Глава  1

Окрестности Олларии

"Le Valet des Epées"

1

            Осень 397 года круга Скал выдалась хмурой и слякотной. Серое небо, словно бы  укутанное грязным войлоком,  нависало над раскисшими дорогами. На проселках лошади вязли чуть ли ни по  стремена, но и столичный тракт был не многим лучше. В такую погоду путешествуют либо по необходимости, либо по большой охоте, которая, как известно, пуще неволи. Злые, заляпанные грязью путники, измотанные кони и мулы, чавкающая, вязкая грязь,  мокрые деревья у обочин,  воронье в низком небе - все это напрочь лишало окрестности  Олларии неоднократно воспетой трубадурами прелести. Непоседы, покинувшие дом по собственной прихоти, и те глядели по сторонам безо всякой  радости, чего уж говорить о тех, кого впереди не ждало ничего хорошего. Летом яркое солнце и сочная зелень скрасят любую неприятность, осенью, особенно столь унылой,  даже  воображаемые  напасти кажутся безнадежными и неотвратимыми. Неудивительно, что шестнадцатилетний  Ричард  Окделл смотрел на мир отнюдь не радостными глазами.

          Юноша никогда не бывал в Олларии, но всей душой ненавидел и сам город, и тех, кто вынудил его пуститься в путь. Единственный сын   убитого пять лет назад герцога Эгмонта  до последнего надеялся, что матушка послушает родичей  и оставит его в Надоре. Увы,  вдовствующая герцогиня была неумолима. Король требовал, чтоб  Ричард Окделл вместе с другими молодыми дворянами прошел школу оруженосцев, значит, так тому и быть. Родич и опекун Дика граф Эйвон Ларакский  пытался отстоять внучатого племянника - не вышло, герцогиня Мирабелла обладала железной волей.  Эйвон сдался, хотя по закону решал он и только он.

 Матушка долго объясняла сыну и наследнику его долг и его обязанности, Ричард не слушал. Судьба наградила наследника Окделлов довольно-таки сомнительным подарком - смелый и порывистый, Дик   умудрялся  переживать все радости и неудачи заранее,  причем грядущие беды  в его глазах выглядели ужаснее, чем на самом деле. Вот и  полгода учебы в знаменитом на все Золотые Земли поместье Лаик, чаще называемом Жеребячьим загоном, казались юному герцогу  страшнее чумы  и войны. Впрочем, на сей раз воображение  и рассудок друг другу не противоречили. Жить среди  врагов, подвергаться оскорблением, не имея права ответить ударом на удар, - что для дворянина  может быть горше?!

Дикон не сомневался -  захватчики и предатели сделают все, чтобы превратить жизнь сына Эгмонта Окделла в ад. Мать, Эйвон, отец Маттео твердят о терпении, что  "является кольчугой сильного",  но Дик не слишком надеялся на эту  добродетель - с терпением у мужчин в их роду  всегда было худо. Молодой человек с тоской глядел на выраставшие из серой мути башни Олларии, где ему предстояло провести, самое малое, полгода. Разбитая дорога поворачивала и шла вдоль стены к воротам,  у которых  собралась небольшая толпа.

Войти в столицу   было непросто -  стражники в шлемах и кирасах придирчиво рассматривали путников. Мелких торговцев и крестьян пропускали, взяв с них и их товаров положенную мзду, а дворянам и серьезным купцам приходилось называть писарям свои имена и цель приезда. Так повелось со времен Франциска Оллара, когда великая  Талигойя пала благодаря   предательству. Узурпатор  отобрал у побежденных  не только веру и свободу, но и имена.  Кабитэла стала Олларией,  Талигойя  - Талигом, а ее жители подданными чужеземной династии Олларов. Король-Оллар сидел на троне и теперь, хотя за четыреста  лет  победители Дракона выродились  и теперь управились бы  разве что с ызаргом.  

