как нарочно ждет. И главного прихватите, вон этого, в гвардейском. Пусть тоже повисит.

Недобитых данариев оказалось всего двое. Эпинэ мельком глянул, как пару еще живых и одно мертвое тело волокут к кряжистому придорожному дереву, и вновь повернулся к Нуази. Пока ничего. Хорошо, что есть время сделать то, что задумано, плохо, если сделанное окажется бесполезным.

— Монсеньор, возы все облили.

— Подгоните поближе, распрягите и жгите. Пусть видят.

Сержант из халлорановских затряс головой: сейчас-сейчас, сделаем. Он попросился за Кольцо сам, и Дювье, запомнивший кавалериста еще по Олларии, взял. Недоверие севера к югу и наоборот у солдат кончилось, только не все плечом к плечу прорывались из свихнувшегося города, выводя тех, кто мог лишь шептать молитвы и бежать. Разъезжая по Эпинэ, Робер то и дело слышал, что придется кормить северных захребетников. Надо думать, в Ноймаре то же бубнили про южан.

— Смеешься? — спросил Литенкетте. — Я тоже хочу...

— Да вот подумалось... Мы тут вместе орудуем, а в Лэ или еще каком Васспарде сидят у камина... Сытые такие, мирные и злятся крест-накрест, что их объедают.

— И пусть их, лишь бы камины и там и там горели, и что поесть бы имелось... Скоро они там?

— Говорят, скоро.

— Я про данариев... Пора бы уже и разозлиться. «Вырвавшийся» вроде прямиком в Нуази дунул, не сворачивая.

— Некуда тут сворачивать. Эрвин, я понимаю, что у тебя руки чешутся, но все же держись в середине. И вообще лучше б ты нас в Барсине ждал.

— Не люблю ждать — умею, но не люблю... Будь я старшим сыном и наследником, мое участие и впрямь отдавало бы авантюрой, а так ничего... Ага, зашевелились!

— Где? — Эпинэ выслал Дракко, вглядываясь в желтые поля. Ноймар был прав, из-за крайних домов показались всадники, пока с десяток. — Нет, этих маловато, они же видят, что нас тут втрое больше. Подтянут еще людей, тогда и начнут.

— Ничего, мы не спешим...

Светило солнце, фыркали и позвякивали железом привыкшие ко всему кавалерийские кони, ржали и рвались впервые угодившие в такой переплет крестьянские лошади. Дубок украсился тремя повешенными, теперь от телег доносились мясницкое хэканье и отвратительный хруст — халлорановцы рубили убитым головы и складывали у первого из возов. Дювье на правах старшего бросил первый факел, облитые маслом телеги с фуражом вспыхнули сразу, ветерок погнал дым прямо на Робера.

— Иногда север и юг оказываются похожими, — задумчиво произнес Эрвин. — У нас тоже было в обыкновении оставлять врагам подобные послания. Думаешь, сработает?

— Хорошо бы...

Они ждали уже четверть вечности, не отрывая взгляд от просвечивавших сквозь поредевшую листву красных крыш. Дорога была пуста, но у околицы кто-то продолжал гарцевать.

— Есть, идут! — раздалось с дерева, на котором устроился наблюдатель. — До сотни всадников!

— Как и думали... — Робер машинально погладил пальцами рукоять саграннского кинжала. — Все, уходим.

– Мне казалось, я знаю про шадди все, но его высокопреосвященство Левий открыл для меня кое-что новое. - Поставить чашечку и вздохнуть. - Я давно так ни о ком не сожалела.

Это – истинная правда, это – откровенность, и это не связано с Ли, а кому-то пора начинать настоящий разговор. Начавший проигрывает? Нет, если он – Рафиано.

- Кажется, эсператист в самом деле вел себя достойно, - согласилась Георгия. – Тем не менее смерть кардинала для нас не меньшая удача, чем его появление. Вторая религия Талигу не только не нужна, но и опасна.

- Талигу более всего опасна глупость. Агний зря пытался переложить ошибки Сильвестра на простонародье.

