Глава 3

       Чего-чего, а того, что мельничиха заявится на пасеку, да еще и не одна, Барболка не ожидала. Принесли закатные твари! Девушка хмуро цыкнула на путавшуюся в ногах Жужу, обтерла руки передником и вышла встречать незваных гостей. Голова раскалывалась, в горле першило, знакомые лица казались жуткими харями, да еще в доме хоть шаром кати. Ни закуски путной, ни выпивки!
        - День добрый, Барболка, - яблонский староста Ласло Фукеди поднял шляпу, - и что ты такая бледная?
        - Побледнеешь тут, - огрызнулась Барболка и опомнилась, - день добрый, дядько Лаци. Проходите, только не ждали мы гостей.
        - Оно и видать, - влезла вездесущая Катока, - небогато живете, хоть порядок бы навела.
        - Помолчи, - цыкнул на толстуху староста, - тут дело такое, Барболка. Ферек пропал, говорят, к тебе он собирался.
        - Был он здесь, - чего запираться, папаша выползет, все одно разболтает, - да ушел.
        - А ушел ли? - осклабилась Катока, - парень он видный, мог и задержаться.
        - То я ушла, - отрезала Барболка, - в лес. Уж лучше кабан, чем ваш Ферек.
        - Зенки твои бесстыжие, - завопила молчавшая до этого Магна, - подстилка господарская…
        - От подстилки слышу! - к глазам подступили слезы, но Барболка не дала им ходу и даже уперла руки в боки не хуже мельничихи, - свою рубашку продала, за мою взялась да не вышло! Я - девушка честная, любовь на грОши не сменяю!
        - Да вы послушайте! - Магна подняла толстые руки вверх, блеснул дутый золотой браслет, - вы только послушайте, люди добрые, что эта стервь несет?! Совсем совесть потеряла. На чужом коне в Яблони въехала, все видели!
        - Уж лучше на чужом коне днем. Чем на вештской мельнице ночью! - хохотнула Барболка, - а задаром ты мужу своему и через порог не нужна!
        - Что ты сказала?! - мельничиха поперла грудью вперед, - змеюка лупоглазая!
        - Я-то лупоглазая, а твои зенки днем с огнем не разглядишь!
        - Та замолчите! - рявкнул староста и тут же убоялся собственного рыка, - тут дело такое… Барболка, ну ее, мельницу. Ферек-то пропал. Куда?
        - Нанялась я козлов пасти, - девушка перевела дух и утерла рукавом пылающее лицо, только что было холодно, теперь стало жарко - я побежала, он с папашей остался.
        - Ой, а Гашпар-то где? - пропела Катока. Так вот почему ее принесло. Отец пьяница-то пьяница, да вдовец, а Катоке мужик до зарезу нужен. Вот бы и впрямь спелись, а их бы с Жужей в покое оставили!
        - Спит он, - Барболка медово улыбнулась, - сейчас разбужу. Да вы на двор заходите. Под вишню, лавка там. Что в воротах торчать?
        Дядько Лаци важно вступил в скрипнувшую - с осени не мазали - калитку, Катока сунулась следом, мельничиха трошки промедлила, но вошла, брезгливо закусив толстую губу и подобрав цветастые юбки. Дура, сухо же!
        - Что ж ты, Барболка, хотя б курей не заведешь? - заныла Катока, у которой на дворе петух на гусака наступал да по уткам топтался.
        - Что б пчел не поклевали, - отрезала пасечница. Эх, были ведь у них куры. И козы были, и кобылка, да все в кабаке потонуло.
        - Кого Леворукий принес? - Папаша стоял в дверях хибары и яростно скреб кудлатую голову, - Чего надо -то? Меда нет!
        - Гашпар, - староста почуял, что надо взять дело в свои руки, - не скажешь, куда Ферек подевался?
        - Ферек? - отец зевнул, показав крепкие зубы, - какой такой Ферек?
        - Мой Ферек, - Магна тиснулась вперед, морда белая, а шея красная, как у сыночка, кошки б его разодрали, - был он здесь, девка твоя призналась.
