Официальный сайт Веры Камши
Сказки Старой Руси Вторая древнейшая Книги, читатели, критика Иллюстрации к книгам и не только Клуб Форум Конкурс на сайте
     
  Зимний Излом т.2 Глава 2

Глава 2.

Надор.

400 год к.С. 3 день Зимних Скал

1

Небо было чистым, только на юго-западе горизонт затягивала легкая пелена, больше похожая на кружевную вуаль, чем на облака. Снег и свет выбелили старые крыши и стены, превратив прокопченный холодный Надор в нечто пристойное, разумеется, если глядеть издали и сверху. И все равно лезть на здоровенную, нависающую над зАмком скалу было верхом глупости. Умный человек прикупил бы в трактире сносной говядины, вина и хоть каких-то приправ, а заодно пообедал, но влюбленные графы не думают о пище телесной, им подавай родовые святыни! Влюбленные графы мнутся с ноги на ногу и бормочут о каких-то каменюках, на которых что-то зиждется или покоится.

Мороженые булыжники притягивали Луизу, как капуста кошку , но Эйвон был таким трогательным, не огорчать же человека. Не прошло и недели, как госпожа Арамона согласилась подняться в полдень на заветную вершину, благо Айри с Селиной отправились на прогулку, а Мирабелла засела в каплице. До ужина драки не предвиделось, и дуэнья с чистой совестью удрала на свиданье. Должна же она хоть раз в жизни услышать настоящее признание, женщина она в конце концов или подушка?!

Не очень юная и совсем не прекрасная дама перепрыгнула с одного обломка на другой, в животе самым непристойным образом заурчало. Святая Октавия, когда она в последней раз ела мясо, а не солдатские подметки?! Тогда же, когда в последний раз видела приличный хлеб! Желудок откликнулся на неуместные воспоминания новой трелью, и Луиза остановилась - представать перед поклонником под музыку не хотелось.

Женщина втянула живот, нагнулась, разогнулась, глубоко вздохнула, как учила маменька, и усмехнулась: Аглая Кредон при виде надорских разносолов упала бы в обморок, а господин Креденьи вышвырнул на улицу поваров. Только где они сейчас, маменька с господином графом?

Луиза ночь за ночью объясняла себе, что бояться нечего: обитатели улицы Хромого Цыпленка вне опасности и празднуют Излом в свое удовольствие. Сидят себе в одном из поместий Креденьи, едят, пьют, разбирают подарки… Кто знает, вдруг маменька на старости лет затащила графа к алтарю. С нее сталось бы упереться и не трогаться с места без обручального браслета, а господин Креденьи свою тесемочницу любит, что бы он ни говорил.

Понимал ли отец, что за медовая змеюка ему досталась? Раньше Луизе казалось, что мать напрочь заморочила любовнику голову, но последний разговор все изменил. Граф Креденьи с ходу раскусил дочь, которую и видел-то раз в год по обещанию. Неужели за сорок с лишним лет он не разобрался в любовнице?

Ноги начинали замерзать, и капитанша полезла вверх. Слева громоздились утыканные облетевшими кустами скалы, справа тянулся пятнистый от осыпей обрыв, под которым струилась дорога. Поедешь на север, найдешь Савиньяка, на юг вернешься в Олларию… Если Раканышу ничего не свалилось на голову, он уже при короне…

Под каблуком хрустнул ледок, послышалось тихое журчанье – до источника Вепря, о котором говорил Эйвон, было рукой подать. Женщина ускорила шаг, стараясь не думать о кэналлийце и помирающей Катари. Вот бы расчетвериться и попасть в Фельп, Кредон и Олларию, не покидая Надора. Или хотя бы раздвоиться…

Тропка обогнула чудовищный, белый от времени и инея пень, и растаяла среди припорошенных снегом руин. Грубо обтесанные глыбы мешались с беспорядочно разбросанными валунами, среди которых пробивался родник. Подходящее место для разыгравшихся котят. Соберись Айри бежать с возлюбленным, она наверняка б затащила избранника на эту скалу вместе с лошадьми. Дурочка, да что она знает о любви? Что она вообще знает?