Не Агний и не Сильвестра, но на ошибки мужа жене лучше не указывать.

- Церковные дела не для меня, - Георгия неспешно поправила волосы. - В любом случае, после свидетельств Придда и Фарнэби Агний не может оставаться кардиналом Талига. Давно хотела спросить, ты ведь любила мою маму?

- Нет, - вопрос странен и, вне всякого сомнения, хорошо продуман, поскольку подразумевает либо излияния, либо объяснения. Их не будет, пусть спрашивает дальше.

- Арлина, но почему? - Обидно? Наверняка, за свою кровь всегда обидно, но на откровенность вызвать важнее, что ж, будем откровенны. Слегка…

- Мне было хорошо в Рафиано, - Арлетта откинулась на спинку кресла, она не будет вглядываться в лицо, лица принцесс и королев считают открытой книгой лишь законченные дураки.

- Не хочешь отвечать?

- Отчего же? Сейчас это никого не убьет. Родители боялись меня отпускать, но делали вид, что так и надо. Я как-то поняла, что их вынудили, и что это сделала королева.

На самом деле отец сказал правду, хоть и почитался матерым дипломатом, а, может быть, именно поэтому. «Пеночка, - этот ровный голос она помнит до сих пор - мы должны тебя отдать королеве. Она не любит нас и не станет любить тебя. Будь осторожна и никогда, никому и ни на кого не жалуйся». Напутствие матери было четче - графиня Рафиано велела дочери сетовать на свои черные волосы и восхищаться светлыми, королевскими. О том, что Алиса не слишком умна, родители умолчали, это Арлетта как-то поняла сама.

- Но потом? - настаивала дочь светловолосой королевы. - Неужели тебе не нравилось в столице? Во дворце?

А неужели там могло нравиться? Хотя… для мух нет ничего прекрасней навозной кучи, только подобная откровенность разговор не украсит.

- Мне не нравились одинаковые платья, - графиня улыбнулась, словно вспоминая глупенькую девочку. - Кроме того, мне не хватало брата. Как и Жозине Ариго.

- А ведь вы казались такими счастливыми, - огорчилась Георгия. – Я была младше вас, и я так хотела фрейлинское платье…

Они все - блондинки, брюнетки, рыжие – ходили в голубом с золотой вышивкой. В честь глаз королевы и ее кос. Этикет требует от свитских дам и девиц носить родовые цвета ее величества, однако на дворцовых лестницах висело слишком много трофейных дриксенских знамен. Франциск Третий догадался издать особый указ о придворных туалетах, это было едва ли ни единственное озарение, посетившее августейшего подкаблучника.

- Одетта в самом деле была счастлива, - словно вспоминая, произнесла Арлетта, - Ангелика, кажется, тоже.

- А Каролина?

- У нее было то, что она хотела, но никогда не получила бы в Борне.

- Прекрасный Гораций?

- Нет, рамка для возвышенных чувств. - Если признак старости – умиление детским воспоминаниям, то Арлетта Савиньяк юна, как сама весна. – Поклонение несуществующей любви может завести далеко.

- Мать любила на самом деле, - Георгия упорно рвалась в лабиринты былого, хотя там спали чудовища. - Вас всех, своих рыцарей, но главное - Талиг… Ты не представляешь, как ее оскорбляли намеки на то, что она по указке Дриксен губит королевство.

- Но ведь она губила.

- А ты знаешь, что было бы, победи королева, а не дядя короля и его фавориты? То, что мы пожинаем сейчас, сеяла не мать, а те, кто ее сместил. Я тебя удивляю?

- Отнюдь нет. Когда плохо, многие начинают сперва думать, как могло быть хорошо, а потом в это верить. Это просто, ведь промахи, если они уже сделаны, очевидны; остается лишь хвалить то, что сделать не дали.

- После Мельникова луга хвалить победителя у Ор-Гаролис?