        - Был да сплыл, - папаша снова зевнул, - накостылял я ему, паршивцу, чтоб к Барболке не лез. Не про него товар.
        - Да что ты такое несешь? - взъелась мельничиха. И пасть! У нее такая же пасть, как у Ферека… И луком из нее, наверняка, так же несет, - совсем стыд пропил!
        - Что пропил, не твоего ума дела, - набычился папаша, - а у тебя стыда отродясь не водилось. Замуж шла, брюхо на нос лезло!
        Магна кинулась вперед, выставив скрюченные лапы в позолоченных кольцах, Катока повисла у нее на спине, староста сплюнул, папаша захохотал и подкрутил все еще черный ус. Жужа на всякий случай забилась под покосившийся стол и визгливо залаяла.
        Мельничиха билась в объятьях Катоки и дядьки Лаци, проклиная пасечника, его дочку, Жужу, пчел, дом и мало что не крапиву у забора. Магна вопила, а Барболка смотрела на беснующуюся бабу, которая никогда не станет ее свекровью, и не понимала, как взяла по осени этот проклятущий браслет. Уж лучше сдохнуть в этой развалюхе, чем жить с Магной и Фереком под одной крышей. Да какое там под одной крышей, на одной улице и то тошно.
        Порыв ветра сорвал с веревки старый фартук и швырнул в лицо мельничихе. Где-то вдали зазвенели колокольчики, с вишни взметнулось облако белых лепестков и осыпало Барболку с ног до головы. Гашпар захохотал, тыча коричневым пальцем в сторону топающей ногами Магны, голову которой облепила рваная тряпка. Катока тоненько прыснула, прикрыв рот ладошкой, усмехнулся в усы дядько Лаци, а Барболке стало муторно. Так муторно, словно ее не цветами засыпало, а дохлыми мухами. Захотелось все бросить и бежать, бежать, бежать, до заросшей ландышами поляны, упасть лицом в цветы, уснуть, увидеть Пала Карои и не проснуться.
        - …твою за хвост и об стенку! - рев отца слился с тявканьем Жужи, - Да ни гроба мне, ни могилы, если знаю, что с твоим пащенком!
        - Пошли, Магна, - Катока вновь всей тушей повисла на мельничихе, - видишь, нет его тут!
        - Если с Фереком что не так, я тебя и твою девку под землей найду, - Магна вырывалась, на верхней губе блестели капельки пота. Барболка во всю ширь распахнула завизжавшую не хуже мельничихи калитку.
        - ПрОшу я вас, а в нас работы немеряно. Дядько Ласло, по осени заглядайте к нам, мед будет. Катока, и ты заглядай, а вас, гици вештская, не прошу. Нечего вам тут делать!

        Гости убрались, следом двинулся папаша, за которым увязалась Жужа. И то сказать, дома - хлеб да каша, а в кабаке нет-нет да косточка перепадет. Отец еще и десяти шагов не сделал, а Барболка ухватила растрепанный помазок и бросилась к треклятой калитке, словно кто-то после сегодняшнего к ним сунется. Петли перестали скрипеть, но девушке этого было мало. Барболка засучила рукава и взялась за приборку. Злость то ли на весь белый свет, то ли на себя, дуру такую, сотворила чудеса, к вечеру дом и двор было не узнать, но пасечница уже не могла остановиться. Девушка побросала в корзинку белье, выгребла из печки золу и побежала на речку. Пересыпала золой рубашки и занавески, сунула в корзине в воду отмокать и заметила, что ночь на пороге.
        От разбухшей от дождей речки тянуло холодком и белой водяникой, у берега что-то плеснуло. Наверняка, рыбина. Надо поставить пару верш, мяса нет, хоть уха будет. Барболка на всякий случай привязала корзинку к бельем к ивовому кусту и побрела домой, только сейчас поняв, как устала.
        Хата встретила темными окнами и тишиной - папаша с Жужей еще не вернулись, совсем сдурели на старости лет. Барболка с сомнением глянула на стоявший черной стеной лес. До "Четырех петухов" путь неблизкий, а обратно, в обнимку с распевающим или ругающимся родителем, и того дольше. Да и зачем? Пьяный дорогу везде найдет, а свалится в лопухи, так ему и надо. Нанялась она старого бугая пасти всем на потеху! Мать хотя бы вещи спасала, а ей и спасать нечего.
