Избранные статьи из энциклопедического словаря Талига

Штанцлер, Август – мифологический персонаж, известный также как Отец Лжи. По наиболее распространенной теории, является одной из персонификаций религиозного образа Чужого (см. Леворукий) в массовом сознании. Воплощает такие черты Чужого, как крайнюю лживость и стремление к бесцельным пакостям, а также редкостную изворотливость.
Существует мнение, что формирование образа Ш. восходит к кабитэльскому и даже гальтарскому периоду, хотя достоверно проследить черты верований в Ш. для столь ранних эпох не удается. Попытки отождествления Ш. с историческими фигурами или мифологическими персонажами кабитэльского или гальтарского периода следует считать неубедительными. В частности, неопровержимо доказано, что рассказы об участии Ш. в суде над Ринальди Раканом (см. Ракан, Ринальди) или убийстве Рамиро Алвы (см. Алва, Рамиро Первый) являются позднейшими литературными мистификациями.
Некоторые историки считают, что образ Ш. является демонизированным воплощением реально существовавшего исторического лица – одного из кансильеров короля Фердинанда Второго (см. Алва, Рокэ) и, таким образом, его формирование следует отнести к достаточно позднему времени.
В источниках Ш. изображается старым, больным человеком (возможный отголосок противопоставления в мифологическом сознании с Рокэ Алвой). Наиболее распространенные атрибуты Ш. в мифах – кольцо с рубином (отголосок легенды о попытке Ш. отравить Рокэ Алву), Ричард Окделл (см. Окделл, Ричард), а также внучата (см. Внучата Штанцлера) и столик (происхождение последних двух атрибутов неясно).

Ракан, Альдо – мелкий исторический деятель эпохи Рокэ Алвы (см. Алва, Рокэ). Принадлежность к фамилии Раканов (см.) достоверно не установлена.
В конце Круга Скал на короткое время захватил столицу Талига, сверг короля Фердинанда II и пытался восстановить Золотую Анаксию (см.). Заточил Рокэ Алву и пытался его казнить. Погиб при невыясненных обстоятельствах (сведения о том, что А. погиб при попытке объездить коня Рокэ Алвы и перед смертью раскаялся, большинством историков считаются последующей морализаторской обработкой исторических событий). Наиболее распространенная теория утверждает, что он был убит в результате заговора вдовы Фердинанда II (см. Оллар, Катарина-Леони) и герцога Эпине (см. Эпине, Робер).
Следует также упомянуть работы историков мифологической школы (см.), утверждающих, что Р. является вымышленным персонажем, возникшим в результате мифологической обработки реальных исторических событий, связанных с именем Рокэ Алвы. Сторонники этой теории подчеркивают неправдоподобность событий, связываемых с именем Р., свойственное мифам демонстративное противопоставление образов Р. и Рокэ Алвы, настойчивые указания на связь образа Р. с легендарной династией Раканов, а также глухие намеки некоторых источников на существование связей между Р. и мифическим Августом Штанцлером (см. Штанцлер, Август).
Тем не менее, фактическое существование А. отражено в большинстве известных исторических источников описываемого периода.

Внучата Штанцлера – сверхъестественные сущности, встречающиеся в талигойских мифах. Согласно описаниям, отличаются пытливым разумом, живостью воображения и остроумием, зачастую язвительным. Магической силы не имеют, что отличает их от астер (см.).
Генезис образа неясен. Сколько-нибудь удовлетворительной теории его возникновения не существует. Современной науке неизвестно даже происхождение самого названия ВШ, поскольку ни в одном из мифов не отражена связь ВШ с самим Штанцлером (см. Штанцлер, Август) и в то же время, в отличие от Штанцлера, образ ВШ в мифах, как правило, наделен положительными чертами.
Часто встречающийся атрибут ВШ в мифах – столик.