         - Запомните, Ричард, -  граф Ларак, высокий дворянин лет пятидесяти с худым, утомленным лицом вырвал внучатого племянника из невеселых раздумий о прошлом и еще менее приятных мыслей о будущем, - мы приехали не сегодня вечером, а завтра утром. Окделлам нельзя появляться в столице без разрешения и задерживаться дольше, чем требуется.  Я должен  передать вас с рук на руки капитану Арамоне и  тотчас уехать, но мы поступим иначе.  Вас ждет хороший вечер и знакомство с другом, но учтите - тайно принимая сына Эгмонта Окделла, он рискует больше  нашего.

         - Я никому не скажу, - заверил Дикон.

         - Даже если у вас появятся друзья, они не должны знать о нашей встрече с кансилльером.

         - Так мы едем к эру Штанцлеру?

         - К Штанцлеру, Дик. И вообще  это имя вслух лучше не называть, да и слово "эр" приберегите  для Окделла или... Агариса. Для Кабитэлы, тьфу ты, Олларии, хватит "сударя". 

         - Я понял. Я постараюсь.

         - Стараться мало. Нам выпало жить во времена стервятников, такие люди, как Август Штанцлер наперечет. Они слишком ценны для  Талигойи, чтоб ими рисковать. Я не хотел ставить кансилльера под удар, но он весьма настойчив, чтоб ни сказать, упрям.

         - Поэтому мы и поехали впереди свиты и в чужих плащах?

         - Да. У ворот Роз нас встретит человек Штанцлера и проводит к нему.   

         - Ворота Роз? Но вот же они!

          - Да, придержите лошадь. Мы приехали  точно к назначенному времени...

         Ричард послушно остановил измученного  жеребца. Конь был не из лучших, но нынешнее положение Окделлов требовало скромности, чтобы ни сказать самоуничижения. Молодой человек знал, что без заступничества кансилльера и королевы, им пришлось бы еще хуже, но представить это "хуже"  было трудно.

         - Не пожертвуют  ли добрые господа на храм святой Октавии  Олларской? - Ричард Окделл, вздрогнув, уставился на ухватившегося за его стремя монаха в черном балахоне и торопливо вытащил  монетку. Окделлы, как и большинство людей Чести, тайно исповедовали эсператизм и именно поэтому  не отказывали жадным святошам. Истинная вера  в Талиге была не  в почете, равно как и Честь.

         - Святая Октавия не забудет  вашей щедрости, - провозгласил монах, опуская  суан в опечатанную глиняную кружку, и зашептал, - поезжайте вдоль городской стены. Там будет гостиница "Мерин и кобыла", спросите себе две комнаты окнами во двор и ждите.

         Олларианец  отпустил стремя Дика и завел свою песню о пожертвованиях перед каким-то торговцем.

         - Ричард, - в голосе опекуна послышалась досада, - учитесь собой владеть, на вашем лице все написано. Впрочем, чего еще ожидать от сына Эгмонта?! Поехали!

                                                               2

         Гостиница "Мерин и кобыла" оказалась небольшой и уютной. На вывеске  красовалась игривая молодая кобылка, за которой  уныло наблюдал старый, сивый мерин. Вывеска была веселой, физиономия трактирщика - тоже. Эйвон Ларак занял две предложенные ему комнаты и заказал туда  баранину, тушеные овощи  и красное вино. Дик наслаждался отдыхом и горячей едой, не слишком веря,  что кансилльер Талига почтит своим вниманием жалкую придорожную гостиницу, но он ошибся. Едва на ближайшей колокольне отзвонить десять, как в дверь коротко и властно постучали.  Эйвон отворил, и на пороге возник еще один монах, пожилой и тучный.

         Оказавшись внутри, "олларианец" отбросил  капюшон, открыв некрасивое, отечное лицо, впрочем, умное и приятное. Глубоко посаженные глаза гостя подозрительно блеснули

         - Дикон! Совсем большой... Одно лицо с Эгмонтом, разве что волосы темнее. Эйвон, вам не следовало соглашаться на эту авантюру.

         - Я был против, но Мирабелла считает, что Окделлы не могут  отказать, если их призывает  Талигойя.