        Девушка со злостью захлопнула замолчавшую калитку и подперла полешком. Солнце село, небо на западе было ржаво-красным и по нему неспешно ползли длинные полосатые облака, между которыми высовывал рог умирающий месяц. Смотреть в закат - дурная примета, но Барболка все равно залюбовалась. Чего ей бояться? Хуже не будет, потому что некуда.
        - Мяу! - это еще откуда? Девушка огляделась - никого. Неужто кошка забежала? Если так, она ее оставит. Та хотя бы по кабакам шляться не станет.
        - Мяу! - послышалось совсем близко, - мяу, мяу, мяяяу!
        Это не кошка, кошки орут иначе. Человек это. Нашел время дурачиться!
        - Мяу!
        - Гей, - прикрикнула Барболка, - не дури, ты не кошка.
        - Мяу-мяу, - мяуканье перешло в хихиканье, сзади раздалось какое-то шуршанье. Барболка обернулась - пусто.
        - Мяу! - теперь справа, - мяяу!
        Охотнички Боговы, где ж оно? Тут и впрямь только кошке спрятаться.
        - Мяу! Дай молока!
        - Да где ты, ни дна тебе, ни покрышки!
        - Мяу! Хи-хи… Молока хочу!
        - Нет у меня молока, выходи!
        - Мяу! - барболкина коса за что-то зацепилась… За щербатую доску! Девушка кое-как высвободила угодившую в трещину прядку, и тут ее дернуло за юбку. Раздался тоненький смех. Словно колокольчики зазвенели.
        - Мяу! - кто-то легонько шлепнул по плечу.
        - Мяу! - со стола упала и разбилась кринка. Старая, старше Барболки, пустая, с облупившимся рисунком. Мать в ней ставила на стол молоко, тогда у них еще были козы.
        - Собери черепки, Барболка, - сказала мамка, - негоже дом запускать. Что ж вы тут, без меня, все прахом пустили, словно и не люди.
        Мать давно умерла, но девушка послушно бросилась собирать осколки. Сгребла в кучку, взяла веник и вдруг разрыдалась, закрыв лицо руками. Из-за разбитой крынки, пропавшей Жужи, горьких материнских слов, подлой Магны, пьяного отца и… из-за гици Карои, который и думать забыл о пасечнице, а зачем-то снится.
        - Ты чего? - теперь тоненький голосок казался знакомым, - глупая! Плакать плохо.
        Теплые пальчики сжались на запястьях, отдирая ладони от лица.
        - Не надо плакать, - светлые глазища, взлохмаченные кудри, только в волосах на этот раз не ландыши, а цветы рябины, - надо петь. Всегда петь…
        - Это ты мяукала? - зачем-то спросила Барболка, - ты зачем пришла?
        - Я забыла, - надула губки девочка, - ты меня рассмешила, и я забыла.
        - Ты хочешь здесь жить? - почему она голенькая? Только волосы до земли
        - Ты глупая, - девочка погрозила Барболке пальчиком, - жить здесь нельзя. Совсем нельзя… Я вспомнила! Пойдем.
        - Куда?
        - Где их нет, - малышка глянула на поднявшуюся над домом луну, - за живую воду, к живому огню… Идем, а то поздно будет.
        Это сон или нет? Гаснущий закат, девчонка с эсперой, мамин голос, разбитая крынка. Если сон, может, за ним придет другой сон. Про гици.
        - Идем, - торопила голышка, - не бери ничего, здесь все умерло.
        - Как же? - уйти из родного дома страшно. Даже если знаешь, что это сон. Даже, если собрался уйти наяву, - вот так, сразу…
        - Ты живая, - девочка склонила головку к правому плечу, - ты поёшь, не трогай мертвое. Брось…
        Мертвое? И в самом деле… Пчел днем не было, даже муравьи с комарами куда-то делись. И все-таки, уходить с голым ведьменышем на ночь глядя…
        - Сейчас отец придет, - зачем-то сказала Барбола, - его кормить надо.
