Глава 7

Фельсенбург

Оллария

400 год к.С. 9  день Весенних Молний

1

Зубрить в библиотеке и не думать о Гудрун, не получалось, и Руппи перебрался со своими трактатами на балкон Ручейной башни. Здесь его никто не терзал, ну или почти никто… Лейтенант торопливо перевернул страницу, скрывая от непрошеного гостя  картинку с человеком без кожи, но это оказался не Генрих, а дядя Мартин, с  которым после пакости с  принцессой Руппи здоровался и то с  трудом. 

- Ну ты и забрался,  - посетовал  дядя. -  Крылья отращиваешь?

- Почему бы и нет? – Руппи перевел взгляд на  мелькнувшего в синеве стрижа. Летать во сне будущему герцогу доводилось не раз, это были восхитительные сны, но в жизни как-то не тянуло.

- Леворукий знает что...  - проворчал Мартин. - Даже не знаю… Нет, Альберт должен был жениться, иначе его наследником остался бы  я,  и жениться пришлось бы уже мне…

Охотник замолчал, подбирая слова. Начало вышло многообещающим:  Мартин  рассуждал о делах семейных, лишь затевая  нечто необычное и требующее подготовки. Например, охоту в Седых Землях, обошедшуюся Фельсенбургам во столько же, во сколько кесарю обходится линеал. И принесшую тройную выгоду.  

- Даже не знаю… - Мартин требовательно взглянул на племянника. – Лотта меня, если что, затопчет. У ланей острые копытца, а уж эта всем ланям лань…  

- Ты опять бросил во дворе что-то кровавое? – предположил  Руппи. – Ты же знаешь, мама боится мертвых зверей.

- До Осеннего Излома охоты нет, - с укоризной напомнил  дядя. – Я  ездил в Виртцапфе  и  встретил там  одного парня… Он искал тебя, но Генрих ему сказал, что ты уехал в  Верхний Фельсенбург и вернешься не раньше, чем через месяц.

- Он назвался? Можешь его описать?!

- Премьер-лейтенант флота. Очень настойчивый и недоверчивый. Постарше тебя лет на пять... Рыжий, как морковка, на левом ухе – шрам.  Уверяет, что ты его знаешь.

 - Знаю, это – Диц. Он был адъютантом Олафа до меня. Дядя Мартин,  я должен его увидеть.

-  Диц, - повторил дядя, - Хельмут Диц, да, так он и представился. Он передал тебе письмо.

- Оно у тебя?!

- Да… Говорю же, Лотта меня затопчет.

Знакомый почерк, по-прежнему ровный и четкий. Беспокойство о здоровье. Восхищение герцогиней Штарквинд. Уверенность в том, что два предыдущих письма пропали. Понимание того, почему так случилось. Извинения за то, что Диц проявит невежливость и будет настаивать на личной встрече. Руперту не следует волноваться - кесарь знает, кому обязан потерей Западного флота, но возникли непредвиденные обстоятельства, которые адмирал хочет  обсудить со своим адъютантом лично. Крайне желательно сделать это до того, как Руперт увидится с  отцом, по словам герцогини выезжающим  в Фельсенбург сразу  после Коронного совета. Не менее важно, чтоб о встрече, до того, как  она состоится, не знал никто, кроме двоих адъютантов – прошлого и нынешнего. Встретиться лучше в тихом месте на окраине Виртцапфе или, в крайнем случае,  поблизости  от города. Руперт  знает окрестности,  поэтому выбор места за ним, но  изменить время не получится -  Олаф Кальдмеер  появится в  ночь с десятого на одиннадцатый  день Весенних Молний. Диц проводит адмирала на условленное место и проследит, чтобы собеседникам не помешали.      

 - Дядя, почему Хельмут отдал тебе письмо? Что ты ему сказал? Что ты на самом деле сказал?