Оллар, Катарина-Леони – жена короля Фердинанда Второго (см. Алва, Рокэ), реально существовавший исторический персонаж. В последующие времена с фигурой О. тесно переплелись смутные воспоминания о других исторических фигурах, таких, например, как Октавия (см.), жена Рамиро Алвы и короля Франциска Первого Оллара (см. Алва, Рамиро Первый и Оллар, Франциск Первый (Великий)), а также народные верования, в результате чего отделить реальные исторические события жизни О. от вымысла достаточно сложно.
По традиционным представлениям, О. играла видную роль в политической истории своего времени, состояла в любовной связи с Рокэ Алвой и участвовала в убийстве Альдо Ракана (см. Ракан, Альдо). Согласно историческим хроникам и последующим сказаниям, отличалась сверхъестественной хитростью и скрытностью. На позднейшую мифологизацию образа О. указывают частые упоминания о ее не вполне ясных связях с мифическим Штанцлером, которого большинство современных историков считает вымышленным персонажем (см. Штанцлер, Август).

Окделл, Ричард – одна из самых сложных и противоречивых исторических фигур эпохи Рокэ Алвы (см. Алва, Рокэ).
Согласно сохранившимся историческим сведениям, был сыном надорского герцога Эгмонта, убитого на дуэли Рокэ Алвой. Несмотря на это, являлся единственным оруженосцем последнего и участвовал в этом качестве в варастийской кампании (см.), где отличился и был награжден орденом. Тем не менее, согласно сказаниям, после варастийской кампании пытался отравить Рокэ Алву в компании с мифическим Штанцлером (см. Штанцлер, Август).
Во время мятежа Альдо Ракана (см. Ракан, Альдо) О. якобы был одним из его активных сторонников, но, несмотря на это, после гибели Альдо Ракана он входил в состав регентского совета королевства.
В поисках выхода из перечисленных противоречий многие ученые придерживаются мнения о том, что во время мятежа Альдо Ракана О. по поручению Рокэ Алвы, используя старые семейные связи, проник в лагерь мятежников для противодействия последним. Сторонники этой теории указывают, что тщательное изучение хроник и иных источников того времени позволяет сделать вывод о том, что деятельность О. во время мятежа Альдо Ракана явно имела разрушительный характер и во всем вредила мятежникам. Сведения об участии О. в попытке отравления Рокэ Алвы и связях его с мифическим Штанцлером сторонники этой теории считают последующими домыслами, обусловленными неясностью мотивов О для массового сознания. Так, вполне обоснованно указывается на сомнительный характер сведений о т.н. отравлении Рокэ Алвы, в частности, на общепризнанно вымышленную фигуру самого Штанцлера, совершенно неправдоподобные данные об участии в отравлении королевы Катарины (см. Оллар, Катарина-Леони), а также на то, что по понятиям того времени участие оруженосца в отравлении своего эра (см. Эр) являлось абсолютно немыслимым поступком.
Наиболее распространенная в настоящее время теория утверждает, что в эпоху Рокэ Алвы существовали два Ричарда Окделла – один, являвшийся оруженосцем Рокэ и, впоследствии, членом регентского совета, и второй, скорее всего, самозванец, выдвинутый кликой Альдо Ракана для установления контроля над стратегически важным герцогством Надор (см.).
Сторонники этой теории указывают на то, что, согласно достоверным историческим источникам, сестра подлинного О., пребывавшая в столице во время мятежа Альдо Ракана, категорически отказывалась признавать личность, именовавшуюся О., своим братом. Обращает также на себя внимание тот факт, что многие легенды и сказания указывают на гибель О. вместе с Альдо Раканом (по одним данным, он, как и Альдо, был растоптан конем Рокэ Алвы (см. Моро), по другим – застрелен Робером Эпине (см. Эпине, Робер). Видимо, это отражает реальный исторический факт гибели самозванца во время подавления мятежа Альдо Ракана.
Следует также упомянуть, что согласно позднейшей талигойской мифологии, О. в течение всей своей жизни находился под особой опекой и покровительством т.н. внучат Штанцлера (см.).

