|
Глава
2
Замок
Савиньяк
Ракана
(б.Оллария)
400
год к.С. 5
день Весенних Скал
1
- Так что вы говорите, они
делают? - графиня Савиньяк рассеянно открыла шкатулку с
оленями на крышке и углубилась в созерцание фамильных гарнитуров. Увы,
лежащих в полном беспорядке.
- Стоят в приемной, - с удовольствием доложил дворецкий и по собственному
почину добавил, - уже час.
- А сколько сейчас времени,
- Арлетта близоруко сощурилась, - пять есть?
- Только что пробило.
- А я и не заметила… - соврала госпожа графиня,
разглядывая обрамленный алмазами рубин, - пусть
постоят еще полчаса, я как раз завершу
туалет и… Раймон, граф Валмон пообедал?
- Почти, сударыня.
- Я ошиблась. Мне понадобится около часа. Мятежники подождут,
пока графиня Савиньяк выбирает колье...
- Это не совсем мятежники,
дражайшая Арлетта, - Валмон появился, лишь стоило его помянуть,
подтвердив в который раз свою репутацию закатной твари. - Это те, кого
старший из ваших старших сыновей назвал бы людьми дальновидными.
- А младший из старших и младший из… младшего назвал бы
трусами, - Арлетта наклонила голову над сверкающим клубком, не желая
смотреть, как здоровенные носильщики втаскивают кресло с
человеком, в которого она когда-то была слегка влюблена.
Разумеется, до встречи с Арно. Графиня изловчилась и потащила наружу
нитку сапфиров, стараясь не слышать скрипов и топота. Ей самой, окажись
она в положении безногой колоды, чужой взгляд был бы неприятен. И
Бертраму неприятен, как бы тот ни хорохорился.
Облюбованное ожерелье
заупрямилось, намертво сцепившись с порванной золотой цепью.
Сейчас Бертрам примется ворчать, что драгоценности
надо хранить в особых футлярах. Жозина с
Карой тоже учили подругу беречь вещи, а
верный Раймон уже лет тридцать пять пытается
привести украшения графини Савиньяк в
порядок… И только Арно не мучил ее коробочками и
футлярчиками. Он просто дарил жене рубины и янтарь. Когда бывал
дома…
- Попробуйте
изумруды, - раздалось за спиной, - сегодня они
уместны.
- Среди разумных трусов
имеется некто, кого я не смогу послать к кошкам, не
укрепив предварительно целомудрия? – оживилась Арлетта,
выкапывая из-под кэналлийских подвесок торское ожерелье.
- Не думаю, - огромная
голова валмонского затворника слегка качнулась – на
волосок вправо и тут же на полволоска влево, - Ваш дом
осчастливили даже не отцы семейств, но деды и, кажется, два
прадеда.
- Тогда зачем изумруды?
– графиня вызволила, наконец, гордость торских ювелиров,
и, возвращая былое, по-девичьи легко опустилась
перед гостем на ковер. – Бертрам, вас не
затруднит застегнуть и объяснить? Душить меня не надо
- я ничего вам не завещала, а Гектору - тем более.
Как он, кстати?
- Выехал в Ардору на
воды, - толстые, куда свиным колбаскам, пальцы
ловко справились с миниатюрной застежкой. - Мне грустно об этом
говорить, но лекарь подозревает камень в почке…
- Изумруд? –
предположила с детства обожавшая братца Арлетта, - Теперь я поняла. Мне
следует надеть такие же камни в память о страданиях Гектора?
- Сдаюсь, прекрасная эрэа,
как назвал бы вас никчемный сюзерен проклятого мною
сына, - будь Валмон здоров, он бы сейчас отступил назад и
застыл в изысканном поклоне. - Я отказываюсь от намерения вынудить вас
перейти к делу первой, ибо держать прадедов на
ногах более часа неразумно. Они будут слушать не вас, но свои
подагры и ревматизмы, нам же следует заставить их думать о более
приятном. Например, о том, чем оплатить прекрасные порывы
внуков и нелепость сыновей.
- Давайте о делах, - с
готовностью согласилась графиня, возвращаясь к зеркалу. - Вы
уже знаете, что в Фельпе больше нет Дуксии?