 - Даже не знаю…Что в замок его не пустят, а если пустят,  наедине вас не оставят, но я на вашей стороне. В твои годы  самое время служить короне и приличному начальству, а юбки обойдутся.  Для  материнской – поздно, для жениной – рано... Этот Диц ждет ответа, я обещал привезти.

- Дядя! 

- Я тоже ходил в  адъютантах, - напомнил Мартин. - Фельдмаршал был мной доволен,  потом  он поймал пулю и  нам подсунули  Бруно… После старины Ади недодоенную корову!.. Бр! 

- Олаф  хочет видеть меня послезавтра ночью, - пресек поток воспоминаний Руперт, - а потом ему  нужно в Эйнрехт.  Сразу же.   В замок ему нельзя… Может, у Форелевой?

 - Обалдел?   -  ласково предположил охотник. -  У реки по ночам девицы стадами бродят. Лягушатник зацвел.

Ну и болван же он! Забыть о дурацком девчоночьем поверье, а ведь Агата вчера вытащила у Деборы из-под подушки несчастный цветочек и сунула в куртку Генриху. Слез было…

 - Твой Кальдмеер наших краев  не знает, - напомнил   Мартин, -  а плутать в темноте по лощинам -  дело гнусное, да и некогда ему. Надо быстро переговорить и мчаться назад. Ожидающий суда не должен покидать столицу без ведома кесаря.

–  Я помню. – Проклятье! Придется на ночь глядя отпроситься в  город. Удрать тайком не выйдет - лошадь через стену не перебросишь, а пешком - далеко. Нужен сообщник…

- Мартин, давай отправимся  куда-нибудь вместе. Иначе мне не выбраться.

- Съездим, - сходу согласился  Мартин, - давай решать, куда. Адмирал цур зее – не девчонка, ему по росе бегать не по чину, да  и   заметить могут, луна полная почти... Может,  у Осенних боен? Там сейчас ни кошки нет.

Лучше  не придумать! Бойни у самой дороги, если из Виртцапфе повернуть к Фельсенбургу, мимо  не проедешь. Ну, свернул немного,  задержался. Ровно столько, чтобы поговорить.

- Спасибо, Мартин, - от души поблагодарил Руппи, - значит, ты поедешь вперед, а я тебя догоню...

-  Кошки с две! - дядя скривился, словно раскусил зеленое яблоко. -  Одного я тебя не оставлю, не надейся, а Лотта тебя без своего хвоста не отпустит…  Леворукий,  как хорошо, что женился Альберт, а не я!

- Подожди, - утешил Руппи и отчего-то хихикнул. - Еще женишься. На Гудрун. Тебе больше пятьдесят, чем шестьдесят, а ей всего-то  тридцать один.

Такой смеси бешенства  и… блаженства на дядиной физиономии  Руперт еще не наблюдал. 

2

- Мы сможем их всех накормить? – тревожно спросила Катари. Сестра была уже готова  к  выходу - черный бархат, церемониальная прическа, небольшая, но наверняка тяжелая корона. Такое Матильду, и то бы  утомило. - Сможем?

              - Накормим,– пообещал Робер. - Что нам еще остается? Только попросим  у Ноймринена  хлеба и потом… есть еще  совет Южных  провинций.

               - Они пришлют, - не очень твердо произнесла королева, - Должны прислать.

            Уверенности в том, что южане захотят и, главное, смогут  прокормить не только себя, разросшиеся  армии и столицу, но и беженцев с севера, у Робера не было. У Катари, кажется, тоже. Сестра честно читала все поданные на подпись бумаги. Эпинэ не удивился бы, узнав, что Катарина разбирается  в некоторых делах лучше него, но крепче она от этого не становилась и радостнее тоже. 

            - Я получила письмо из Савиньяка, - женщина поднесла руку к голове и тут же отдернула – не хотела показывать, что болит. А у кого под такой фортификацией  не заболит?! – Графиня  готова приехать. Хорошо, что свидетелем рождения моего сына станет  именно Арлетта… Я ей верю.