Сильвестр (Квентин Дорак) – мелкий политический деятель эпохи Рокэ Алвы (см. Алва, Рокэ), кардинал Талига. Известен первой попыткой примирения олларианской и эсператистской церквей (см. Святой Оноре, Октавианская ночь).

Понси, Жиль – один из самых значительных талигойских писателей и мыслителей эпохи Рокэ Алвы (см. Алва, Рокэ). Герой войны, участник варастийской кампании (см.) и войн в Торке (см.), просветитель, публицист, крупнейший литературный критик, в конце жизни основатель нового этического учения – понсийства (см.).
Происходил из потомственной семьи военных. Согласно указаниям, содержавшимся в его собственных мемуарах и позднейших литературных произведениях, в молодости П. подавал большие надежды как офицер и военный теоретик и входил в узкий круг избранных помощников и советников Рокэ Алвы. Впоследствии, однако, он прервал блестящую военную карьеру, разочаровавшись в жестокости и бессмысленности войны, вышел в отставку и всецело предался литературным и публицистическим трудам.
Дебютировал П. как блестящий литературный критик и пропагандист трудов Марио Барботты (см.). Плодом его критических трудов явился широкий, хотя и несколько специфический интерес к трудам поэта и возникновение литературного течения пнизма (см. пнизм, эмо талигойское, а также Дейерс, барон).
Крупнейшими литературными произведениями П. являются роман-эпопея «Мир и война» (см.), романы «Оживление» (см.) и «Умерщвление» (см.), а также циклы «Варастийские рассказы» и «Бергерские повести», с особой силой раскрывающие тему судьбы и личности простого человека на войне. Всемирной известностью пользуются также его бессмертные повести «Реквием Гроссфихтенбаума», «История коня (Баловник)» и «Выходец» (см.).
П. впервые в истории кэртианской философской мысли разработал теорию непротивления злу насилием и обратил внимание на то, что высшим сокровищем человека является его душа.
В конце жизни, мучаясь своей принадлежностью к высшему обществу, возможностью жить лучше, чем рядом находившиеся крестьяне, П., выполняя своё решение прожить последние годы соответственно своим взглядам, тайно покинул имение, в последней записке отрекшись от «круга богатых и учёных», и пропал без вести.
Слова его последнего публицистического труда стали всемирно известны:
«Вам, молодым людям, людям Круга Ветра, людям будущего, если вы точно хотите исполнить свое высшее человеческое назначение, надо прежде всего освободиться, во-первых, от суеверия о том, что вы знаете, в какую форму должно сложиться человеческое общество будущего, во-вторых, от суеверия патриотизма, талигойского или дриксенского, в-третьих, от суеверия науки, то есть слепого доверия всему тому, что вам передают под фирмой научной истины, в том числе и разные экономические и социалистические теории, в-четвёртых, от главного суеверия, источника всех зол нашего времени, о том, что религия отжила свое время, а есть дело прошлого. Освободившись же от этих суеверий, вам надо прежде всего постараться изучить все то, что в области определения истинных основ, религиозных основ жизни сделано всеми величайшими мыслителями мира, и, усвоив разумное, религиозное мировоззрение, исполнять его требования не для того, чтобы достигнуть вами или кем бы то ни было определенной цели, а для того, чтобы исполнить свое назначение человека, несомненно ведущее к неведомой нам, но несомненной (sic!) благой цели».
Следует упомянуть, однако, что некоторые литераторы и критики оспаривают всемирное значение и выдающиеся художественные, философские и публицистические таланты П.