- Знаю, - колыхнул всеми
своими подбородками Валмон, - недовольные больше не
сетуют на Дуксию за неимением таковой, Франческа Скварца
обрела покой и умиротворение, а адмирал Джильди –
герцогскую корону. Что думает об этом ваш младший старший сын?
- Старший младший, -
поправила Арлетта. – Эмиль считает, что дуксы –
зло, а военные – добро. Особенно, кавалеристы, но
он согласен и на моряков. Они, кстати, и заняли Дуксию. Это
было так мило… Во время последнего сортэо, если я
не путаю название, из коробки с номерами выпрыгнули пауканы.
Дуксы закричали, и не удивительно. Я бы на их месте упала в обморок.
Если бы была в корсете, но дуксы, видимо, корсетов
не носят…
При Бертраме можно не
шутить, при нем даже можно плакать, да что там плакать, рыдать в четыре
ручья, как она рыдала, узнав про Арно… Только теперь
Валмон болен, на нем висят уцелевшие графства, если не что-то
бОльшее, а с Эмилем, в конце концов, обошлось. Это Марсель вовсю
целуется с гадюками. Чушь, что женщина должна искать поддержки у
мужчин; поддерживать надо того, кому тяжелее.
- Пауканы скакали по всему
залу, - графиня с отвращением передернула плечами, - дуксы
тоже. Тогда капитан охраны попросил господ не волноваться и
на время ловли монстров перейти в комнату для
переговоров. Дуксы перешли, и там их ждала вдова адмирала Скварца.
Очень рассерженная. Надо сказать, что в комнате для
переговоров нет окон и только одна дверь, ведущая в зал с пауканами...
Арлетта провела по щекам
заячьей лапкой и пригладила брови. Бертрам ждал
продолжения. Эмиль вряд ли догадался ему написать,
вот матери он пишет… Лионель тоже пишет. Не
столько дражайшей родительнице, сколько сестре
экстрерриора и влиятельной в Приморской Эпинэ особе, ну а
Арно не до сантиментов. Если б не Жермон, она бы о младшем не знала
ничего...
- Вы знаете, что моего
старшего младшего сына пытались убить во сне? Такая глупость!
- Возмутительно, -
огромная лапища коснулась набалдашника трости, с которой Бертрам не
расставался никогда, - фельпцев извиняет лишь
невежество. Откуда дуксам знать, что Савиньяка можно убить
только в бою.
- Савиньяка еще
может убить друг, - Арлетта провела рукой
по лицу, словно снимая паутину, - а это были всего лишь наемники.
Скорее всего, гайифские. Старшего Эмиль спросонья
убил, второй знал не так уж и много. Эмиль
хотел пристрелить мерзавца, но этот мальчик… Его
подобрал Росио, а теперь взял мой сын…
Этот мальчик напомнил об убитом адмирале, и о том, что наш
убийца может что-то об этом знать. Эмиль отослал негодяя
вдове. Лионель поступил бы так же...
- Несомненно, -
изрек Валмон, словно печать приложил, -
разные побуждения часто приводят к одинаковым поступкам. Взять хотя
бы «Историю Агарийской армии»…
Этот выдающийся труд был написан сорок восемь лет назад
тогдашним агарийским послом в Паоне и там же издан. Гайифский
император презентовал его дружественному агарийскому королю.
Вчера я последовал его примеру.
- У мужа такой
книги не было, - Арно вообще считал агарийскую армию недоразумением.
Юг, - говорил он, - разучился воевать лет сто назад. Тогда она в
военном ничтожестве гайифцев и агарийцев не сомневалась. Это
было нетрудно: графиня Савиньяк жила в великой стране и ни за
что не отвечала.
- «История Агарийской армии», да будет вам известно,
делится на три части. - Бертрам не смотрел на Арлетту, как десятью
минутами раньше она не глядела на его носильщиков. - Первая
часть повествует о победах Золотой Анаксии и золотой же
империи, ведь среди солдат и офицеров могли затесаться предки
будущих агарийцев. Во второй части повествуется о подвигах
уэртского корпуса, пришедшего на помощь Гайифе в начале
Двадцатилетней войны, зато третья повествует о пути уже
агарийской армии, сражавшейся с алатскими и талигойскими ордами. Эта
часть наиболее занимательна. Там в каждой главе подробно расписывается
сражение у какого-нибудь оврага или деревушки. Описание прерывается на
самом возвышенном месте, после чего следует напечатанное
мелким шрифтом примечание под названием «Причины
неудач». И так все восемнадцать глав…
Увы, позапрошлым летом в
гариканской королевской библиотеке случился пожар. Я не
уверен, что книга уцелела, и посылаю
Алексису нашедшийся у меня экземпляр.