            - Жозина… Моя мать Арлетте тоже  доверяла. - Робер глянул на часы, - до Совета остается  больше часа, но лучше не тянуть. - Катари, я видел  мэтра Инголса. Ты права, Фердинанда Оллара  убили. Помощник коменданта во всем сознался.

            - Это правда? – быстро спросила Катари. Робер не понял, и сестра  слабо улыбнулась. – Я о признании. Фердинанд тоже… признавался… И другие, те, кого брали при Манриках... В Багерлее часто  говорят то, что  нужно сильным. Я бы не хотела, чтобы в угоду… Нет, не  так!  Я не хочу, чтобы людей вынуждали лгать.  Даже негодяев. Даже, чтобы меня успокоить.

            - Расспроси мэтра сама. - Как же они с Катариной  похожи этими своими сомнениями! Вечными, мучительными, неотступными.

            - Зачем?  - Катари снова поднесла руку к голове и вдруг рывком сорвала корону. - Не могу больше!  Тяжело… Робер, я хочу, чтобы мне рассказал все ты. При тебе я… я не регент... Я могу быть просто дурочкой из Ариго, я даже зареветь могу.

            - Реви, - разрешил Иноходец, чувствуя, как ком подкатывается к  его собственному  горлу. – Ты реви, а я буду рассказывать. Комендант не поверил  в самоубийство. Он не  дурак, этот Перт, и он  накануне вечером был у…      

            - Называй его Фердинандом, - помогла Катарина. - Он был не королем, не Олларом, а просто человеком. Хорошим, но и только.

- Мне его  жаль, - признался  Робер. – Теперь жаль, а вот Альдо -  нет, только Матильду и Дикона… Катари, это сейчас, конечно, не главное, но что с ним будет? Регент, то есть Ноймаринен дал полное прощенье членам твоего совета, но  ведь Окделл в нем не значится?

- Нет, как бы я могла… Вы  делаете то, на что я  не гожусь, все держится на вас, это видят все. Горожане помнят, чем вам обязаны, особенно тебе и Карвалю, а что они знают об Окделле? Он был оруженосцем Алвы и занял его дом. Он был цивильным комендантом, когда случилась Дора. Он был супремом, когда убили Фердинанда. Что они подумают о вдове короля, если она включит Окделла в регентский  совет, и что он будет делать в этом совете?

- Ему там делать нечего…  Альдо поступал подло, прикрывая Диком свои делишки, но я о другом. Что будет с Диком, когда ты…

 - Когда я рожу? – рука сестры легла на живот,  личико стало мечтательным, почти счастливым, но это длилось лишь мгновенье, -  Робер, я  не представляю, что мне делать…  Я ему… Ричарду гожусь если не в матери, то в тетки, и я не знаю, от чего  устала больше - от мужской слабости или от мужской глупости и навязчивости. Фердинанд хотя бы только слаб, а Окделлы, что отец, что сын… Только бы  Дженнифер Рокслей  удалось его занять…

- Дженнифер? – не понял Робер, - Занять Дикона? Чем?   

- Ей нравятся титулы и молодые люди. -  Катари задумчиво накрутила на палец светлую прядь, -  Робер, я хочу, чтобы у нее получилось влюбить в себя Окделла.  Для себя хочу, и думай  обо мне, что хочешь!

- Закатные тва… Прости, но это же немыслимо.  Дженнифер уж точно годится Дикону в тетки. 

-  Зато она  красивее  меня и… опытней, и  мальчик ей нужен… Жаль, что он так  тщеславен… - сестра  продолжала сосредоточенно крутить локон, но вряд ли осознавала, что делает. - Не будь я  королевой, Окделлы на меня бы и не взглянули -  ни старший, ни младший.    

- Прости, ты сейчас говоришь что-то не то… Пусть Эгмонт ошибся, пусть стал преступником…. Так же, как и я, но он ничего не искал для себя -  только для Талигойи. Ему просто  не повезло. Бедняга  женился по принужденью, а сам любил другую. Всю жизнь.