«Мир и Война» – роман-эпопея великого талигойского писателя и мыслителя Жиля Понси (см. Понси, Жиль), описывающая события последних лет Круга Скал.
Признанный критикой всей Талигойи величайшим эпическим произведением золотоземельской литературы, МиВ поражает грандиозными размерами своего беллетристического полотна. Только в живописи можно найти некоторую параллель в огромных картинах в фельпском Дворце Дуксов, где тоже сотни лиц выписаны с удивительною отчётливостью и индивидуальным выражением. В романе Понси представлены все классы общества, от королей до последнего солдата, все возрасты, все темпераменты и на пространстве огромного временного отрезка. Что еще более возвышает его достоинство как эпоса — это данная им психология народа. С поражающим проникновением изобразил Понси настроения людей, как высокие, так и самые низменные и зверские (например, в знаменитой сцене убийства скромного и честного генерала Феншо).
Во всем тексте романа Понси старается отразить стихийное, бессознательное начало человеческой жизни. Вся философия романа сводится к тому, что успех и неуспех в исторической жизни зависит не от воли и талантов отдельных людей, а от того, насколько они отражают в своей деятельности стихийную подкладку исторических событий. Отсюда его любовное отношение к юному Дикону Окделлу (см. Окделл, Ричард), сильному не стратегическими знаниями и не геройством, а тем, что он понял народную душу и через понимание и близость с простыми людьми осознал тот народный, не эффектный и не яркий, но единственно верный путь, которым можно было справиться с врагом. Отсюда же и нелюбовь Понси к Рокэ Алве (см. Алва, Рокэ) , так высоко ценившему свои личные таланты; отсюда возведение на степень величайшего мудреца скромнейшего солдатика П. Латтона за то, что он сознает себя исключительно частью целого, без малейших притязаний на индивидуальное значение; отсюда же, наконец, глубокое раскрытие образа скромного, незаметного труженика кардинала Сильвестра, отрекшегося от всего личного ради блага народа. Философская или, вернее, историософическая мысль Понси большей частью проникает его великий роман — и этим-то он и велик — не в виде рассуждений, а в гениально схваченных подробностях и цельных картинах, истинный смысл которых нетрудно понять всякому вдумчивому читателю.
В первом издании МиВ был длинный ряд чисто теоретических страниц, мешавших цельности художественного впечатления; в позднейших изданиях эти рассуждения были выделены и составили особую часть. Тем не менее, в своей гениальной эпопее Понси-мыслитель отразился далеко не весь и не самыми характерными своими сторонами. Нет здесь того, что проходит красною нитью через все произведения Понси, как писанные до «Мира и войны», так и позднейшие — нет глубоко пессимистического настроения (см. Эмо талигойское). И в МиВ есть ужасы и смерть, но они неопределяют общего, пронизанного любовью к людям, духа книги. После «Мира и войны» читателю хочется жить, потому что даже обычное, среднее, серенькое существование озарено тем ярким, радостным светом, который озарял личное существование автора в эпоху создания великого романа.

Дейерс, барон –известный поэт, композитор и исполнитель времен Рокэ Алвы (см. Алва, Рокэ). В результате политических расхождений с королевской властью большую часть жизни провел в изгнании. После возвращения домой трагически погиб во время коронации Альдо Ракана (см, Ракан, Альдо).
Творчество Д. проникнуто пессимистическими настроениями и посвящено отражению гонений Олларов (см.) на оппозицию и разнообразным страданиям оппозиционных деятелей Талига времен Круга Скал. До наших дней не сохранилось ни одного достоверно атрибутированного произведения, однако доподлинно известно, что в кругах, близких к Альдо Ракану Д. считался безусловным художественным авторитетом. Смутно известно о его эстетических разногласиях с Робером Эпине (см. Эпине, Робер), однако подробности не установлены и носят легендарный характер.
Д. интересен как предтеча литературного движения талигойского эмо (см. эмо талигойское). Многократно выдвигалось мнение о влиянии творчества Д. на мировоззрение Жиля Понси (см.), однако это предположение не доказано, и большинство исследователей склоняется к мысли, что понсийство (см.) и эмо талигойское (см.) возникли совершенно самостоятельно.