         - Талигойя, - густые брови кансилльера сдвинулись  к переносице, - Талигойя, вернее, Талиг безмолвствует. Ричарда вызвал  кардинал. Что у черного змея  на уме не знаю, но добра Окделлам он  не желает.  Ричард, - Август Штанцлер пристально посмотрел на юношу, - постарайся понять и запомнить то, что я   скажу.  Самое главное,  научиться ждать - твое время еще придет. Я понимаю, что Окделлы ни перед кем не опускают глаз, но ты должен. Ради того, чтоб Талиг вновь стал Талигойей.  Обещай мне, что последуешь моему совету!

        - Обещаю, - не слишком уверенно пробормотал Ричард, - но, если они...

        - Чтобы они ни болтали, молчи и делай, что  положено. Ты хороший боец?

        -  Со временем он превзойдет Эгмонта, - вмешался Эйвон, - но пока его подводит горячность.

       -  Я бы предпочел, чтоб он превзошел Ворона, - вздохнул кансилльер, - но это вряд ли возможно. Дик, постарайся употребить эти полгода для того, чтоб догнать и перегнать большинство своих товарищей.  Смотри на них, пытайся понять, что они за люди, возможно, от этого когда-нибудь будет зависеть твоя жизнь.

         Помни, в Жеребячьем загоне нет герцогов, графов, баронов, нет Окделлов,   Савиньяков, Приддов. У тебя останется только церковное имя. Родовое ты вновь обретешь  в день святого Фабиана. Тогда же будет решено, оставят тебя в столице или вернут в Окделл.  Я постараюсь не терять тебя из виду, но  в Загон  мне и моим людям хода нет. Через четыре месяца унары получают право встречаться с родичами, но до тех пор ты будешь волчонком на псарне. Это очень непростое положение, но ты - Окделл, и ты  выдержишь. Я  старый человек, но  с радостью отдал бы  оставшиеся мне годы, чтоб увидеть на троне короля-Ракана, а Дорака на плахе, но пока это невозможно.

         Терпят все - Ее Величество, твоя матушка, твои кузены, Эйвон, а я и вовсе пью с мерзавцами вино  и говорю о погоде и налогах. Потерпишь  и ты, хотя придется тебе несладко. Твои будущие товарищи, кроме  молодого Придда и пары дикарей из Торки, принадлежат к вражеским  фамилиям. Начальник "загона" капитан Арамона  метит  в полковники. Он  лебезит  перед тем, кто ему полезен, и отыгрывается на ненужных и опальных. То есть, на таких, как  ты. Тебя будут задевать, оскорблять родовую честь и память отца. Молчи!

        С прошлого года дуэли среди  унаров запрещены  под угрозой  лишения титула. Возможно, это и есть причина, по которой тебя вызвали. Сожми зубы и не отвечай. Когда-нибудь ты отдашь все долги.  Тебе станут  набиваться в друзья. Не верь. Доверие Окделлам   обходится очень дорого. Никаких откровенных разговоров, воспоминаний или, упаси тебя Истинный, сплетен о  короле, королеве, первом маршале и кардинале. Если тебе станут про них рассказывать -  прерывай разговор. Если кто-то начнет хвалить твоего отца, говори, что утрата слишком свежа, и тебе тяжело о ней говорить. Если  собеседник желает тебе добра, он поймет. Если это подсыл -  останется с носом.   Ты все понял?

         - Все.     

         - Ну вот и хорошо, - кансилльер улыбнулся. У него была удивительно располагающая улыбка -  а теперь давайте  ужинать и болтать о всяких пустяках.       

          Мысль была хороша, да и ужин оказался отменным, но болтать о пустяках и веселиться не получалось. Эйвон, прямой, как копье, молчал и со скорбным видом кромсал ножом нежнейшую баранину. Кансилльер натянуто шутил, а Дикон думал о том, что завтра останется совсем, совсем  один... Волк на псарне... Так  сказал Август Штанцлер, а он знает, что говорит.           

       Юноша прекрасно помнил главных врагов Талигойи, а, значит, и Окделлов. Чужеземная династия Олларов и их прихвостни! По их милости великая  держава  превратилась в держащееся на страхе и лжи полунищее королевство, в котором истинным талигойцам нет места. Страна погибает, отец это видел, поднял восстание и погиб...

           - О чем ты задумался, Дикон? - мягкая рука легла юноше на плечо.

           - Об отце, эр Август...