- Не хочу  тебя  разочаровывать, -  грустно сказала Катари. - Эгмонт  всю жизнь любил одного себя. Нового Алана. Безупречного рыцаря. Спасителя Талигойи. Живым рядом с ним места не было, он их  просто  не видел… Никого. Ни обманутых арендаторов и крестьян, ни обманутых друзей, ни обманутых женщин…  Он считал  обманутым себя, потому что другие хотели  жить, а не… Не превращаться в балладу про герцога Окделла.

Я видела его жену, когда она приехала за  Айри… Вот ее мне было жаль, потому что она любила супруга. Так любила, что превратила себя и свой дом в раму для его портрета. Это Мирабелла  создала  балладу о благородном Эгмонте и коварном Алве, она, не он! Эгмонт был на это не способен, он не замечал настоящей любви и преданности, потому что она была у его ног и в его постели.

 Окделл   рассказывал мне о своем «великом» горе. Я была глупа, я его утешала… В семнадцать лет мы горазды верить балладам, жалеть мужчин  и осуждать женщин. Потом я поняла… Та девушка, Айрис,  не захотела иссыхать, а Эгмонт был неспособен сделать хоть что-то сам и не для себя. Вот и вся трагедия надорского мученика! Вот из-за чего… Из-за кого  погиб Миш… твои родные, и не только они… Робер, я  не могу,   не хочу все время видеть это лицо! Даже ради тебя… Я вижу не  Дикона, я  вижу Ренкваху, и мне становится… плохо!          

Катари оставила волосы в покое и сцепила пальцы. Ей  не хватало  ее четок, но, став  регентом, сестра  перестала быть эсператисткой, по крайней мере, внешне.   

- Никогда ничего не делай ради меня!  - легко сказать… Она же по-иному просто не умеет! -  Прошу тебя! Ты не обязана принимать Окделла,  и ты не обязана… считаться с моей любовью. Марианна понимает, что во дворце ей не место.

- А вот тут ты ошибаешься, - лицо Катари просветлело. - Я принимаю баронессу Капуль-Гизайль ради себя. Я понимаю, почему ты выбрал ее. Рядом с ней не так холодно. Она, как … лето. Земляничное, доброе, сладкое... Не теряй ее!

            - Пока я ей  нужен…

          - Ты будешь ей нужен всегда, я это вижу… Кто-то идет, а я опять испортила прическу…

- Ваше величество, - доложила незнакомая дама, -  Герцог Окделл просит уделить ему несколько минут для частной беседы.

- Хорошо… Проводите его в мой будуар и позовите   камеристку. У меня испортилась прическа.

- Да, ваше величество.

- Ты же не хотела…

- Я и не хочу… Наверное, я умею спорить только с… теми, кто сильнее. Мне остается надеяться на Дженнифер.

- Ты меня недооцениваешь. – Робер распахнул дверь во Внутреннюю приемную как раз во время, чтоб окликнуть затянутого в черное с золотом Дикона.  – Ричард! Как ты  себя чувствуешь? Продержишься недельку в седле?

- Я здоров. – Так оно и есть. За два месяца ключица срастется  даже у старика. 

 - В Надорах  опять землетрясение.  Завалило тракт, много беженцев. Нужно понять, что там творится. Мы с ее величеством как раз думали, кто может туда отправиться.

- Я хотела просить Рокслея, - Катарина виновато опустила глаза. Как же она не любит лгать и огорчать других! – Но Дэвид занят с гвардией и потом… ему будет тяжело.  Создатель,  ты же тоже!  Робер,  мы об этом не подумали. Посылать  в Надоры Рокслея или Окделла - это хуже… чем на кладбище!

- Закатные твари! – Он и впрямь дурак. Редкостный. Непрошибаемый. – Разумеется, Дикону там делать нечего. Пошлю Сэц-Арижа, он справится.

- Сэц-Ариж не член Регентского Совета, - отрезал Дикон, глядя на Катари - Ваше Величество, я счастлив служить вам и Талигу везде, где я нужен. Окделлы не боятся прошлых потерь.