- Я, кажется, понимаю,
зачем, - Арлетта с нежностью посмотрела на своего гостя. - Я хочу
знать, права ли я, но вы слишком вежливы, чтобы сказать
правду, если я ошибусь...
- Это вы слишком вежливы, -
парировал Валмон, - выслушивая по старой дружбе мою болтовню.
Я послал «Историю Агарийской армии» Его
Величеству с наилучшими пожеланиями и одним-единственным
вопросом. Желает ли он вписать в изданный в Гайифе том очередную главу
с очередной причиной неудач или же считает книгу законченной... Но как
же вы правы, надев эти изумруды!
- Разумеется, -
подтвердила графиня Савиньяк, - ведь эти камни
напоминают о Бергмарк, о том, что по крови я –
Рафиано, и о нашей состоятельности. Отношение бергеров к мятежникам
общеизвестно, но с Рафиано всегда можно
договориться, хотя за нанесенный ущерб мы берем
очень дорого…
- Вы забыли главное, -
ухмыльнулся Валмон, - изумруды
удивительно подходят к вашей коже и зеленому бархату. Вы собирались их
надеть и без моего совета, не так ли?
- А вот этого, - с
достоинством произнесла графиня, - вы никогда не узнаете.
Бертрам, я ценю ревматизмы наших гостей. Сейчас нам подадут шадди с
печеньем, вы прочитаете письма Эмиля, и мы спустимся…
2
«Мой
дорогой друг! Мы ведь друзья, не правда ли, причем я ваш друг
дважды. Не думайте, будто я не понимаю, чем Вы рискуете,
спасая дорогого нам обоим человека, так
располагайте мною и моим именем, как Вам
угодно.
Выслушав
рассказ старого Габайру, я словно бы воочию вижу Вас
с кудряшками и пряжками,
склонившимся перед скоропалительно переодевшимся молодым
человеком. Я понимаю, что последний вознамерился жениться на
деньгах моего отца и чужой реликвии, и очень надеюсь, что,
ловя радугу в небе, он споткнется о ведро. Посылаю
вам четыре длинных незапечатанных письма.
Надеюсь, они достаточно глупы, чтобы очаровать
«жениха», ведь я перенесла в
них кое-что из дневника моей сестры. Я не знаю, что
Вы задумали, но у меня нет сомнения в том, что Ваш план увенчается
успехом. Вы умны, смелы и преданны, я же могу лишь
молиться за тех, кто мне дорог, что и делаю, хотя
предпочла бы разговору с небесами нечто более действенное.
Прошу
Вас передать герцогу Алва, что я останусь его преданным другом, с кем
бы он в будущем не связал свою судьбу. Мое сердце и моя дружба, в
отличие от моей руки и моего разума, принадлежат лишь
мне. Отец это знает. Он доверяет мне почти так же, как
Габайру, а Вам почти так же, как мне, но Вами он еще и восхищается.
Берегите
себя. Это не вежливость, это искренняя просьба. Я боюсь за
Вас не меньше, если не больше, чем за герцога Алва, ведь Вы - обычный
человек, хоть и «весьма дальновидный и своеобразно
мыслящий» (угадайте, кто дал Вам столь лестную
характеристику). Посылаю вам точные копии своей личной печати
и большой печати отца. О первом он осведомлен, о втором – нет.
Любящая
Вас Е.»
-
«Любящая…» И это принцесса! Еще никогда
еще виконт Валме, а ныне граф Ченизу не был столь близок к
тому, чтобы прослезиться. Елена Урготская была удивительной
девушкой, а Альдо Ракан – удивительной дрянью, но
дрянь эта по-прежнему восседала во дворце и, в отличие от
несчастного Надора, проваливаться не спешила. Марсель скомкал
письмо и, не перечитывая, отправил в огонь под
сонные вздохи Котика и писки присланной Капуль-Гизайлем морискиллы.