        - "накормлю его телом розовым, - вдруг запела девчонка, - напою его кровью алою, кровью алою, горячею".
        - Замолчи, - прикрикнула Барбола, - это гадкая песня.
        - Песня? - голышка ухватилась за калитку, и принялась на ней раскачиваться, - песни поют, мясо едят, от беды бегут. Беги, Барболка, беги!
        Темная тень отделилась от леса и покатилась вперед.
        - Жужа! - крикнула Барболка, первый раз обрадовавшаяся возвращению родителя, - Жужика!
        Собака проскочила сквозь забор, сколько ж в нем дыр, и молча бросилась к хозяйке. Хвост зажат между ног, глаза закрыты. Сбесилась?! Барболка завизжала и бросилась к дому. Жужа молча потрусила следом. Она не лаяла, не рычала, но от этого было только страшнее. Девушка влетела в сенцы, дрожащей рукой закрыла дверь, и вспомнила о девчонке на дворе. Кем бы малая не была, оставлять ее с взбесившейся Жужей не по-людски.
        Барболка схватила кочергу и толкнула дверь, за ней не было никого - ни собаки, ни длинноволосой ведьмочки. Только рогатая луна и пляшущие тени.

       Может это и было сном, но не тем, который она ждала. Совсем не тем. Барболка стояла на пороге, не зная, что делать. Вернуться в дом было так же страшно, как выйти на двор. Девушку окутала странная, вязкая тишина, все казалось чужим, покареженным или мертвым. Но разве забор, вкопанный в землю стол, сарай, дом могут умереть? Хоть бы летучая мышь пролетела, и то б стало легче. Барболка отступила за порог, в холодную, заплесневевшую затхлость. Как же так, ведь день был жаркий не по-весеннему, дом прогрелся, а тут как в сарае по осени! Девушка схватила свечку и огниво, но огонь высекаться не хотел. Уж лучше на улицу, там хотя бы луна.
        Бледный свет, осколки крынки, мокрые, покрытые мерзким налетом пятна на столе. Откуда они? Еще вечером их не было. И сарай… Когда у него просела крыша? Зиму пережила, а сейчас просела. Барболке отчего-то захотелось подпереть дверь сарая ломом, но там, где он всегда лежал, было пусто. Под ногу подвернулось полено - гнилое, мягкое, расползающееся в слизь. Все мертвое, все! Дом, двор, луна… За забором чернел лес. Он живой, в нем деревья, комары, птицы!
        Девушка опрометью бросилась к калитке, но та не поддалась. Барболка изо всей силы толкнула сырое, осклизлое дерево, ничего! У поленницы зашевелилось что-то темное. Жужа! Спящая собака, медленно и неровно, словно ей отдавили лапу, побрела к хозяйке, хвост исчез между ног, уши обвисли. Рука девушки метнулась к эспере, но мертвой собаке не было дела до серебряной отвращающей зло звездочки. Жужа тихонько хромала к Барболке. Мимо завалившегося на бок стола, увядшей крапивы, черного вишневого ствола. У вишни была тень, у собаки не было.
        Спину Барболки покрыл холодный пот.
        - Мама, - прошептала девушка, - ой, мамочка.
        Она помнила, что мать умерла, но это была ее единственная молитва, единственное заклятье, которое смогли произнести губы. Сжимая бесполезную эсперу Барболка пятилась к прогнившему сараю, отступая от спящей Жужи.
        - Мамочка!
        Что-то теплое зацепило ногу, не теплое - горячее! Уголек жизни среди мертвого пепла! Барболка сама не поняла, как ухватила рябиновую ветку. Запах зелени отбросил душную гниль, в небе мелькнуло что-то крылатое. Рассветная цапля? Какая большая!
        - Вот ты где! - девчонка ухватила Барболку за руку, - Вот ты какая! От меня прячешься, а с ними играешь!