           -  Я тоже часто его вспоминаю. Вальтер Придд - истинный  человек Чести, но заменить Эгмонта  не может. Талигойя смотрит на тебя, Ричард Окделл, поэтому ты должен выдержать все. Любое унижение, любую несправедливость. Тебе - шестнадцать, сегодня  твоя молодость - помеха нашему делу,  но черед десять - пятнадцать лет ты войдешь в полную силу, а  наши  враги побредут под горку. Я  вряд ли увижу твою победу, но я в ней не сомневаюсь. Ты - наша надежда, Ричард, и я пью за тебя. За то, чтоб ты стал таким же, как Эгмонт

            - И пусть Создатель будет к тебе милосердней, чем к нему, - серьезно и грустно сказал Эйвон Ларак, поднимая свой  кубок, - мы тебе не сможем помочь, мой мальчик, но наши сердца будут с тобой.

           - Так и будет! - кансилльер осушил свой бокал, и повернулся к Эйвону, - вы слишком мрачно смотрите на жизнь.

           - Потому что в ней мало радости и совсем нет справедливости, - опустил седую голову Эйвон, - Эгмонт мертв,  сын  старика Эпинэ и трое его внуков мертвы, Гвидо фок Килеан-ур-Ломбах мертв, а я, который не стоит их мизинца,  живу!

           - Дядя Эйвон, - подался вперед Дикон, - вы не виноваты, ведь никто не знал...

           - Можно было и догадаться, - с горечью произнес Ларак.

           - Догадаться, что сделает Рокэ Алва, нельзя, - резко сказал кансилльер, - маршал - законченный негодяй, но подобного полководца Золотые Земли еще не рождали. Я готов поверить, что ему и впрямь помогает Чужой. Упаси тебя Создатель, Дикон, иметь дело с этим человеком. Его можно убить, по крайней мере, я на это очень надеюсь, но не победить...

          - Вы правы, Август, - вздохнул старый рыцарь, -  человек не может так драться, и человек не может быть таким подлым.

          - Насчет подлости, Эйвон, вы заблуждаетесь, - вздохнул Штанцлер, -  Рокэ Алва - чудовище, это так. Для него  чужие жизни не значат ничего,  возможно, он безумен, но маршал - гремучая змея, а не подколодная. Он знает, что равных ему нет, ему нравится доводить людей до исступления,  играть со смертью и с чужой гордостью, именно поэтому в спину он не бьет.  Алва  - враг и враг страшный, но за один стол с ним я сяду, а вот с кардиналом или  Манриками  я никогда не обедаю и не советую это делать своим друзьям.

             Два крыла  Зла! Так  назвал отец  Маттео в тайной проповеди маршала Алву и Квентина Дорака, присвоившего себе имя святого  Сильвестра... Именно от этих двоих нужно избавить Талигойю в первую очередь. 

          - У нас не выходит веселого застолья, мои эры, -  усмехнулся Штанцлер, - мы, как лесник из притчи, можем говорить только о медведе.

          - Слишком дурные времена, - пробормотал  Эйвон.

          - Будем надеяться, худшее уже случилось пять лет назад. Мы поторопились и не рассчитали.

          - Десять лет назад мы тоже поторопились и не рассчитали, - Ларак  безнадежно махнул рукой.

          - И поэтому торопиться мы больше не будем, -  почти выкрикнул кансилльер, - мы будем ждать год, два, десять, но мы дождемся своего часа! Мы поступали глупо, нападая. Теперь  пусть играет Дорак, рано или поздно, он зарвется и совершит ошибку. Но, Дикон, мы этого тебе не говорили, а ты не слышал.

           Мне пора, друзья мои, и последний кубок я хочу поднять за всех людей Чести,  за Талигойю и за ее истинного короля, - кансилльер тяжело поднялся, и Эйвон и Дикон последовали его примеру, - Над Олларией, нет, над Кабитэлой еще взовьется знамя Раканов.  Ночь, какой бы длинной она ни была, кончится. За победу, мои эры! За победу!

          - Так и будет, - прошептал Дикон. В этот миг он не сомневался,  что они победят, ведь правда на их стороне!