Госпожа Арамона медленно побрела к украшенной ледяными наплывами скале, из которой и бил ключ. Тихо шуршал гравий, цвел радужными искрами иней, игриво плескались хрустальные струйки. В этот день на этой вершине все казалось зачарованным – сглаженные веками статуи, вцепившиеся в камень кусты, прозрачная дымка на небе, поющая вода, через которую еще нужно было перебраться.

Далеко внизу зазвонил колокол – начиналась Полуденная служба! За ужином вдоволь намолившаяся Мирабелла устроит сбежавшим допрос с пристрастием, и как не надоест?! Луиза и сама знала толк в скандалах, после которых Арнольд поджимал хвост, Мирабелла же вылезала из затеянных ей потасовок на трех ногах, и все равно не унималась.

Родник все так же резво прыгал с камня на камень, но сказка исчезла, остался страх поскользнуться. Вообще-то источнику полагалось бить в низине, а не на вершине горы, но в Надоре все через пень-колоду: свихнувшаяся хозяйка, затюканные домочадцы и холод. Замок выстыл не от зимы - от ненависти, да не простой, а протухшей. Луиза провела здесь меньше месяца, и только мысли о кэналлийце в Багерлее мешали капитанше сгрести дочь в охапку и сбежать.

Заговорщица Айрис каждый день выезжала "навстречу Реджинальду", а по вечерам если не грызлась с маменькой, то расписывала будущую жизнь с Эпинэ. Луиза тоже ждала, готовясь хватать заговорщицу за хвост, а Эйвон вздыхал и бормотал о заповедном утесе. Это было забавно…

Госпожа Арамона выглянула из-за камней и тут же увидела сутулую спину: Эйвон впился взглядом в полуразрушенную лестницу. Бедняге и в голову не пришло, что его дама пройдет вдоль обрыва.

Луиза с силой сжала губы, чтобы они покраснели - еще один маменькин секрет. Граф подошел к самому краю площадки и замер. Облезлый дворянин с больным желудкам, возмечтавший о вдовой мещанке, двадцать лет сохнущей по герцогу. Дурак! И она дура, что на старости лет потащилась на свидание. Да еще в сапожках для верховой езды.

Женщина хмыкнула, вытащила из-под капюшона пару прядок и покинула свое убежище.

2

- Это вы? – умный вопрос, ничего не скажешь. Нет, это не она, а Беатриса Борраска!

- Разумеется, я, - с достоинством, как и полагается уважающей себя даме, произнесла капитанша, - я перешла ручей.

- Но там так опасно! – разволновался Ларак, - тропинка в нескольких местах осыпается.

- Я не заметила, - колокольное дребезжание нужно забыть и побыстрее, - дорога была такой красивой.

- Обопритесь на мою руку, - взгляд Эйвона стал еще более собачьим, чем всегда, - я покажу вам Камень Окделлов.

- О, я так давно мечтаю его увидеть, - да провались он этот камень вместе со всем Надором.

В глазах Ларака вспыхнул благоговейный огонь:

- Будущий Повелитель Скал, - выдохнул влюбленный, - в ночь совершеннолетия проводил время прикованным к родовому камню. В полночь к нему приходил глава Дома и задавал Великие Вопросы. Сын отвечал, а, ответив, приносил клятву Скалам. Последним, кто прошел посвящение, был Алан Святой…

- Оказаться здесь, ночью, одной, - чего еще ждать от Окделлов, но какой повод испугаться, - Граф, я бы умерла от страха.

- Вы - женщина, - возвестил Эйвон, - ваш удел - красота, робость и слабость, а удел рыцаря - служение Создателю, сюзерену и возлюбленной.

Видел бы несчастный, как робкое создание колотило законного супруга и рвала патлы кухарке. Или, как волокло с пожара суконный скаток.

- Не все женщины слабы, - капитанша поправила "непослушный локон", - ваша племянница сильней многих рыцарей.