- Спасибо, Дикон, - голос Катари чуть дрогнул, - Но я не могу… Я не хочу принимать такую жертву.

- Это не  жертва. Это служение. Я прошу ваше величество поручить это дело мне.

-          Хорошо, герцог. Мы поручаем это вам.     

                                                                  3

Мартину  пора бы и вернуться, он уехал, не было и полудня, а сейчас почти восемь. Неужели, они с Дицем разминулись? Или что-то случилось? Если за рыжиком следили…

Моряки на суше  беспечны, особенно в своей  стране. Понадобилась засада, чтобы Руперт фок Фельсенбург перестал дуться на навязавшего   конвой фельдмаршала, а Хельмут приехал один. На  такое дело охрану не потащишь, да  и нет у Олафа никакой охраны. Это на море  адмирал  вправе приказывать кесарю, а в Эйнрехте Кальдмеер – выскочка. Сын оружейника. Враг Бермессеров, Хохвенде, цур Фрюйлингвальде.  Хоть бы бабушка помогла, но герцогиня вне себя из-за этой… Гудрун и не знает, чему и кому верить.  Делать им с Мартином нечего, как раздевать принцессу! Да у нее живот, как у отставного боцмана, с таким  не потанцуешь, хотя дядюшка от восторга рот открыл.

- Руппи, мы должны поговорить по душам. 

Может, мама и не волшебница, но возникать из тишины она умеет. Как …туман.

- Что случилось, мама?

- Ты себе места не находишь, я же вижу... Я надеялась,  что это пройдет, но ты беспокоишься, и я знаю, из-за чего. Это так неприятно… Это недостойно тебя!

Недостойно Фельсенбурга не находить себе места  из-за какого-то Кальдмеера? Проклятье, нужно быть спокойным или хотя бы казаться. Если хочешь уехать без слез и споров, а потом сделать дело. Ну почему она  решила заговорить не вчера, не завтра, а сейчас?!

- Я должна знать, что с тобой. Должна!

- Мама, не волнуйся, мне просто… немного скучно. Я – морской  офицер. Я не могу просто есть и спать, особенно во время войны. Я очень люблю тебя и сестер, но… Честное слово, у меня все в порядке.  

- Нет, - золотая головка склонилась к  плечу, - у  тебя  не все в порядке. Я зря позволила Гудрун  остаться, но я  не могла подумать, что она такая… Такая дурная и навязчивая женщина, а вы с Мартином, оба… Нет, я вас не виню, все мужчины таковы. Вы принимаете доступность за… за свою неотразимость, а Гудрун вы не нужны. Можешь мне поверить.

- Мама, ты что?!  -  теперь понятно, откуда бабушка  взяла  про браслет! - Да будь она  четырежды Дева  Дриксен, она же… лосиха!    

- Тогда о чем вы говорите с Мартином? Раньше  ты с ним не шептался.  

- Леворукий!.. Извини, мама, но ты… ты говоришь глупости!

- Какой мужской ответ… Ты вырос, тебя теперь не  удержишь, пока ты не получишь, что хочешь, или не погибнешь, а  она  тебя погубит!  И тогда… Я тоже умру, я тебя не переживу!

- Мама, я не люблю Гудрун! – ну с чего, с чего она  вообразила такую чушь?! - Мартин, как  хочет, а мне… мне мясистые не нужны. Они – для земли,  с ними  нет танца…    

- Я хочу тебе верить, - дрожащие  губы, глаза блестят от слез, - хочу, но я  слишком хорошо вас всех знаю… Дочь Готфрида,  гордость кесарии… Она привыкла соблазнять, ей можно! Ей все можно…

- И пускай, - уверенно сказал Руперт, - Меня это не касается, я на ней  жениться не собираюсь.

