Глава 6

Оллария

Фельсенбург

400 год к.С. 9  день Весенних Молний

1

Фердинанд не покончил с собой, его придушили подушками  и повесили. Пришедший в Багерлее вместе с Мореном гарнизонный капитан пережил начальника. Он так и ходил  в помощниках коменданта, пока не получил от Альдо приказ, каковой и исполнил тщательно и равнодушно. Следов не осталось -  только уверенность Катари. Никто не видел, как капитан доставал из тайника заготовленные  Мореном  запасные ключи. Никто не знал, что они вообще были…

            Капитан был предусмотрителен и не делал ничего необычного. Он ежедневно после полуночи обходил внутренние дворы, обошел и на этот раз. Спокойно пересек освещенную фонарем площадку, пожурил клюющего носом часового и отправился  дальше, ни на миг не задержавшись  у стоящего особняком домика. Стражник  помнил, как помощник коменданта  в привычный час проследовал  привычной дорогой, чтобы вернуться с другой стороны, когда солдат, проводив взглядом начальство, сунет руку за пазуху, где таилась фляга.  Неслышно  повернулся  ключ, приоткрылась ухоженная дверца. В конце коридора храпел караульщик - его  не опоили, он просто пригрелся в полутьме возле остывающей  печки. Еще одна дверь, еще один спящий человек, на этот раз нужный… Несколько минут на первую   смерть, чуть меньше,  чтоб закрепить веревку, чуть больше, чтобы повесить  тяжелое тело и проверить, не осталось ли следов. Не осталось. Теперь  запереть двери  и продолжить обход, распекая нерадивых караульщиков и перебрасываясь с дежурными офицерами замечаньями о погоде. Такая обычная ночь…

Мэтр Инголс был великим адвокатом – нарисованная им картина стояла перед глазами и не желала меркнуть. Ночь смерти Фердинанда. Утро окончательной  смерти   Альдо. Бывшего сюзерена, которого следовало пристрелить еще в Агарисе, когда затевалась варастийская резня.

            - Я не понимаю, - с усилием выговорил Робер, - как вы сумели доказать…

            Мэтр Инголс довольно усмехнулся и пощекотал кончиком пальца  Клемента. Законник заслуженно гордился успехом, это Роберу было муторно.

            - Мне не следовало спрашивать. У каждого искусства свои секреты.

            - Несомненно, - Инголс смочил в вине корочку хлеба, припудрил сахаром и протянул его крысейшеству, - но этот секрет  я вам  раскрою. На случай, если ее величество пожелает узнать подробности, и на случай, если вам понадобится кого-нибудь тайно убить. В последнем лично я глубоко сомневаюсь.

- Я уже убивал, - непонятно зачем признался Эпинэ.

- Очевидно,  при подстрекательстве Альдо? - нетерпеливо угадал законник, ему явно хотелось говорить о другом. -  Мне облегчило задачу старое знакомство с господином Пертом и его супругой. Очень достойная пара.

- Вы давно их знаете?

- Достаточно. Как адвокату мне часто приходилось бывать в Багерлее. Перт принадлежит к тем, кто незаменим, когда все идет гладко, и четырежды незаменим, если начинаются неприятности, к тому же он всецело предан.

- Своей тюрьме, - припомнил  шутку Рокслея Робер.

- Нет, своему отечеству. Это случается и с тюремщиками.  Перт пользовался заслуженным доверием Фердинанда. Накануне своей смерти Оллар просил оградить его от визитов герцога Окделла.  Фердинанд с аппетитом поужинал и  заказал на следующий день к  обеду рыбу. Совершенно очевидно, что он не собирался умирать и не хотел смерти.

Перт был потрясен тем, что случилось, но не растерялся. Он сделал единственный  правильный вывод. Короля, а для Перта Фердинанд оставался королем, могли  убить  только по приказу Альдо. Допрос  стражников ничего не дал, разве что комендант уверился, что они ничего не скрывают и ни в чем не виноваты. Тогда Перт стал думать об убийце. Это был кто-то из Багерлее, достаточно сильный, умелый и хладнокровный. Кроме того, у него  имелись  ключи, которые могли изготовить только при Морене. 

Убийца должен  был от них избавиться, причем той самой  ночью.   Помощник коменданта мог это  сделать во время  обхода, когда шел привычной дорогой, показываясь стражникам. Искать ключи Перт не  стал, он поступил умнее. Усилил охрану  внутренних дворов и приставил надежных людей к тем, кто походил на убийц. Так, чтобы  это было заметно. Комендант не сомневался, что ключи лежат там, где их оставили, и оказался прав. Мы их нашли в водосточном желобе. Оставалось связать их с убийцей. То есть с помощником коменданта.

- Я уже знаю, что вы правы, - Робер прикрыл ладонями глаза. Не от усталости, просто это стало  привычкой, - но убийца слишком рисковал. Другое дело, вернуться уже под утро…

- предварительно прокравшись от комендантского дома до центральных дворов мимо всех постов? 

- И все равно я бы не рискнул убивать во время обхода.