Вот и добрались, только куда? Редкая мать упустит возможность поговорить о сыне-победителе, но чудовищам законы не писаны.

- О да, - радостно подхватила Арлетта. - Марге в своем Эйнрехте наверняка знает, как нужно было побеждать у Ор-Гаролис. Было бы отлично, если б он взялся учить Бруно.

- Арлина, – герцогиня слегка наклонилась к собеседнице.- Лионель бы справился с дриксами?

- Мы с ним говорили о другом.

- Ответ, достойный Рафиано. Ты хоть помнишь, сколько нам лет?

- Разумеется. Ты младше меня.

- Не настолько, чтобы это было важным. Я часто думаю о своем возрасте, о нашем… Я, ты, Рудольф, Вольфганг, Бертрам можем быть сколь угодно прозорливы и умны, но когда Карл сможет, если сможет, по-настоящему править, нам будет лет на двадцать больше. Если будет.

- Бертрам точно доживет, - заверила Арлетта. Она почти не сомневалась, что будет дальше, но пусть Георгия скажет сама. Вернее, пусть скажет Урфрида. – У него есть астры, и больше нет Колиньяров.

- Чудесная шутка…

- Это не шутка, просто я, в отличие от тебя, знаю Бертрама. Когда то, что ему не нравится, удается убрать, он расцветает.

- Возможно. - Бертрам на юге, сейчас он не важен, а вечер не бесконечен. – Я не из тех, с кем граф Валмон откровенен… До конца откровенны только дети, да и то, судя по тебе, не все... Моя старшая дочь не любит говорить о Бергмарк, и я понимаю, почему. Брак устроил Рудольф, он, как и всегда, думал о Талиге. Из сыновей он растил опору трона и вырастил; никто из моих мальчиков не сможет стать большим, чем Жермон Ариго. Фрида могла бы, только моя мать слишком напугала троих сильных мужчин, и теперь мы можем быть только женами.

- Урфрида несчастна в замужестве? - Напуганный Диомид, напуганный Георг, напуганный Алваро… Это само по себе прекрасно, особенно последнее!

- Я бы не сказала, что дочь замужем, - голос герцогини чуть-чуть изменился, и Арлетта поняла: Георгия ехала ради этого. - Нет, брак состоялся, но затем у маркграфа появилась фаворитка. Фриду это не слишком расстроило, Вольфганг-Иоганн прислушивался к советам жены, а как мужчина он ее никогда не привлекал. Супруги жили под одной крышей, встречались за столом и время от времени - в спальне. Любовница маркграфа знала свое место, как и Горная марка, но этой осенью многое изменилось.

- Вольфганг-Иоганн помнит свои обязательства.

- Кому как не матери командора Бергмарк это знать! Сомнений в лояльности маркграфа нет, однако положение моей дочери стало неприемлемым. Фаворитка беременна, а бергеры не меняют законов со времен Манлия. Если родится сын, он станет наследником, и в каком положении тогда окажется Урфрида?

- Маркграф обязан отослать любовницу и найти ей мужа, а ребенку - отца, - твердо сказала Арлетта. – Подобное случалось не раз, другое дело - будь маркграф в положении Хайнриха, которому в самом деле срочно нужен сын.

- Я бы ответила так же, если б Фрида меня спросила, но дочь уже решила. Она дает маркграфу свободу и возвращается в Ноймар. Маркграф принимает вину на себя и, разумеется, остается нашим союзником, даже более рьяным, чем прежде.

В Агмштадте брак уже объявлен несостоявшимся, и я должна подготовить к этому Рудольфа, который, к несчастью, оскорблен отставкой Вольфганга. Надеюсь, ты понимаешь, что дело не в Лионеле, твой сын в отношении фок Варзов безупречен.

- Оба мои сына любят Вольфганга. Эмилю очень не хотелось предъявлять приказ о своем назначении маршалом Запада. Хорошо, что обошлось без этого.

