Разное

В городе, который некогда назывался Кабитэла, а ныне — Оллария, цвела сирень. Белые и лиловые свечи,слишком яркие и назойливо лезущие в глаза, как и положено горящим свечам, были обречены. Обречены были и воркующие на крышах глупые голуби, и бессмысленно суетящиеся на улицах люди, и сам этот мир, и неизбежность конца придавала весеннему городу некую логическую завершенность.
Он не в первый раз шел по улицам Олларии и ждал. Этот мир был пока опасен. Скоро старая, добрая Кэртиана будет уютным, безопасным домом, лишенным угроз и неустройств - осталось ждать лишь несколько веков.
Шедший по цветущему, шумливому и раздражающему городу понимал, что это случится не завтра. То, что для него было — «скоро», для жителей Кэртианы означало почти «никогда». Люди, спешащие по своим никчемным делишкам и странным образом не замечающие чужака, успеют долюбить, досуетиться, доненавидеть, равно, как и их дети, внуки и правнуки. И все равно Ему было по сердцу знать, что этот исполненный суеты и глупости город с его каштанами и сиренью, щебечущими скворцами, красными черепичными крышами и булыжными мостовыми рано или поздно должен измениться. Стать упорядоченным. Разумным.
Колокольный перезвон вернул Его к реальности. Смертные всегда и всюду просят небожителей о милости, не зная, что боги погибли, а те, кто занял их место, не отвечают людской глупости - они выше нелепых страстишек, отчего-то кажущихся людям важными эфемерных радостей и нелепой человеческой суеты.
Он смешался с выходящим из храма людским потоком. Его не замечали, не «не видели», а именно не замечали, зато он замечал все, ведь он видел Кэртиану постоянно, цепко подмечая ее перемены, ее движение к разумному порядку, к безопасности и благоустройству.
Он медленно шел по залитым солнцем улицам, наслаждаясь тем, что рано или поздно все это завершится - грязь, глупость, старость, несправедливость пока еще никуда не исчезли, но скоро, скоро...
Улица заканчивалась у старинной стены, к которой лепились торговые ряды. Оллария поглотила старую Кабитэлу. Новое или поглощает старое или убивает - так и прекрасный новый мир убьет старую Кэртиану...
Толпившиеся на улице горожане, расступились, пропуская красивого всадника на породистой вороной кобыле, и Он скривил тонкие, сухие губы в холодной, презрительной усмешке. Откуда у него привычка иронически улыбаться, глядя на прявления человеческих чувств, Он не знал, да и не желал об этом думать.
Человек на лошади был счастлив, счастлив глупо и бессмысленно, как может быть счастлив лишь… человек, живущий единым мигом и не способный думать о будущем. Юноша воображал, что он любит, он считал себя любимым - и чужак скривился еще сильнее. Юноша не понимал, что на свете кроме его жалких восторгов есть еще и предательство, разочарование и боль, и разумное существо избегает бессмысленных чувств. Вот и сейчас Он сразу почуял приглушенную ненависть. За влюбленным следили. Кто? Соперник? Муж? Или эта злоба не имеет ничего общего с чужим счастьем? Похоже на то, уж больно она холодна и расчетлива. Разумна. Любовь всегда приводит к ненависти - это закон, и только человеческая ограниченность мнит иначе.
Он пожал плечами, мысленно пожелав неведомому всаднику хотя бы перед скорой смертью избавиться от иллюзий, и сразу же забыл и о нем, и о его враге. Он зашел в таверну, сел в углу, куда сразу же доставили кувшин сыворотки и тарелку сельдерея, после чего забыли о его существовании.
Скривив губы, Он осмотрел посетителей. В углу веселилась неприятно шумная компания, поглощавшая красное вино и совершенно не задумывающаяся ни о печени, ни об ожидающей в скором времени подагре. За соседним столиком краснолицый апоплексического вида толстяк размахивал кружкой с пивом перед своим собутыльником, и явно собирался укоротить свой век обжорством и пьянством. Какая-то забывшая все приличия девица тыкала бедром в плечо тонкоусого дворянчика - а тот умильно ей улыбался, явно не задумываясь о последствиях. Все было как всегда...
Он в очередной, несчетный раз подивился глупости человеческой и, тоже неизвестно в какой раз, попытался протолкнуть кусок обезжиренного творога, такого полезного для здоровья, прямо в горло, минуя язык. Не получилось - впрочем это не получалось ни у кого уже долгие века.
Откуда-то вылезла маленькая пятнистая кошка, почти котенок, и остановилась, глядя на гостя, а потом выгнула спину и с ненавистью зашипела, сверкая глазами и распушившись. Глупые зверьки ненавидели Его и Ему подобных - впрочем им платили взаимностью. К счастью, эти мерзкие твари не уродились более крупными и сильными, и не были способны объединяться и нападать на будущих владык Кэртианы...

- Он – подлый убийца! – хрипло выкрикнула королева. Алан бросил взгляд на Рамиро – кэналлиец стоял с отсутствующим видом, словно прислушиваясь к чему-то своему, и, казалось, не обращал внимания на обвинения Бланш.
- Он – может быть, - задумчиво проговорил Алан. – А я – нет.
- Будь ты проклят, Окделл! – каркнула Бланш, и в лиловых глазах королевы сверкнули слезы.
- Не буду, - Алан сам не понял, отчего произнес эти слова, но неприятная холодная тяжесть в душе, томившая его с той минуты, когда он бежал с эшафота, сразу же отпустила. Бланш в бешенстве развернулась и хлопнула дверью.
- Теперь все будет хорошо, - мелькнула в голове Алана непонятная, детская и счастливая мысль.
- Идем, - приобняв Алана за плечи, сказал Рамиро.
- Куда? - не удивившись непривычной фамильярности кэналлийца, спросил Алан. Рамиро светло и радостно улыбнулся Алану.
- Узнаешь!