- Вы бы попались сразу, а этого господина с трудом удалось загнать в угол. Будете слушать, как?

- Да.   

- Его свели сперва со стражником, показавшим, что господин капитан слишком часто дышал, а затем с супругой одного из тюремщиков. Эта дама в Багерлее славится своим легкомыслием. В интересующую нас ночь она отправилась на встречу с любовником. Разумеется, заслышав шаги, она спряталась в одной из ниш, но женщины по своей природе любопытны. Прелестница разглядела, как господин помощник коменданта поднялся на выступ и что-то положил  в водосточный желоб.  Женщина не поняла смысла увиденного, кроме того ей не хотелось признаваться в своих похождениях, но госпожа Перт ее уговорила.

- Иногда я начинаю верить в справедливость. - Люра, Морен с  Кавендишем, Альдо… Их смерти были слишком омрачены чужими, чтобы считаться возмездием, но гулящая бабенка, оказавшаяся в нужное время в нужном месте… Это и впрямь  похоже на вмешательство провидения.

- В справедливость не  верят, ей  служат, а верить следует в разум. Красотка  ничего не видела – видели ее, но убийство, убийца и ключи  в водостоке были. Не хватало только свидетеля, и я узнал у госпожи Перт, кто бегает  ночами по Багерлее. Дальше все пошло как по маслу. Женщина согласилась «опознать» убийцу, а тот оказался доверчивым. Особенно, когда ему предложили выбирать между разговором в кабинете коменданта и одним из хорошо ему знакомых подвалов.

- А если это не он?   

- Он, герцог, он. Я не имею обыкновения доверять чужим словам, даже самым удобным. Капитан знает то, что может знать лишь убийца. Его показания надлежащим образом записаны и заверены. К ним приложены ключи и  два «Полных прощения» подписанных Альдо Раканом, первое - в день отставки Морена, второе – во второй день Весенних Ветров, что само по себе является доказательством. 

2

Удрать от сестер труда не составляло, но это мало что  меняло. После отъезда Гудрун  Руппи оставляли одного лишь в спальне, да и то под дверью всю ночь болтались слуги. Лейтенант не представлял, что накатило на маму, вернее представлял, но это было слишком глупо и недостойно «волшебницы  Фельсенбурга». Проклятье, это было глупо и недостойно даже  жены буфетчика!

Молодой человек подавил желание кусаться и поднял скатившийся с колен сестрицы золотистый клубочек. Агата  даже не  улыбнулась, Дебора гордо  сунула за щеку леденец – обе были в  сговоре и дулись на брата из-за отложенной поездки. Подошел  красноглазый Генрих,  молча  передал два письма, зевнул и убрался, загребая ногами скошенную по утру траву. Руппи с трудом сдержал вертящуюся на языке гадость – Генрих ползал, как приведение, потому что  сторожил спальню  наследника фамилии. Можно подумать, моряку нужны двери и лестницы!  Захоти Руппи отправиться на прогулку, он бы воспользовался дымоходом или окном гардеробной.

Осознание того, что  вопреки уверенности домочадцев он отнюдь  не в клетке и удерживало лейтенанта от  бунта. До поры до времени. Руппи каждой утро клялся  не замечать  дрожащих маминых губ и «чужого», слишком  ровного голоса. И выдерживал. Просить прощения было не за что, а  любой  разговор окончился бы слезами, и выдавленными обещаниями,  которые пришлось бы нарушить. Руперт фок Фельсенбург не собирался замуровывать себя в розовой пещерке, но чувствовать себя извергом было еще  хуже, чем собакой  на сворке. Если б ни память  «Ноордкроне», он бы сдался и пополз  утешать, заверять, отрекаться, а так… Хотите следить  – следите. Он читает письма, а после обеда, как всегда,  займется медициной  Он совершенно спокоен и думает о большом круге кровообращения, а не о том, что через час садиться за общий  стол  и слушать про достоинства блюд, у  которых последние дни вообще нет вкуса. 

Руперт опустился на украшенную цветами  скамейку и, чувствуя неприязненный взгляд сестер, открыл первый футляр. Герцог  Альберт коротко сообщал сыну, что приедет после  Коронного Совета и велел до его возвращения  не покидать замок. Бабушка была откровенней.

«…я написала своей дочери, что Вам всем следует оставаться в Фельсенбурге. Этого достаточно, чтобы ее осчастливить, но у Вас больше соображения, чем у переевшей незабудок косули, и Вы, как я поняла, не склонны исполнять приказы, если они Вас не устраивают, что немало заботит  Вашего непосредственного начальника. Меня это свойство Вашего характера скорее радует, поэтому я отдаю Вам предпочтение перед прочими своими внуками.

Надеюсь, Вы понимаете, что обзавелись опасным  врагом, к счастью обладающим деревянной башкой. Я ничего не поняла из объяснений своей бестолковой дочери и не верю ни единому  слову  Гудрун, но это сейчас и не важно. Ваша лопающаяся от избытка соков  тетка, как и следовало от нее ожидать, взъелась на Вас и брата Вашего отца. Дайте ей время успокоиться, эта дура не умеет злиться долго, скоро она поймет, что выставляет себя на посмешище и замолчит. Если же нет, придется надеть ей браслет, но будущей  герцогиней Фельсенбург Гудрун  не бывать.  В крайнем случае, она получит Мартина, благо ему к лосихам не привыкать.   