Пнище матерое – устойчивый фразеологический оборот, часто применяемый к личности и творчеству великого талигойского писателя, просветителя, философа и публициста Жиля Понси (см. Понси, Жиль).
Эпитет заимствован из трудов одного позднейшего мыслителя и литературоведа, который, анализируя творчество Жиля Понси, в восторге восклицал: «Какая глыба! Какое матерое пнище!»
Истоком этого образа служит поэзия Марио Барботты (см. Барботта Марио, пнизм).

Эмо талигойское –термин, обозначающий особое направление литературного творчества, основанное на сильных пессимистических эмоциях в произведении и хаотичной или полностью отсутствующей художественной составляющей. Отличительные особенности этого стиля - манера написания, включающая в себя плач, переходящий в бурные рыдания, стоны, срывающийся шёпот и даже визг. Тексты носят глубоко личностный характер и повествуют о глубокой скорби и мучительных переживаниях автора по поводу несовершенства мира.
Основоположником ЭТ является Марио Барботта (см. Барботта Марио). Огромный вклад в популяризацию ЭТ внес великий талигойский писатель, просветитель, философ, публицист и литературный критик Жиль Понси (см. Понси, Жиль). Как имя собственное применяется к личности Марио Барботты («Марио Барботта – наше сокровище, наше великое Талигойское Эмо» (Ж. Понси)).

«Слово о полку Окделлове» («Слово о походе Окделловом, Ричарда, сына Эгмонтова», др.-талиг. Слово о плъку Окделлове, Дикона сына Эгмонта) – самый известный памятник средневековой талигойской литературы. В основе сюжета — неудачливая, но полная мужества и побед жизнь Повелителя Скал герцога Надорского Ричарда. Подавляющее большинство исследователей датируют «Слово» концом Круга Скал, (реже - одним-двумя годами позже). Проникнутое пленительной поэзией и языческой древнекэртианской мифологией, по своему художественному языку «Слово» резко выделяется на фоне современной ему талигойской литературы и, наряду с трудами Ж.Понси (см.) стоит в ряду крупнейших достижений кэртианского эпоса.
Сюжет
В кратких и сжатых выражениях «Слова» изображаются не только события неудачной жизни Ричарда Окделла, как об этом повествуется в летописях но и припоминаются события из междоусобий, походов и удачных битв, начиная с древнейших времен. Перед нами как бы народная история, народная эпопея в книжном изложении писателя конца Круга Скал.
В начале автор «Слова» несколько раз обращается к своим читателям и слушателям со словом «братие», напр.: «почнем же, братие, повесть сию от старого Эрнани до нынешняго Дикона». Затем следуют предания об анаксах и императорах, королях и Абвениях - некоторые из которых находят параллели в древних летописях - а также о Великой Талигойе.
Несомненно, что до «Слова о полку Окделлове» существовали устные предания о подвигах Повелителей и их единоборствах. Они, скорее всего, и повлияли на облик главного героя - Ричарда Храброго, «иже зареза Валентина пред вазами парковыми». Эти предания захватывали события от старого Эрнани до Эрнани Последнего.
Наиболее известным лирическим фрагментом «Слова», исполненным поэзии, считается знаменитый «Плач Катарины» (см.). В королевском дворце Катарина, рано выданная замуж за нелюбимого и ничтожного правителя, всем сердцем тоскует и стремится к герою. Во время поединка героя с силами Зла, олицетворяющимися образом злобного Валентина, она плачет. «На Данаре Катарина горько плачет, чайкою небесной утром рано стонет. Полечу я чайкою по Данару, омочю бебрян рукав в фонтане Старого парка, утру Дику кровавые раны на могучем его теле». Она обращается к Стихиям - Ветру, Волнам, Молниям. Ветер развеял ее радость, Волны несут ее слезы, а Молнии в поле безводном Дикону изменили и жаждой умучили...
Но Стихии все же не оставляют праведника в руках грешников, говорит летописное сказание об Окделле. «Четверо путь кажут Окделлови». Автор как будто сам пережил чудесное спасение - он помнит, с каким мужеством и ловкостью выбирался Дикон, под условный свист верного Карваля, с конем как пробегал он Фебиды, скрываясь и охотой добывая себе пищу, перебираясь по струям Данара.
Заключительным словом к собратьям и единомышленникам заканчивается «Слово о полку Окделлове».