Печати перекочевали в тайники, устроенные Габайру в ручках
кресел, а предназначенные жениху письма водворились в пошлейшей из
найденных Марселем шкатулок. Перечитывать избранные места из дневника
принцессы Юлии не тянуло: Валме верил своей принцессе на слово, но долг
есть долг. Полномочный посол Ургота развернул первое из посланий и
присвистнул:
«С тех пор, как
наш бывший посол привез портрет Вашего Величества, Ваш образ
неотступно преследует меня. Я вижу вашу светлоглазую фигуру,
прожигающую взором окно с государственной думой на
обрамленном львиной гривой челе. Стройный, хрупкий и
непередаваемо одинокий, вы смотрите в темнеющую ночь. Вам дозволено
все, но как же вы страдаете, скрывая страдания под маской
полночного холода…"
Марселю скрыть страдания не
удалось. От хохота виконта морискилла замолчала, а Котик вскочил и
неуверенно, чуть ли не по щенячьи, тявкнул.
- Все хорошо, - попытался
успокоить пса Марсель, и вдруг представил
прожженное гривастое окно, омраченное государственными
думами, - это прос… то… прос… О,
Леворукий и все кош… окошки его!..
Котик чихнул и принялся
вдохновенно чесаться, стуча лапой по наборному паркету. В камине мирно
горел огонь, на лаковом столике омерзительно блестела розовая шкатулка.
Смех иссяк, осталось дело, которое можно было начинать хоть сейчас.
Запечатать нелепое письмо, влезть в достойный грез принцессы
Юлии туалет и отправиться испрашивать аудиенцию.
Габайру вне досягаемости, подарки от Фомы прибыли и
их урготское происхождение не оспорит никто, а Ракану только
свистни…
Вот именно –
только свистни! Марсель, следуя дурному примеру, поскреб
голову и перебрался к обрамленному не гривой, но занавесками окну, за
которым бесновался дождь со снегом. Стало холодно. Не от
клубящейся за стеклами жути - от задуманного. В
том, что из негодных яиц он приготовит отменную яичницу,
виконт не сомневался, но до оказии из Урготеллы великий замысел казался
чем-то далеким, теперь же все зависело только от Марселя. Ну и немного
от Марианны, но в красавице Валме не сомневался. Баронесса сделает все,
что он ей скажет, и не из страха или за деньги, а потому, что хочет
того же, что и Елена. Ох уж эти женщины, хлебом не корми, дай
поосвобождать какого-нибудь маршала…
- Врррр, - сказал Котик и
постучал хвостом по полу.
- Правду говоришь, - кивнул
Валме, - я ничем не лучше моих дам. Даже хуже, а на
улице - помесь болота с Килеаном. И все равно,
гулять мы пойдем. Леденящие душу заговоры лучше
всего плести в леденящую тело погоду. Надо бы написать об этом папеньке.
3
Стариков было жаль, особенно
деда графини Пуэн, некогда приветствовавшего молоденькую новобрачную от
имени дворянства Старой Эпинэ. Арлетта едва удержалась от того, чтобы
протянуть престарелому барону руки и спросить о здоровье, но
Бертрам уронил трость и благой порыв был задушен. Смотреть в
лица тем, кого знаешь с юности, трудней, чем выбирать уже выбранные
драгоценности, но она не только Савиньяк. Она Рафиано, а
Рафиано никогда не провалит переговоры! Арлетта поджала губы не хуже
покойной Алисы и проследовала к одинокому, похожему на трон
креслу, каковое и заняла. Рядом носильщики опустили
Валмона. Графиня выждала, пока камердинер укутает ноги графа
седоземельскими мехами, после чего как могла равнодушно оглядела
собравшихся.
- Вы хотели меня видеть,
господа? Я в вашем распоряжении, - хорошо, что она близорука, а лица
собравшихся с кресла кажутся просто пятнами, - К
сожалению, ваш визит стал для меня неожиданностью и я не могу принять
вас должным образом.
- Увы, - скорбно пророкотал
Бертрам, - разрушение Сэ и необходимость спасать свою жизнь
пагубно сказались на здоровье графини. Я уполномочен братом
госпожи Савиньяк проводить ее на воды Рафиано, где она сможет
отдохнуть от ужасов войны и пройти курс лечения.