- Я тебе не верю, - прошептала  герцогиня, и Руппи понял, что ошибся и ошибка оказалась роковой. – Ты об этом думаешь, иначе бы  не говорил о женитьбе. Ты только об этом  теперь и думаешь. Еще бы, ведь она так ластится. Привезла   орден, заманила  в библиотеку…

- Мама, никто меня не заманивал, я шел писать письма… Письма!  Ларсу и Людвигу. Ты сама  меня послала.

- Тогда почему она разделась?

- Я уже говорил! Она уже там была… Она… Она, наверное, уснула. Некоторые люди во сне ходят, что-то делают...

- Или ты… глупец или лжец! Гудрун все подстроила, чтобы тебе показаться! Она  гордится своим телом, иначе б не пускала к себе художников.

- Тебя тоже рисовали, и не раз.

- Да, но при этом присутствовала   замужняя женщина, и я  была одета, а когда встретила твоего отца,   отказалась от всего... От Эйнрехта, от чужого внимания, а оно было!  Я – внучка и племянница кесарей и я многим нравилась,  хотя  подо мной и не проседал пол.

- Тебя и сейчас обожают. Все, кто  видит. Генрих за тебя шестнадцать раз  умрет, не то что спрятать письмо.

-  Какой ты… безжалостный  и злопамятный! Генрих – верный  слуга, я ни раза… ни единого раза  не подала  ему повода. Ни ему и никому другому. Это твоя Гудрун заигрывает со всеми, но ее хозяин – Фридрих. Тебя она не любит! Ты ей нужен, чтобы Фельсенбурги признали  бедного Ольгерда  слабоумным и  отдали корону Фридриху, а  потом она тебя убьет…  Я умру, но не дам согласия на ваш брак! Я буду говорить с Готфридом, я соберу  совет варитов  и потребую развода! Хозяйка Фельсенбурга вправе это сделать!     

- Какой развод, какая свадьба?! Мама, мне на все плевать, кроме суда над Олафом! Я хочу, чтоб Бермессера  вздернули на мачте. Понимаешь?! Иначе никто не успокоится – ни Адольф, ни Бюнц, ни Зепп, никто из них… Они погибли, я выжил. Я должен дать им покой, и мне никакая Гудрун не помешает, будь  у нее хоть восемь грудей и четыре живота!

- Это правда? Ты  можешь дать слово? Помнишь,  как ты клялся, что не трогал мои гребни…    

- Я их и не трогал!  Будь по-твоему. Клянусь памятью  «Ноордкроне». Ты  не знаешь, Мартин еще не вернулся?  

- Вернулся. Он хочет взять тебя в Виртцапфе. Говорит, ты  застоялся, а торговец привез  охотничьи пистолеты. Морисские… Мартин говорит, ты можешь помочь, ведь ты был в Талиге, видел морисское оружие… Я ему  не верю,  это все Гудрун. Я ее выгнала и теперь она через него…

- Мама, ты… Ты подумай. Если Мартину нужна  Гудрун, зачем ему я? Он бы поехал к ней  один.

 - Да, конечно… Если только они вместе  не задумали  чего-нибудь страшного. Если с тобой что-то случится, наследником Альберта становится  Мартин.

 - Да не хочет он этого! Неужели ты не видишь, что дядя не такой!

 - Был не такой, но нельзя верить мужчине, если речь идет о женщине. О такой  женщине.  Самому Мартину наследство не нужно, но Гудрун...

- Не верю, и ты не веришь… Ты себя пугаешь. Ну почему  ты выдумываешь всякие несчастья?

- Я не выдумываю, я их чувствую.  Вы  мне не верите,  а я вижу... Если бы не  я, твой отец уже бы погиб!  К счастью для всех нас, он меня слушает, а вот мама Элиза... Она  только и думает, как забрать тебя. Я знала,  что тебя ждет на море  беда, я говорила, а  она…

- Ты ошиблась, беда  ждала всех, кроме меня.  Не надо бояться… жить! Жизнь это счастье, а страх его убивает. Я поеду с Мартином и посмотрю на пистолеты. Уверяю тебя, с нами ничего не случится.