- Но полагаться на судьбу не стоит, и тем более не стоит доверять ей Талиг. Арлина, я надеюсь на твою скромность, потому что наш разговор Рудольфу не понравится. Нас ждет шестнадцать лет регентства, и вряд ли регент будет только один. Мы стареем, Алва бездетен, мои сыновья – торские генералы, не более того, а рядом с Карлом должны быть те, кто способен удержать в узде и север, и юг. Тебе вряд ли приятно это слышать, но Валмоны при пустой Олларии через несколько лет станут опасны, и не только они. Сейчас Придд лоялен, но спрут есть спрут, особенно если он наберется сил.

Я не находила себе покоя, и я не видела выхода, пока не пришло письмо от Фриды. Сперва я разозлилась, потом поняла, что это наше спасение. Нужен союз севера и юга, и теперь он стал возможен. Урфрида - урожденная герцогиня Ноймаринен, двоюродная сестра короля и дочь регента, кроме того, она умна. Ее брак с вождем Юга даст Талигу двадцать лет мира и разумного короля. Моему брату очень не повезло с воспитателями, но Фрида и Лионель учтут ошибки Сильвестра. Да, Арлина, вот я и сказала главное. Урфрида теперь свободна, Лионель, к счастью, не женат. Ты можешь что-то возразить?

- Могу. Рокэ еще больше не женат, чем Ли или тот же Придд.

- Прости, не поняла.

- Наличие братьев делает женитьбу не столь неотложной. Я не говорила, что Эмиль помолвлен с Франческой Скварца?

- Нет, ты говорила Рудольфу, что видела Рокэ после его освобождения, но ты его не видела. Как и Эмиль с Валмонами.

- А вот этого не говорил уже Рудольф.

- Он предпочитает верить, в том числе и потому, что все-таки болен, хотя сердце у него лучше, чем у Вольфганга. К лету мой муж начнет догадываться, что Алва не вернется, однако в ваших словах не усомнится и тогда. Уехать в Сагранну и сгинуть, что может быть естественней?

А вот об этом она не подумала! О том, как просто сгинуть в Сагранне… Бертрам пишет о чем угодно, но не о Росио, а ведь Марсель возвращался. Один! И Ли… Сын тоже не ждет.

- Думаешь, что врать уже мне? - Георгия смотрела, как победительница. Или как дура. – Право, не стоит.

Арлетта сощурилась. Она защищала Ли, она защищала Росио, и она защищала Талиг, а чтобы выпустить когти, хватило бы и чего-нибудь одного. С избытком.

- Ты забыла о дожах, Геора. О толпе бордонских дожей, которые не только видели Алву, но и подписали капитуляцию, но думала я о другом. – Пусть уйдет, уберется, разозлится, потеряет дар речи! Завтра он к ним обеим вернется, вместе со способностью мыслить, а сейчас – прочь!

- А кто из дожей прежде видел синеглазого кэналлийца, марикьяре, мориска… Так о чем ты думала?

- О прошлом. Мне вдруг захотелось узнать, поменял ли соберано Алваро чашечки или просто не допил дурно сваренный шадди.

- Арлетта!.. Это выдумки Валмона, причем недостойные!

- Не Бертрама, мои… И пришло мне это в голову, когда ты сказала, что ее величество любила нас, своих рыцарей и Талиг, не упомянув при этом короля. В юности, Геора, о многом не задумываешься, просто запоминаешь, думать начинаешь потом, думать и сравнивать… Для безутешной вдовы, к тому же загубившей свое счастье собственными руками, ее величество была одета слишком продуманно. До похорон таких воротников никто не видел, и никто бы не посмел навязать королеве новшество. Вдовствующей королеве. Потерявшей с любовью душу женщине.

Я слишком хорошо помню себя и Жозину. Есть мне, с кем сравнить и, гм, в другую сторону... Кара в трауре была столь же безупречна, как и твоя матушка. Ты уходишь?

- Да, Арлина. Я ухожу.