        - Беги, - Барболка попробовала отпихнуть малышку за спину, - тут… Тут…
        - Глупая, - ведьмочка тряхнула черной гривой, - я ж тебе говорила…
        - А Жуж…, - горячая ладошка зажала Барболкин рот.
        - Жужжу, кружу, никого вам не рожу, - запела голышка, кружась вокруг старой вишни, и вместе с ней вертелась ее тень, показавшаяся Барболке крылатой, хотя на самом деле это были волосы. Девушка воровато глянула туда, где в последний раз видела собаку. Никого. Малышка остановилась - белые, ровные зубки, блестящие глаза, белые цветы в черных прядях.
        - Плохо тут, - девочка сдвинула бровки, - бежим!
        На этот раз Барболка не возражала. Приблудившееся создание было странным, но не страшным. И у него была тень, голос, глаза. Девчонка прикусила губку, босая ножка ткнула калитку, та рассыпалась в труху.
        - Бежим!
        И они побежали сквозь замерший лес вслед за ускользающей луной. Меж ветвей мелькали какие-то тени, ветер отбросил назад спутанные волосы, под ноги стелилась мокрая трава, о чем-то шумели листья.
        - Барболка, - ее зовут, какие тяжелые ноги, как она устала, - Да куда тебя несет, дура малохольная!
        - Отец, он там… вернулся!
        - Молчи, - кто это сказал? Девчонка? Мать? Гици? - молчи и беги. Не оглядывайся, не думай, просто лети за луной. Луна выведет, луна и весна. Они есть, они с тобой.
        - Барболка, сдурела совсем?! Родного отца не признает! Да стой же!
        - Лети, забудь обо всем, лети! У тебя есть крылья, крылья и ветер. Четыре ветра не дадут тебе упасть.
        У нее есть крылья? Есть, и она летит к шаловливой луне. Луна пляшет и мяучит, у нее зеленые кошачьи глаза… Как она близко!
        - Барболка, стой… Не то прокляну… Да стой ты, … твою.
        Лунный прыжок, лапы-лучи с зелеными когтями, дикий, надсадный визг за спиной и ветер, пахнущий медом, горячий и ласковый.
        - Мы еще станцуем. Ты не забыла? Ты обещала мне песню, я подарю тебе танец. Танец с ветром!
        Шум реки, рванувшаяся вверх луна, земля под ногами. Что это за замок? Высокие башни, свет, тепло…
        - Ты хотела сюда, тебя сюда звали, я тебя привела. Ты будешь здесь жить! Тебе будет весело, а я к тебе приду.
        Она сюда хотела? Это Сакаци?! Конечно… Река под горой, двойная башня, И здесь нет другого замка.
        - Я не хочу сюда, не хочу!
        - Ты не хочешь, куда хочешь, - длинноволосое создание взмахнуло ночной гривой, - и хочешь, кого не хочешь… Зачем думать? Ты танцуй. Живи и танцуй. День еще растет, иди в замок… Иди радоваться, а я приду… Скоро приду.
        - Я не пойду туда, - выдохнула Барболка, - там…
        - Там живут, ты живая, иди туда, - слетевшиеся светлячки кружились вокруг головки девочки, словно звездный снег, - Иди к живым. Ты не хочешь к НИМ? К Тем, за воду?
        За воду? Лунная река, темный мост и трое на дальнем берегу. Отец, Ферек, Жужа… По колено в тумане. Там есть туман, а здесь - нет. Какой сильный ветер… Жужа спит. Отец опирается о лом, так вот почему она его не нашла! А Ферек без шляпы и лицо у него наполовину в чем-то черном.
        Резкий рывок, острые коготки, впившийся в запястье.
        - Ты - живая!.. Забудь!
        Скрип ворот, топот, голоса, факелы в руках, удивленные усатые лица.
        - Девка, как есть девка!
        - А хороша!
        - Точно!
        - Видать, гнался за ней кто!
        - Ой, дак мы ж ее до Яблонь везли!
        - Держи!
        Звездный туман, запах рябины, метнувшаяся к луне крылатая тень и теплый, мирный покой. Она живая, она дошла. Все будет хорошо, ведь здесь ее гици…