- Мы отбываем утром, - слабо
шевельнула рукой Арлетта, - так что я не могу
предложить вам ночлег, но придорожные гостиницы в Савиньяке по-прежнему
неплохи. В них есть даже кэналлийское, хоть выбор и не богат…
- Вы ошибаетесь, - оживился
Валмон, - выбор кэналлийского в Приморской Эпинэ на глазах
становится богаче. Трактирщики узнают новости первыми, а
кэналлийцы не станут пить чужие вина даже из вежливости,
которой сейчас от них ожидать не стоит…
- Кэналлийцы? Вы говорите,
кэналлийцы?! - не выдержал высокий сутуловатый старик. Его Арлетта не
помнила, но все равно почувствовала себя волчицей в овчарне. Причем
сговорившейся с псами.
- Да, - холодно произнесли
старательно подведенные губы, - насколько мне известно, войска Кэналлоа
и отряды ополчения пройдут через Савиньяк на Олларию в
середине месяца Весенних Ветров. Надеюсь, рэй Эчеверрия правильно
поймет мое отсутствие. Наш дом всегда был дружен с домом Алва, а в
Кэналлоа умеют помнить не только зло. Не сомневаюсь, что замок, в
котором мы находимся, не постигнет участь Сэ.
Первым на колени опустился
дед Жозефины Пуэн, за ним – граф О, остальные отстали
настолько, насколько мешали больные колени и спины. Одиннадцать
человек, младший из которых годился ей если не в отцы, то в очень
старшие братья… Арлетта опустила глаза, не желая
видеть чужое унижение.
Третий камень в
браслете казался чуть светлей соседей, а на серебре виднелась маленькая
царапина. Графиня Савиньяк не помнила, откуда она взялась, она вообще
ее не помнила. Браслеты вместе с колье привез Арно, но прислал их
маркграф Бергмарк. Бергеры имеют обыкновение
благодарить женщин, дарящих друзьям сыновей, а она родила
близнецов…
Арлетта разглядывала
изумруды, а гости стояли на коленях и молчали. Кошки б разодрали
Колиньяров с их родичами и приславшего живоглотов Сильвестра,
хотя какой с покойного спрос? Что посеяно мертвыми, пожинают
живые, а что взойдет из сегодняшних зерен? Кэналлийцы Эчеверии не
страшней драгун Райнштайнера, но ее дело не успокаивать, а молчать.
Остальное сделают Бертрам и страх.
За спиной мерно
стучали часы, скреблись в окна ветви
акации, время от времени поскрипывали пол.
Она всегда любила
Сэ больше грозного Савиньяка. Три подруги в один
год стали хозяйками трех замков и женами трех друзей. Как это умиляло
местное дворянство, но мир обеезумел. Сэ сожгли в ночь смерти
Жозины. Если б не барон из Бергмарк, графиня Савиньяк угодила
бы в лапы вассалов Эпинэ, и что потом? Встала бы
она на колени перед мятежниками? Из-за ковров и картин
– нет, а, спасая свою жизнь или, что еще страшней, жизни
близких? Как просто быть гордой издалека, когда все
позади, а дети на той войне, от которой избавит
только победа.
- Господа, - голос Валмона
звучал хрипло и прерывисто, - вам проще, чем мне. Вы можете
встать на колени, а я не способен и на это. Мой бывший сын и бывший
наследник приятельствует с агарисским самозванцем, а я могу лишь
проклинать судьбу и помогать северным армиям. Конечно, никакое золото
не искупит позора, покрывшего дом Валмонов…
- У вас не один сын, дорогой
Бертрам! – вспомнила о деле Арлетта, - а вашу
помощь переоценить трудно. Лионель…Один из моих сыновей
пишет, что купленные вами пушки выше всяких похвал.
Последнее письмо
добиралось до Савиньяка без малого три месяца и
говорило совсем о другом, но Бертрам просил упомянуть о
пушках, и она упомянула.
- Графиня Савиньяк, -
произнес дрожащий высокий голос, - графиня Савиньяк! Мы…
- Мы умоляем вас, -
подхватил О, - мы привезли письмо… Его
подписало семьдесят два семейства… Мы просим переслать его
графу Савиньяк!
- Во имя Создателя, будьте
милосердны!
- Ваши дети вас послушают!
Они всегда были почтительными сыновьями…
- Нас вынудили. То, что
творили Колиньяры…
- Наши дети защищали свою
свободу и свою честь…
- Перешлите письмо!