- Мирабелла слишком много страдала, - заученно пробубнил Ларак, - И потом… Я ее называю кузина, это более сообразно ее положению. Сударыня, мы пришли. Вот он!

Знаменитый камень оказался здоровенным валуном, украшенным позеленевшими кабаньими головами, одна из которых все еще сжимала в пасти кольцо. Маленькие глазки смотрели подозрительно, и незваная гостья торопливо отвернулась. Легендарные вепри до отвращения напоминали тварей, украшавших маменькин комод, которого маленькая "Улиза" боялась до дрожи. Ей казалось, что внутри живет кто-то страшный, он рано или поздно вылезет и всех сожрет, а вот госпожа Кредон деревянное чудище прямо-таки обожала. Луиза не удивилась бы, узнав, что маменька поволокла комод с собой, а если господин граф заставил ее уехать налегке, ему по гроб жизни обеспечены тяжкие вздохи и слезки на ресницах. Что такое спасенная жизнь в сравнении с пропавшей мебелью. Да ничто!

- Потрясающее зрелище! – голосом нищего на паперти пропел Эйвон, - не правда ли?

Надо было ахать, а в голову, как назло, не лезло ничего подобающего.

- Я вижу вы потрясены…

Госпожа Арамона пошевелила негнущимися пальцами ног. Правильно, что временем любви считают весну, весной ничего не обморозишь, и каштаны на голову не сыплются. Благородный влюбленный терпеливо ждал, глядя то на святыню, то на свою спутницу.

- Страшно подумать, что видел этот утес, - выдавила из себя капитанша, представляя себя прикованной к маменькиному комоду, - Но как вышло, что после Алана никого не привязывали?

А стоило бы. Не к скале, так к комоду, и на всю ночь, вдруг бы, да помогло!

- Алан погиб, когда его сыновья были совсем детьми, - простая скорбь на худом лице Ларака стала вселенской, - он унес тайну в могилу, а его старший сын принял смерть вдали от Надора. Мой предок, Люсьен Ларак привез малолетнему племяннику снятый с убитого родовой медальон, но это все, что он мог.

Ну отчего же, еще можно было приковать нового Окделла к скале и приковаться рядом со всеми чадами и домочадцами. Каменюк здесь хватает, и вообще, собирается граф объяснятся или нет, холодно же!

- Рядом с этим камнем я чувствую себя совсем маленькой, - это даже не вранье, гаже этих замшелых каменных морд только маменькины, деревянные, - Мне страшно!

- Как тонко вы чувствуете, - восхитился Ларак, - поверьте, это дано немногим.

- Вы слишком добры, - нос у нее, без сомнения, красный, но влюбленным рыцарям красные носы не страшны, - но неужели вас не пугают эти звери?

- Мы часто бывали здесь с Эгмонтом, - завел свою песню Эйвон, и Луизе захотелось его стукнуть. Капитанша уже не могла слушать про придурка, превратившего Надор в смесь склепа с гнилым сараем, а здешние обитатели всё долдонили и долдонили, как покойный гулял, спал, ел… Странно, что им с Селиной до сих пор не показали ночную вазу, осененную великим страдальцем.

- Сударь, - отвалятся пальцы или нет? - Эгмонт Окделл мертв, но вы живы, так возблагодарите за это Создателя.

- Я понимаю, - Эйвон вздохнул, как уставшая лошадь, - я слишком часто вспоминаю Эгмонта, но его жизнь предавала смысл и моему существованию. Мир несправедлив, великие погибают, а ничтожества продолжают влачить тяготы бытия. Их удел - оплакивать невосполнимую потерю.

Если б, невосполнимую! Красотун Альдо на пару с сынком проклятущего Эгмонта восполнили так, что выходцам тошно.

- Скажите, граф, - еще немного, и она удерет, а Ларак пусть ловит вчерашний день, сколько душе угодно, - вам не надоело быть родичем Эгмонта?

- Я знаю, что недостоин его, - испугался граф, - я… Я говорю об Эгмонте не потому, что хочу подняться в ваших глазах.