Передайте Агате и Деборе, что им придется вышить еще несколько покрывал. Я не могу тратить время на войны с  оскорбленной коровой и  нежелательными женихами, но было бы неплохо, если б Вы рассказали сестрам о Вашем пребывании в Талиге. Девицы на выданье должны видеть дальше горных елок. Остальное с Вами обсудит отец, как глава дома и мужчина, хотя в последнем я порой сомневаюсь. Альберту Фельсенбургу, будь он таковым, следовало бы командовать  армией, а не пестовать страхи своей жены.

Надеюсь на Ваше благоразумие. Сомнений в остальных Ваших качествах у меня нет.

Благосклонная  к Вам Элиза фок Штарквинд».

3

  Мэтр Инголс наскоро погладил Клемента и откланялся. Законнику предстоял  регентский совет, Роберу тоже, но сперва  надо было сказать сестре, что она в который раз   оказалась права.
          Робер извлек из корзинки с хлебцами  его крысейшество и водрузил на плечо. Легче стало, но не слишком. Вино тоже не поможет…

- Данжа![1] – произнес по-бирисски Робер, вспоминая чужое небо и чужие смерти. Первые смерти, посеянные  Альдо во имя  мыльного пузыря по имени Золотая  Анаксия. 

 - Монсеньер, генерал Карваль!

 - Давай его сюда…

 Хоть что-то раз в жизни случилось вовремя.

 - Монсеньер, что с вами?

 - Налейте вина, Никола. И себе тоже. Я приказываю.

 - Что случилось?

 - Мэтр Инголс отыскал доказательства. Фердинанда убили по приказу Альдо  Ракана.

  - Да, я слышал, - маленький генерал явно ни кошки не понимал, - все было так, как предполагала Ее Величество.

- И мне сейчас с ней  говорить… Катари должна все узнать до совета. Никола, я помню, что вы думали об Альдо и  о нашей с ним дружбе… Так вот, я с вами согласен. Полностью. С вами, с Левием, с Дугласом… Леворукий, да наливайте же!

- Сейчас.  Монсеньер, я не думал, что убийство его величества так изменит ваше мнение о Ракане. Узурпатор неоднократно сожалел о том, что после появления Алвы вы остановили казнь. Он поступил  последовательно, только и всего.

- Я понимаю, что выгляжу болваном. Дело не в убийстве, не только в убийстве… Альдо заставил нас поверить, что Фердинанд это сделал сам. Я – ладно, я Оллара  не любил и я и так по горло в крови, но  для Катари   самоубийство – смертный грех.  Она по  своей несчастной    привычке во всем  винить  себя могла решить, что подтолкнула  мужа.  А с Диконом еще гаже! Альдо убедил дуралея,  что все из-за их с   Фердинандом ссоры...

 - Ваше вино, Монсеньер. Вы не станете  возражать, если я передам Джереми Бича на попечение коменданта Перта? Поганец будет полезен во время суда над Манриками, а в Багерлее людей Морена больше нет.

 - Конечно. – Дику Карваль сочувствовать не станет, в лучшем случае промолчит. Красноречиво. – Что случилось, Никола? Вы ведь пришли о чем-то доложить.

- Вернулся Дювье. Монсеньер, мы ошибались. На надорском тракте нет мародеров. Это опять землетрясение. Разрушены мосты через Лукк, кроме того в предгорьях Надор  случился сильный оползень. Можно сказать, что дорог на северо-восток больше нет.

- Люди?!

- Вроде бы ушли. По крайней мере те, что жили на нашем  берегу Лукка.  Собаки предупредили и зверье. Оно бежало, не обращая внимание ни на людей, ни друг на друга. Волки, косули, кабаны, лисы, зайцы… Все вместе, как от лесного  пожара. Народ понял и снялся с места. Те, кто пошел на юг, сейчас  у Кольца, но там им делать нечего – ни работы, ни запасов.  Боюсь, беженцы потянутся в  Олларию. Надо же им куда-то идти.

- ДолОжите на совете… Подумаем, куда их девать…

- И чем кормить, - подсказал Никола, - Монсеньер, нужно поторопить регента и послать к  Дораку. Он не может рассчитывать на наше продовольствие.

- Вернее, нам потребуется ЕГО продовольствие, - Робер снял с плеча возмущенного -  еще бы, оторвали от еды, а теперь  - вон?! -  крыса. - Что ж, будем побираться. Никола, вам не кажется, что мы тонем, и чем больше дергаемся, тем сильнее увязаем?

- Нет, Монсеньер, мне кажется, мы выбираемся. Вот после появления Ракана… Мы  даже не тонули, нас подхватило и понесло, как какую-то солому.  Мне это очень не нравилось.

- Я видел. Будет глупо, если мы так и не выпьем. Берите бокал, барон Карваль. Ваш тост.

- Здоровье ее величества.