(рекомендован для изучения наизусть Министерствами науки и образования всех цивилизованных государств Золотых Земель).
Уже было начало июня, когда герцог Ричард, возвращаясь домой, въехал опять в ту самую березовую рощу, в которой этот самый старый, корявый пень так странно, памятно, наглядно и восхитительно удивил, поразил, ошеломил и увлек его полным и гармоничным душевным и умственным согласием с пережитым ими обоими былым и выстраданными, выношенными и вымученными думами. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем месяц тому назад; все было полно, ярко, светло, тенисто, густо и пусто; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами; и старые дубы, выдавая себя за молоденькие березки, цвели лютиками и розочками; и везде царили, стояли и развивались странные, очарованные, красивые и правдивые ароматы величия, красоты, простоты, добра и правды.
Целый день был жаркий, только в маленькой и незначительной части его собиралась гроза, но так и не собралась, и только маленькая робкая тучка неуверенно брызнула на пыль дороги, на сочные листья, на кусты, деревья, мох и грибы, а также плауны, лишайники и прочие притаившиеся в тиши, глуши и изобилии тайнобрачные. Правая сторона леса была светла, тиха, торжественна и спокойна; левая же сторона была темна, в тени; правая, мокрая, глянцевитая, блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Вся. Все было в цвету; соловьи трещали и перекатывались с боку на бок то близко, то далеко, то низко, то высоко. Везде столбом стояла величественная гармония.
«Да, здесь, в этом лесу, был этот пень, с которым мы были согласны во всем, даже в самом малом, — подумал герцог Ричард. — Да где он? » — подумал опять герцог Ричард и удивился сам себе – так часто думать, подряд и почти без перерыва, было не в его правилах, ибо частые размышления нарушали его торжественное и величественное согласие с миром и пнем, - глядя на левую сторону дороги и, сам того не зная, не узнавая его, любовался тем пнем, которого он искал, начав думать. Старый пень, весь преображенный, раскинувшись раскидистой массой сочной, темной, вкусной и ароматной зелени, млел, чуть колыхаясь и нервно подрагивая в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого горя и недоверия, ни угнетения душевного, ни недоверия ко всему окружающему, ни усталости и разочарования — ничего не было видно. Сквозь столетнюю жесткую кору пробились без сучков сочные, вкусные, аппетитные молодые листья, так что верить нельзя было, что это старик произвел их тайным и чудесным образом. «Да это тот самый пень», — подумал герцог Ричард уже в третий раз за минуту, и на него вдруг нашло беспричинное весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни – а как их было много! Кто бы мог ожидать??? - вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И высокое, пустое и бессмысленное небо Сагранны, и мертвое укоризненное лицо несчастного генерала Феншо (а куда уж лучше минута!!!), и Рокэ на площади святого Фабиана, и Арамона в Лаик, и Катарина, взволнованная красотою Ричарда,— и все это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в восемнадцать лет, — вдруг окончательно, бесповоротно и беспеременно подумал герцог Ричард уже в четвертый раз. — Мало того, что я знаю все то, что есть во мне, надо, чтоб и все знали это: и Рокэ, и Валентин, и Катари, страстно влюбленная в меня и о том сама не ведающая, надо, чтобы все знали меня, и никуда от этого не делись, хотят они того или не хотят, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтобы не жили они так, как живут нынче, не ведая горя, независимо от моей жизни, чтобы на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»