Промедление смерти подробно!
- Графиня, вы же из
знаменитой семьи. Вы – звезда Эпинэ, неужели вы хотите, чтобы
сюда пришли эти… эти полушады?!
- Мой сын не хотел
участвовать в мятеже! Его вынудили… Эпинэ вынудил!
Нельзя одинаково карать зачинщиков и тех, кого угрозами…
- Что с вами, барон?!
В начале зимы вы гордились выходками вашего сына!..
- У вас нет совести, Клод! И
никогда не было…
- Будьте нашей заступницей!
Арлетта… Я вас помню еще невестой, вы всегда были так добры!
Она была не добра,
а лишь вежлива. Добрым был Арно, за что и
поплатился.
- Графиня, ответьте же!
- Скажите хоть слово!.. Одно
только слово. Во имя Создателя!
Быстрый взгляд поверх
склоненных голов и едва заметный кивок Бертрама. Все идет,
как задумано, а графиня Савиньяк выдержит. Графиня
Савиньяк возмущена и обижена. Ей до безумия жаль сгоревшего дворца,
особенно шпалер с оленями и алатского хрусталя… Или буковых
панелей и портьер? Неважно! В мятежных графствах
никто и никогда не узнает, что ходатаи ломились в открытые двери.
Перемирие будет выстрадано, только тогда его не нарушат. Если
б только Арно захватил тогда к мятежникам Валмона, но муж
слишком хорошо думал о тех, с кем пил вино и болтал о дамах и охоте.
- Я тоже помню, - отрезала
Арлетта, и вдруг поняла, что не лжет. – Я очень хорошо помню,
что моего мужа убил мятежник, к которому он проявил снисхождение. В том
числе и потому, что сестра Карла Борна была моей лучшей подругой. Как и
герцогиня Эпинэ! И еще я помню, как горел Сэ, и не только Сэ
… Вы не раскаиваетесь, господа, вы боитесь.
Адуанов Дьегаррона, которые уже успели вас потревожить, моих
сыновей, а теперь еще и кэналлийцев. Только поздно вспоминать
о добре и Создателе, когда руки в крови, а за спиной - пепелища.
Колиньяр был мерзким губернатором, но он не вешал, не
поджигал и не резал спящих. И потом…
Ярость стихла так же
стремительно, как и вскипела, потому что Сэц-Ариж заплакал.
Он не пытался умолять, никого не обвинял и ничего не просил. Даже слез
не утирал. Сэ жгли его сын и внуки, это Арлетта знала. Потом
молодые ушли в Олларию с уцелевшим сыном Жозины, а старый
барон остался.
- Герцог Колиньяр и его
сообщники взяты регентом Талига герцогом Ноймаринен под стражу, -
бесстрастно объявил Валмон. - Как мне сообщил экстерриор Рафиано,
сейчас Колиньяр и Манрик содержатся в Бергмарк. После войны
их ждет суд, но, как совершенно справедливо напомнила графиня Савиньяк,
ошибки и преступления бывшего губернатора не оправдывают преступлений
против Талига. Если б ни мое личное несчастье, я бы тоже так
полагал, но мой бывший сын не оставил мне выбора!
Арлетта, дорогая, я не могу
встать перед вами на колени, но я вас умоляю о
милосердии. Нет такой вины, которую невозможно искупить.
Сколько в том, что творят
они с Бертрамом, лжи, а сколько - правды? Сразу и не поймешь, но войны
в Эпинэ не случится! С провинции хватит Колиньяров и мятежа.
- Вы правы, Бертрам, -
громко сказала графиня Савиньяк и обернулась ко все еще
коленопреклоненным старикам, - встаньте, господа. Я перешлю ваше
письмо регенту Талига герцогу Ноймаринен и засвидетельствую,
что дворянство Внутренней Эпинэ верно законной
власти и предлагает свою помощь в борьбе с агарисским самозванцем и
внешними врагами. Какую именно помощь вы способны оказать, мы
обсудим после обеда. К сожалению, короткого и не слишком обильного.
- Увы, - подтвердил Валмон,
- нынешние времена не располагают к длительным застольям, но я на
всякий случай привез с собой сыры, колбасы и приправы,
которые несколько выправят положение.
| |