Солнце все сильней склонялось к западу, до Старой Барсины оставалось меньше часа пути. Того, что их перехватят, Робер уже не боялся, все опасные места были пройдены. Пусть у поворота на Казоле бесноватым и не хватило всего пары-тройки минут, чтобы первыми оказаться на перекрестке, но ведь не хватило же! И потом их дело — не избавляться от погони, а волочь ее за собой; оторвись они слишком сильно, и преследователи могут отстать или сбиться с дороги. Вряд ли среди них есть те, кто два с лишним месяца назад штурмовал старую резиденцию Славы, а значит, подвоха мерзавцы не ждут.

— Уже близко, — ответил Эпинэ на незаданный вопрос Эрвина. — Обойдем Дикие Огороды, и будет поле. То самое...

Робер замялся — за последний год он худо-бедно научился командовать, но не изливать душу, тем более на рыси, однако ноймар его как-то понимал. Они с Литенкетте возглавляли маленькую колонну. Дракко и Сона бежали ровно и были готовы и к скачке, и к драке, прочие лошади, хоть и не морисских кровей, тоже держались неплохо. Что ж, коней они сберегли и до места почти добрались. Брошенные несколько веков назад огороды и сады успели не только одичать, но и превратиться в низкорослый, непроходимый для всадников лес, за которым и лежали развалины. Парни Халлорана — они так и остались «парнями Халлорана», хотя ими давно командовал Блор, — надо думать, уже заждались.

— Монсеньор, — Дювье поравнялся с вожаками, — посылать?

— Давай!

Капитан придержал своего мерина, а через несколько минут мимо, набирая разгон, пронесся гонец. Скоро в Барсине узнают, что пока — пока! — все идет, как задумано. Неровные, сыплющие сухими листьями стены по обе стороны тропы внезапно начали раздражать, и Эпинэ задрал голову: небо было безоблачным и ярким, но солнце уже ушло за деревья. Ничего, до Барсины они всяко доберутся прежде, чем настанет ночь, и все равно — скорее бы!

Дракко, почувствовав желание хозяина, попытался сорваться в галоп, но Эпинэ заставил себя натянуть поводья. Поднявшийся ветер прошумел в редеющих кронах, осыпав отряд невесомым золотом, стало весело и горячо, как некогда в Торке. Там привыкли играть с огнем, становясь то дичью, то охотником. Потом пошли другие войны, мерзкие и никому не нужные, но сейчас Робер внезапно почувствовал себя молоденьким теньентом, дурящим голову кесарским рейтарам. Любимое развлечение нынешнего Савиньяка, когда он еще был Ли Лэкдеми...

— Будет весело. — Эрвин сдерживал пляшущую Сону и улыбался. — Весело и ветрено, как у нас.

Робер кивнул и рассмеялся, лошади просились в кентер, а до поворота оставалось всего ничего, так почему бы их и не порадовать? Иноходец еще ничего не успел сказать, а Эрвин уже дал Соне шенкеля, и мориска рванулась сквозь осень, туда, где Дикие Огороды расступались, и пожухлые травы еще видели остывающее солнце. Коней остановили на невысоком пригорке; впереди, за лугом, лежала Старая Барсина, над которой в прозрачном небе висел алый шар. У подножья холмика сгрудились южане, а с востока спешила погоня. Робер успел ухватить взглядом маленькие фигурки верховых — большая их часть уже спустилась в пологую лощину перед зарослями. Осталось совсем немного, и тогда посмотрим, что же на вас, негодяев, действует...

— Не отстали, — заметил Эрвин.

— А чего им отставать? Пятеро же на одного!

Если Блор посадил наблюдателей туда же, куда некогда Робер, в подзорную трубу всадников на холме должно быть видно. Только б не выскочили прежде времени, тогда все пойдет насмарку. Кроме боя, разумеется.

Данарии уже выбрались из лощины и разворачивались, готовясь окружить наглецов и искрошить в капусту. Наглецы, само собой, хотели совсем другого.

— Ну, — Эпинэ подмигнул Дювье, — давай!