Закатные кошки, чтоб подняться в ее глазах, нужно скакать за помощью к Савиньяку, а не ныть о незадачливом заговорщике. Жаль, нельзя заткнуть дурня своими покойниками: Ларак про Эгмонта, она про мужа-выходца. Вот разговор бы был!

- Я вижу в вас графа Эйвона, - решила проявить милосердие капитанша, - но я слышала от слуг, что здесь встречаются призраки.

- О, да, - воспрянул Ларак, - я своими глазами видел тут людей с мечами. Это был самый несчастный день в моей жизни!..

И надо ж было ей совать палку именно в это дупло, теперь придется слушать, но призраки это последнее, на что ее хватит. После призраков в трактир! К горячему вину, мягкому хлебу и мясу, сочному, с хрустящей корочкой, на подушке из жареных овощей...

- Сударь, - не подхлестнешь, до вечера не начнет, - когда это было?

- Восемь лет назад, - с готовностью начал Ларак, - Эгмонт повел войска на соединение с Эпинэ. Мои родичи, друзья, вассалы ушли сражаться за свободу, а я остался в Надоре. Госпожа Арамона, я никому об этом не рассказывал. Никому!

- Даже вдовствующей кузине? - подняла голову обитавшая в Луизе гадюка, - Неужели вы так скрытны?

- Никому, - простодушно подтвердил Эйвон, - но вам я расскажу все. Я был болен, но тревога и сознание собственной никчемности были страшнее болезни. Я не находил покоя, и ноги сами принесли меня сюда, на любимую скалу Эгмонта.

Небо было покрыто тучами, вставал туман, было тяжело дышать. Я устал и присел на один из валунов, потом встал, чтобы идти дальше, и вдруг увидел человека. Он стоял на такой же высоте, что и я и смотрел мне в лицо.

Незнакомец был в цветах Дома Скал, и я решил, что это гонец, поднявшийся за мной, но не желающий прерывать мои размышления. Я его окликнул, он не ответил, тогда я пошел к нему; он тоже двинулся мне навстречу, повторяя мои шаги, движения, жесты…

Когда между нами осталось нескольких шагов, я узнал в нем самого себя. Признаюсь, я испугался, но постарался этого не показать. Я протянул к своему двойнику руку, он сделал то же, я закричал, и эхо четырежды повторило мой крик. Меня охватил ужас, не понимая, что делаю, я выхватил шпагу. Призрак тоже обнажил клинок, и тут я увидел, что это не я, а Эгмонт. Он смотрел на меня, я на него… Не помню, сколько это длилось, потом мне в глаза ударил солнечный луч, показавшийся алым. На мгновенье я ослеп, а когда снова смог видеть, призрак исчез.

Голова у меня кружилась, я с трудом спустился со скалы, добрался до Замка и потерял сознание прямо во дворе. На шестую ночь пришло известие о гибели Эгмонта. Он погиб в ту самую минуту, когда я его увидел. Он погиб, а я…

- А вы, к счастью, живы, - перебила Луиза, - и хватит об этом.

Стало тихо, Эйвон пережевывал давнишний бред, а ноги, окончательно замерзнув, готовились отвалиться. Добродетельная вдова без ног это безобразие, и Луиза, наплевав на приличия, повлекла молчащего спутника вдоль скачущего ручья. Шагов через десять стало легче, и дама подняла лицо к кавалеру. Кавалер страдал то ли от несварения желудка, то ли от горьких воспоминания, то ли от любви. Ну и пусть: хватит загонять петуха в курятник: пускай сам дорогу ищет.

Камень с мордами остался позади, и на том спасибо, плеск воды напоминал о ручейке в Кошоне. Весной Герард мастерил из щепок лодочки и водил малышню их пускать, а они с Селиной собирали примулы и гиацинты...