Дракко прянул вперед сорвавшейся с тетивы золотой стрелой, и тут же вслед понеслась черная. Сона! Мориска и полумориск были слишком резвы, их пришлось придержать, приноравливаясь к бегу пусть хороших, но не лучших коней. И все равно скачка к висящему над развалинами солнцу вышла прекрасной, хоть и недолгой. Когда полуобвалившиеся стены с вцепившимися в них кустами закрыли небо, Робер повернул и на радость погоне помчался вдоль руин. Разумеется, данарии срезали угол и рванули на перехват, позволяя отсечь себя от единственной известной им тропы. Разумеется, халлорановцы только того и ждали. Эпинэ не оглядывался, но разнесшийся по полю яростный крик сказал все.

— Пора! Лэйе Астрапэ, пора!

Пора заворачивать, превращаясь из дичи в охотника. Эпинэ доселе сам не понимал, как хочет сойтись с этой сволочью лицом к лицу. Не со сбесившимися горожанами — с переступившими через долг и присягу вояками. Что-то сухо треснуло. Один раз, другой... Стреляете? Ну и отлично! На ходу расстегивая ольстру, Робер дернул повод, но Дракко ослушался. В первый раз за время их дружбы! Жеребец, все прибавляя и прибавляя, несся вдоль стены, оставив далеко позади всех, кроме не оставлявшего друга Эрвина. Ноймар скакал рядом, безуспешно пытаясь поравнять Сону с Дракко и схватить поводья.

— Назад! — проорал Робер. — Командуй там... Со мной... Ничего... Не станется...

Если конь растащил — с ним можно спорить и можно унять, если понес — он не слышит, не понимает, не отвечает, просто летит в закат. Тут либо прыгать на всем скаку, либо, если хватит сил, заворачивать с риском покалечить и покалечиться, либо скакать и скакать, пока бунтарь не выдохнется и не перейдет на рысь, а потом и на шаг. Робер скакал. Бой и развалины остались позади, но обрушенная колокольня с висящим над ней солнцем пропадать не желала, и именно к ней летел обезумевший Дракко. Ветер бил в лицо, свистел в ушах, бешено колотили о землю копыта, позади пронзительно заржала лошадь. Не Дракко! Робер, стоя на стременах, обернулся и увидел ее! Их... Кони без всадников, с полдюжины золотистых и один вороной — Сона?! — мчали сумеречной степью прямиком в вечернее зарево, и вместе с ними неслись голенастые борзые. Алым зеркалом блеснула какая-то река, рассекла горизонт молния...

Солнце все не заходило, цепляясь за зубцы далекой башни, уже ничем не похожей на барсинскую колокольню. Метались в багровых сполохах черные птичьи тени, небесный пожар разгорался все сильней, грохот копыт сливался с грохотом грома. Казалось, скачка будет длиться вечно, и Робер внезапно понял, что это и есть смерть, которая наконец его нашла. Вместе с пулей. Он не успел ничего почувствовать и понять, а его уже швырнуло в заждавшийся Закат. Ну и что?! Он ответит, он готов ответить за все и еще больше готов спросить. Леворукого, Создателя, хозяина этой проклятой башни... Кого угодно, кто допустил, чтобы люди становились тварями, чтобы сестра умерла, не увидев сына, а добрый влюбленный мальчишка стал убийцей...

Чернота наползала со всех сторон, как бы ее ни рвали молнии, и она уже была не только небом. Вставшие по бокам крутые склоны не оставляли выбора. Только вперед, к перекрывшей выход из ущелья башне, где и закончится неистовый бег, к башне, до которой нужно добраться, потому что другого шанса не будет, как не может быть второй смерти, второй жизни, второй любви, если это в самом деле любовь.

А башня больше не убегает, нет! Она становится ближе, а вот солнце начинает меркнуть. Надо успеть... Дракко, быстрей! Нужно успеть, пока горит!

Быстрей невозможно, но Дракко смог! Лошади с пустыми седлами отстали, и только отчаянно вытягивающая шею Сона все еще держалась рядом.