Сказал бы кто капитанше, что она станет бояться не только за детей и кэналлийца, но и за Катарину, а ведь боится! И за, с позволения сказать, жениха Айрис боится, и даже за дуру Мэтьюс с ее брюхатой дочкой, а вот Раканыша госпожа Арамона задушила бы своими руками. Жаль, руки коротковаты, только и остается, что кудахтать над девицами да искать дорожку к Савиньяку.

Над головой что-то захлопало: на щербатый валун плюхнулась ворона, выругалась и тут же сорвалась прочь.

- Весной здесь растут анемоны, - нашелся, наконец, Эйвон, - а ниже, вдоль ручья, распускаются незабудки.

Слава святой Октавии, о цветочках, а не о покойниках!

- В Рафиано, где я провела детские годы, - поддержала разговор Луиза, - растет трутный гриб. На пнях. А на полях - бобы. Кормовые. И еще спаржа. Ее едят.

- Это прекрасно, - не очень уверенно одобрил спаржу Эйвон и вернулся к местным прелестям, - Скальный ручей впадает в Надорское озеро. Сейчас оно замерзло, но летом его берега покрыты…

- Фиалками? – с готовность подсказала Луиза, - Ландышами? Колокольчиками? Ромашками?

- Ромашками, - признался Ларак, - а у воды расцветают ирисы… Сударыня, вы прекрасны… Я люблю вас, нет, не люблю, я вас боготворю!

3

Ну вот он и пробил великий миг! Прекрасная Луиза в алом плаще возвышается над фамильным ручьем, а перед ней преклонил колени самый настоящий граф. Теперь никуда не денешься, придется скреплять. Поцелуем.

- Эйвон, - произнесла Луиза, кусая губы, а непрошеный то ли смех, то ли плач выгрызался наружу амбарной крысой, - не говорите так.

- Я знаю, что недостоин вас, - дядя Великого Эгмонта шумно вздохнул, - Я не могу ничего предложить в обмен на зажженный вами свет, озаривший мою убогую жизнь.

Тут не возразить: жизнь в Надоре и впрямь убогая, озаришь и не заметишь.

- Встаньте, сударь, - потребовала Луиза, переминаясь с ноги на ногу. Дернуло же ее не замотать лапы, хотя в меховых сапогах по скалам не попрыгаешь. Решено, когда в нее влюбится маркиз, пусть объясняется или летом, или у камина.

- Я готов оставаться здесь вечно, - лицо Ларака стало вдохновенным, - только б видеть вас, слышать вас голос, чувствовать ваше дыханье!

Еще немного, они тут навечно и останутся. Луиза с трудом сдержала рвущийся наружу чих:

- Граф, - заботливо проворковала она, - Вы можете простудиться, давайте продолжим разговор в тепле. Мы могли бы спуститься к тракту.

Про трактир пока лучше не говорить, трактир это низменно!

- Что значит болезнь и даже смерть в сравнении с вами, - начал Эйвон. Нет, так просто он не уйдет, остается одно.

Госпожа Арамона торопливо облизнула губы и облапила влюбленного, вынуждая встать. Именно так она заставляла перебравшего мужа доползти до кровати, а ведь останься старой девой, растерялась бы!

У поднятого с колен Эйвона пути к отступлению не оставалось. Он еще пытался что-то бормотать, но Луиза решительно пресекла разговоры, впившись в колючие усы.

Целовать Эйвон не умел, но от него пахло целебными травами, а не тинтой. А ты хотела "Черной крови" и шадди? Обойдешься!

- Сударыня, - Ларак сжал Луизу в объятиях, стало теплее, но не ногам, - Я никогда не изменял жене… Никогда.

- Я тоже, - призналась женщина. Не изменяла, хотя сны были, сны, в которых она видела над собой синие глаза.

- Мы убежим, - бубнил Эйвон, - убежим… далеко… Мы будем вместе до конца времен…

- Убежим, - пообещала Луиза задыхающемуся влюбленному, - но вы сбреете бороду.

- Сбрею, - пообещал тот. Точно так же он поклялся бы умереть или достать с небо парочку звезд.


 
 
Iacaa
 
Официальный сайт Веры Камши © 2002-2012